Гончаров приобретает популярность

– Наталия Николаевна, – расцвел я, – ровно столько, сколько вы этого пожелаете.

– А почему вы не держите своего слова? – подал свой голос и Мишаня. – Тачки я вам вернул, а меня за это еще и избили!

– Кто тебя избил? – удивился я, твердо зная, что Макс безоружного не тронет и пальцем. – Ну говори же. Чего замолчал?

– Твой дружок их вчера на уши поставил, – вожделенно глядя, как я старательно и аккуратно размазываю масло, ответила Федько.

– Вот как, странно. И за что он с ними так обошелся?

– А как мы со связанными руками будем есть? – сосредоточившись на этой мысли, уже ни о чем другом не могла думать она.

– За это, госпожа Федько, можете не беспокоиться. Я нарежу хлеб мелкими кусочками и буду отправлять их в ваши рты по мере надобности, но только тем, кто будет себя хорошо вести. Так что там у вас с Максом приключилось?

– Эти недоумки на него набросились, ну и получили соответственно, даже приятно было смотреть, как он их, точно щенят, раскидывает.

– Не понимаю, как это могло произойти, ведь ваш Боря лежал на дне колодца. Вы же находились связанной на берегу.

– Когда он приехал, то первым делом освободил меня и размотал Майкла, а потом вытащил из колодца того дурака. А они, когда немного пришли в себя, вдруг почувствовали прилив энергии и решили, что справиться с ним пара пустяков. Идиоты! Даже и здесь они умудрились лопухнуться.

– Кто ж знал, что он затылком видит, – тоскливо вспомнил Мишаня.

– Открывайте рты и рассказывайте подробнее, – поневоле заинтригованный, приказал я и вложил в их клювы по первому куску.

– Да что там рассказывать, – мгновенно проглотив хлеб, облизнулся Мишаня. – Я хотел сзади его вашей дубинкой угостить, а того не знал, что он через блестящую пряжку ее сумки меня видит. Когда я ударил, он отклонился, и дубинка пришлась Боре по хребтине. Боря в ауте, эта дура хохочет, а он меня окучивает. Меня вырубил, а тут и Борис очухался, он и его загасил. В себя пришел, когда он меня привязывал к этой орясине. Вот и вся история. Можно еще кусочек?

– Нельзя, ты плохо себя вел. Ты чуть было не угрохал моего товарища, а твой брательник едва не пристрелил меня. Так что неделю будешь сидеть на подножном корму, а вот твоей подруге я, пожалуй, выдам еще долю, если она, конечно, хочет.

– Конечно хочу, только перестань надо мной издеваться.

– Гордись, Федько, сам Гончаров тебя с руки кормит, – резвился я, проталкивая ей в рот хлеб. – Кормлю прямо-таки как рождественскую гусыню! Должно быть, к зиме ты у меня будешь жирная и вкусная. На базаре за тебя дадут изрядный куш. А может быть, ты и сама за себя заплатишь? Попробуй, я с удовольствием выслушаю все твои предложения и хорошо их обмозгую.

– А ты, Гончаров, не такой уж и дурак, каким кажешься, – проглотив очередную порцию, оскалилась она. – Я тоже подумала и решила, что нам с тобой полезно погулять по лесу, что-то я совсем залежалась. Будь добр, развяжи.

– Отчего же не погулять с такой классной женщиной? – воодушевился я, без колебаний высвобождая ей руки и отвязывая ноги. – С такой феминой не то что по лесу – по тайге дремучей пройтись удовольствие. Прошу, мадам.

– Что ты там насчет выкупа говорил? – выйдя на лужок, занялась она активной гимнастикой. – Сколько ты хочешь?

– Ой, Наталия Николаевна, прямо даже и не знаю, – инфантильным дебилом засмущался я. – Не знаю, как вам сказать и лучше сформулировать.

– А ты говори прямо, тут все свои, – понимающе усмехнулась она, уверенная в незыблемом могуществе денег. – Говори, не стесняйся.

– Да уж придется. Я думаю, что такая красивая и сообразительная женщина, как вы, должна стоить никак не меньше десяти тысяч марок…

– Что?! – замерла она с задранной вверх ногой в позе гимнастки.

– …и двадцати тысяч долларов, – закончил я мысль.

– Тебя мама в детстве не роняла с холодильника? – захлебнулась она гневом.

– Нет, потому что жили мы очень бедно, всегда нуждались и холодильник у нас появился, когда я уже пошел в первый класс.

– Идиот, ты требуешь с меня почти семьсот тысяч рублей!

– Никак нет, о рублях не может быть и речи, я прошу у вас двадцать тысяч долларов и десять тысяч дойчмарок, и ни центом больше, поскольку именно такая сумма пропала в известном вам банке. Но если вы не хотите, так и не надо, будем считать, что я просто пошутил, а теперь вынужден вас огорчить – время прогулки подошло к концу и я попрошу вас занять ваше место вблизи параши.

– Подожди, Гончаров, так дела не делаются, как известно, спешка нужна при ловле блох. Скажи, а семьюдесятью тысячами ты не обойдешься?

– Нет, голуба, для полноты счастья мне нужно именно десять тысяч марок и…

– …двадцать тысяч долларов! – противно передразнила она.

– Совершенно верно, – не теряя самообладания, подтвердил я свой первоначальный запрос. – И ни пфеннигом меньше!

– Ты не получишь у меня даже ржавого гвоздя! – торжественно объявила Федько и, вдруг подпрыгнув козочкой, стрелой понеслась по тропинке.

Такого оборота я не ожидал и потому несколько мгновений стоял полным истуканом, с трудом переваривая случившееся.

Бабой она оказалась физически развитой, и настичь мне ее удалось только в лодке, когда она, отчаявшись запустить моторчик, судорожно барахтала веслами.

– Ай-ай-ай! Наталия Николаевна! И не совестно вам от меня, как от налоговой полиции, бегать? – за волосы сдергивая ее в воду, укоризненно спросил я.

– Ты мне еще и за это ответишь, – шипела она, когда я таким же макаром вытаскивал ее на берег. – Ты у меня за все заплатишь!

– Эх, Наталия Николаевна, все перед Богом ответ держать будем. Никого сия чаша не минует, – подтащив ее к дереву, вознамерился я пуститься в морализаторство.

– Ублюдок совковый! Ненавижу!

– Не нервничайте, это у нас с вами взаимное, и ничего уж тут не попишешь. Поднимайся, раба Божья Наталия, пора тебе возвращаться в скромную твою обитель.

– Да заткнись ты! Как поп на похоронах, забубнил! Мы еще поживем, в отличие от вас, люмпены недорезанные, чтоб вы поскорее передохли!

– А почему ты решила, что я люмпен? – легкими и плавными пинками помогая ей подняться, спросил я. – Право, мне даже обидно от таких несправедливых слов.

– В таком случае извините меня, Гончаров, – заискивающе улыбнулась Наталия, и я понял, что она решила поменять тактику. – Я уверена, что мы с вами все равно сможем договориться.

– Ты шагай, шагай, разговаривать нам с тобой не о чем, ты мне все сказала.

– Я никому и никогда не говорю все до конца. Допустим, что я согласна на ваши условия, что тогда? Как будут развиваться события?

– По моему сценарию. Ты мне говоришь, где деньги, я их забираю, а потом отпускаю тебя и твоих дружков. Только так, и никак иначе.

– Моих дружков можете оставить себе. Таких круглых болванов нужно еще поискать.

– Каков поп, таков и приход. Так ты согласна принять мой ультиматум?

– Конечно же нет. Ты попросту меня наколешь. Заберешь бабки и сделаешь ноги.

– Ну и что? В конце концов вас отсюда кто-нибудь да снимет.

– Тогда получится, что я напрасно вам заплатила.

– Почему же напрасно? У тебя появится уверенность, что в итоге ты выберешься, а в противном же случае дальнейшая твоя судьба видится мне мрачной и печальной. Гораздо печальней, чем у твоих подельников.

– Что вы хотите сказать?

– То, что сегодня ночью я тебя отсюда увезу и на этом твои следы затеряются.

– Нет, вы так не поступите, так нельзя! – гневно и праведно выдохнула она.

– Ты мне надоела, – пожаловался я, подхлестывая ее дубовой веткой под голый зад, – я устал все время вас прощать. Подумай, у тебя еще есть немного времени.

– Хорошо, я согласна, но только у меня есть обязательное условие.

– Предъявляй.

– За деньгами поеду я одна или, в крайнем случае, вдвоем с вами.

– «И никто не узна-а-ает, и где моги-и-илка ма-а-ая!» Спасибо, Федько, но я еще относительно молод душой и телом и ужасно хочу жить. Нет, голуба, или ты принимаешь мои условия, или мы вообще прекращаем торги на эту тему.