Таксидермист

И Мортимер отступил в сторону, беря нас на слабо: дескать, попробуйте только не пойти по долгим, медленным и, в конце концов, благоразумным дорожкам отказа от свидетельства, которые уводят прочь от любых дымовых завес.

Полицейский в форме вывел нас из подвала, и мы увидели в сумраке коридора шеренгу копов, выстроившихся к служебному выходу. За оцеплением сновали администраторы и персонал, не обращая на арест Особого Музыкального Гостя никакого внимания. Со сцены кто-то говорил как ни в чем не бывало, и мы прошли через узкую щель позади гигантского экрана. На экран проецировали фотографии детей с замотанными головами: несчастные детишки нависали над нами. Говорил, наверное, президент Форд. Когда мы дошли до противоположного края экрана, публика разразилась аплодисментами. А не успели мы достичь выхода, из-за угла вывернули «Скоростные Трясучки», направлявшиеся, предположительно, на сцену для прощального выступления. Берт и Лайам остановились и глядели, как нас выводят.

– О, ну и дела, мужик, – воскликнул Берт, глядя на меня поверх бабушкиных очков. – Легавые!

Лайам показал нам «викторию»:

– Не вешай нос, малыш! Передай привет Хлебцу, ладно?

Выйдя на улицу, я заметил, что до сих пор держу в руках гитару с «Адским нетопырем».

Глава 31

– Не снимайте, пока не придете домой. – Полицейский налепил нам на лацканы красные ярлыки. – Это значит, вам разрешено выйти за оцепление.

– Стой! – На своих шпильках Энджи бежала на цыпочках – и рухнула бы носом на дорогу, не успей я ее поймать. – Гарт, что случилось? С тобой все нормально?

– Не волнуйся, все хорошо. – Николас ухмыльнулся и прошел дальше, чтобы не слышать. – Если вкратце. Ретристов прихлопнули. А долгий невероятный рассказ подождет, пока я не выпью баночку пива. Нет, пять или шесть баночек. Там Питер без тебя не заскучает?

– Нет, нет. Хотя бы одну смачную подробность, тогда я подожду. Генерала Бухера схватили? Ты его хотя бы видел?

– Пока нет.

– Слушай-ка… – Энджи наморщила лоб – начался поиск решения. – По-моему, как-то странно, что во всей этой катавасии Букерман так ни разу и не объявился.

– Ладно, давай-ка возвращайся, побудь до конца.

– Не-ет – после того, что там произошло? Кроме того, мне надо знать, что с тобой все нормально. А Питер перетопчется. – Энджи сделала недовольное лицо и отмахнулась от темы Питера. – Едем домой.

– Как, и пропустим принцессу в твоих сережках? – Я взял Энджи за плечи и улыбнулся. – Ни за что на свете. У меня все нормально, устал немного. Давай, когда вы тут закончите, мы с Отто тебя подберем. А я пока немного подышу.

– Нет, Гарт.

– Нет, правда. Я настаиваю. Через часик встретимся. И я тебе все расскажу. – Энджи надула губы. – И давай поосторожнее на этих каблуках. А то я волнуюсь.

– Обещай мне. – Энджи прищурилась и предупреждающе подняла палец. – Обещай, что будешь сидеть в машине с Отто.

– Обещаю, обещаю.

Она повернулась и зашагала по коридору обратно.

Когда меня вывели за оцепление мимо набитого музыкантами «воронка» и отпустили на все четыре стороны, я увидел, что Николас направляется обратно к центральному входу в «Савой»:

– До скорого, Гарт. У меня там осталось одно дельце – ну, ты понимаешь.

– Николас, я бы не стал дразнить Мортимера. Ктому же все кончено. Букерман умер.

– Ага, ладно… – Он ухмыльнулся. – Я догоню.

Я лениво махнул ему на прощанье и проследил, как он скрывается за углом. Этот маньяк найдет на свою голову новых неприятностей, это уж как пить дать. А с меня хватит, больше никаких заморочек.

И возвращаться отдать гитару тоже нет необходимости. Я могу вернуть ее в любой момент, анонимно. Скорее всего, дирекция «Савоя» не очень обрадуется дырке от пули в Хлебцевой гитаре.

Нет, я решил сделать то, чего мне в тот момент больше всего хотелось. Сесть к Отто в «линкольн» и закурить. Ослабив бабочку на шее, я зашагал через плазу к переулку. Естественно, он был битком набит лимузинами, а с обоих концов перекрыт полицейскими в форме и в штатском. Они так и шныряли туда-сюда, переговариваясь, проверяя удостоверения личности, дергая двери магазинов – закрыто ли? – будто муравьи, которым в муравейник воткнули палку. Какие-то парни типа людей-в-черном начали обходить ближние лимузины, заглядывая под дно, опрашивая водителей. Ищут беглого ретриста, подумал я.

Отто сидел на капоте «линкольна» и курил. Он припарковался под неисправным уличным фонарем, лампочка над головой жужжала и мигала оранжевым. Перед Отто скучковались несколько других шоферов, курили, чесали языки. Я расслышал характерное мурлыканье приглушенной русской речи. Похоже, Отто нашел себе приятелей среди других эмигрантов.

– Гарф, друг, что дела? – Отто хлопком сложил ладони, потом показал их мне, как будто выражая разочарование. – Почему не шоу сиди-смотреть? Где Ян-жи?

– Все нормально. Энджи еще там. А мне уже хватило развлечений на один вечер. – Я подал ему гитару, влез на переднее пассажирское сиденье, и растекся по обивке, прикрыв глаза, и русские над капотом расплылись силуэтами.

– А, очень хорошо. – Отто погладил гитару. – Гитара, она Мясова, да?

Мои брови полезли на лоб:

– Ты знаешь Хлебца?

– Конечно, Мясо я зна. В России много людей Мясо зна. Э? «Йоб твойу мат»! – Отто пальцем ощупал пулевое отверстие. – Гарф не пережива. Отто дырку счинит.

Мой взгляд снова уплыл вперед – как раз в тот момент, когда один шофер прикуривал у другого от зажигалки. Отто принялся мурлыкать «Рай в огнях приборной доски»:

– Дьетка, дьетка, дай поспать, дай поспать. Говорью тебе, расстанем мы завтра!

Над язычком пламени «Зиппо» мелькнуло лицо и отстранилось; прикуривший пошел прочь, растворился в мигании оранжевого света между лимузинами. Может, у меня галлюцинации? Вряд ли; к тому же фраза Энджи не шла у меня из головы:

«По-моему, как-то странно, что во всей этой катавасии Букерман так ни разу и не объявился».

– Нет, скажи мне сейчас! – заливался фальцетом Отто. Что дальше? Фил Риццуто? [105]

Я прищелкнул пальцами:

– Отто!

– Э? – Он наклонился ко мне, распластанному в кресле, и меня окатило волной никотина.

– Ты знаешь этих парней? – спросил я шепотом, – Тех, с кем ты сейчас разговаривал?

– Знае? Я вся русская зна! – прошептал он и продолжил: – Дьетка, дьетка, расстанем мы завтра!

– В смысле: ты их раньше встречал?

– Нет, я нет.

– Они все русские?

– Да, Гарф, все русски. Дьетка, дьетка, дай поспать… – И заиграл на воображаемой гитаре.

– А… иностранцев не было?

– Э?

– Вроде темнокожих.

– Нет. Как якуты, такие мож.

Я схватил его за руку, чтобы прекратить его музицирование и, если повезет, – пение:

– Якуты?

– Да, якуты.

– А как выглядят якуты?

– Сибирь, там якуты много.

– Они похожи на тебя?

– Нет, Гарф, они кругло лицо.

– А волосы?

– Все время черные.

– А кожа?

– Коричнывая.

– А глаза?

– Китай, э? – Он оттянул угол глаза.

Я выпрямился, потом встал и, держась за ветровое стекло, под мигающим фонарем стал рассматривать толпу шоферов.

В конце переулка раздался свисток, и водители стали расползаться по машинам. Полиция начала формировать очередь на отъезд, и в начале уже выстроились проверяющие. Другой конец проулка загородили полицейские машины.

– Гарф, что дела?

– Залезай. – Я махнул ему, выбираясь из машины. Подобрал с заднего сиденья «федэксовскую» коробку. – Я скоро.

Я проверил с полтора десятка лимузинов, прежде чем открыл нужную дверцу и обнаружил его за рулем. Я влез и закрыл дверь. Роджер вздохнул, мне показалось – с облегчением.

– Слава богу, вы целы, Гарт. – Он поправил руки на руле и глянул по зеркалам. – Знаете, Скуппи собирался убить вас обоих – и вас, и Палинича.