Лазутчик в цветнике

— Что ж, пора.

И помахал официантке, требуя счет.

Когда мы сели в машину, я произнес:

— Насколько я понимаю, наше нынешнее место назначения как-то связано с вашим новым замыслом. Коль скоро вы похерили затею взорвать Сенат…

Тен Эйк снова превратился в довольного собой рубахупарня, на лице его опять засияла улыбка. Он расхохотался и заявил:

— Как-то связано! Мой дорогой Рэксфорд, не как-то, а самым тесным образом! — Тен Эйк полоснул меня веселым, но острым как нож взглядом и опять уставился на дорогу. — Хотите, расскажу?

— Да.

— Самое время вам узнать об этом, — рассудил Тен Эйк, не подозревая, что, с моей точки зрения, «самое время» уже давным-давно прошло. — Давайте начнем с общего, а потом перейдем к частностям.

— Как вам будет угодно.

— Каждый год, — начал он, будто читая по-писаному, — одна из восточноевропейских стран вносит предложение принять коммунистический Китай в члены ООН. Каждый год это предложение проваливается, главным образом благодаря усилиям Соединенных Штатов, у которых есть свой собственный никчемный бедный родственник, Чан Кайши. Этот ежегодный менуэт повторяется всякий раз, когда вопрос вносится в повестку дня ООН, а это происходит через каждые две-три недели. Вам интересно?

— Пока не очень, — признался я.

Он снова расхохотался. Больше всего я нравился ему в те мгновения, когда пребывал в состоянии тупой озлобленности, как сейчас. Тен Эйк сказал:

— Ничего, скоро заинтересуетесь. В этом году дело будет обстоять несколько иначе. На сей раз красные китайцы с помощью своего лазутчика в США, Сунь Куг Фу, и его Корпуса освободителей Евразии, намерены похитить высокопоставленного американца и потребовать за него выкуп. Точнее, они пригрозят убить его, если США и в этом году не дадут красному Китаю вступить в ООН. А это повлечет за собой сессию Генеральной Ассамблеи.

— Никто не поверит, что китайские коммунисты выкинут такой номер, — сказал я.

— Разумеется, никто. Никто, кроме американцев. Вы когда-нибудь читали нью-йоркскую «Дейли ньюс»?

— Бывало, — признался я.

— Неужели рядовой читатель этой газеты, а их, как я подозреваю, многие миллионы, не поверит в то, что грязные китайские коммунисты готовы похитить знаменитого американца, чтобы добиться своего?

Я понимал, что он прав. И сказал:

— Стало быть, вы подбросите властям Сунь Куг Фу.

— И всю его шайку, — Тен Эйк ухмыльнулся. — А заодно и тело похищенного, разумеется. — Его ухмылка сделалась еще шире: — Вы, очевидно, уже догадались, чей это будет труп.

Мне пришлось сознаться в своей глупости и недогадливости.

— Дорогой Рэксфорд! — вскричал Тен Эйк. — Ну пошевелите же мозгами! Теперь, когда вы разделались с моей дражайшей сестрицей Анджелой, я стал единственным наследником миллионов Тен Эйка. Знаменитым американцем, которого похитят и, к великому сожалению, не вернут, будет мой проклятущий папаша, Марцеллус Тен Эйк! — Когда Тайрон произносил имя отца, я услышал зубовный скрежет: — Сейчас этот поганый старый хрыч сидит в своем поместье в Тарритауне. Туда-то мы и едем.

Боже мой, Анджела!

24

— При моей известности я не решался прикончить их собственноручно, — сказал он. — Но теперь, когда вы позаботились об Анджеле, Сунь Куг Фу замочит старика. Вот здорово, правда?

Ну и словечко. Я эхом повторил его с какой-то непонятной мне интонацией:

— Здорово…

Видимо, оно прозвучало не так, как надо (да и с чего бы ему звучать иначе?), потому что Тен Эйк бросил на меня колкий взгляд и спросил:

— Вы чем-то недовольны? В чем дело?

— Ммм, — промычал я, пытаясь мало-мальски упорядочить свои мысли, и мгновение спустя нашелся что сказать: — А как вы получите наследство? Сами же говорите: вы слишком известны. Вам нельзя открыто появляться здесь.

Он прямо-таки засиял и залучился, довольный собой. Первые признаки бесшабашной заносчивости я заметил еще за ужином, когда Тен Эйк рассказывал о детстве и семье, а сейчас он и вовсе распетушился. Казалось, еще немного, и начнет искрить.

— Интересные вопросы задаете, — самодовольно, хвастливо и нагло заявил он. — Но у меня есть на них достойные ответы.

— Хотелось бы послушать, — сказал я.

— Пожалуйста, — ответил он, улыбаясь, глядя на дорогу и лихо, но мастерски ведя машину. — Сейчас я проживаю в Монголии, у меня хорошенький домик в Улан-Баторе, возле Толы. Когда туда дойдет скорбная весть о двух смертях, я немедленно вернусь на родину, не заботясь о собственной безопасности, потрясенный тем, что красные и радикалы сделали с моей дорогой сестрой и возлюбленным отцом. Я при всем народе сознаюсь и покаюсь в своих юношеских прегрешениях.

Он засмеялся и вполголоса бросил реплику в сторону:

— Заодно предъявив обвинения ряду лиц, с которыми должен свести счеты. — Тут он щелкнул пальцами, как бы разделываясь со своими врагами. — А потом стану сотрудничать с любыми властями и ведомствами, дав новую клятву верности родине, стране свободных людей, пристанищу храбрецов, величайшему дряхлому народу в мире. Я найму самого толкового законника, пережду неизбежную враждебную бурю, разобью все прежние обвинения и в конце концов уйду на покой богатым, счастливым и ничего не боящимся человеком.

Он снова взглянул на меня:

— Ну, разве это не прекрасно?

Это было так же прекрасно, как бывают прекрасны некоторые змеи. Но неужели все и впрямь так просто, как он живописует? Тен Эйку придется угрохать кучу денег, а деньги хоть и смазывают шестеренки, но все же…

Однако дело не в этом. Он убежден в успехе, и неважно, оправданно ли это убеждение. Важно то, что благодаря ему Тен Эйк сейчас катит в Тарритаун, где найдет Анджелу и сорвет маску с меня. Интересно, есть ли способ как-то отговорить его от этого?

Я спросил:

— А если кто-нибудь узнает, что все это время вы были в Штатах?

— Никто не узнает, — ответил он. — Несколько человек и впрямь знают меня в лицо, но ни один из них не доживет до следующей среды. За исключением вас, разумеется.

— Разумеется.

— А вы покинете страну, — сказал он. — И вряд ли захотите пакостить мне. Может быть, — задумчиво добавил Тен Эйк, что-то прикидывая, — я отправлю вас к своим нынешним работодателям.

— Тем, которые хотят взорвать здание ООН, — проговорил я.

— К ним ли, к другим — все равно, — он окинул меня одобрительным взглядом и добавил: — Уверен, что вы им понравитесь.

Мы снова трусливо обошли молчанием то обстоятельство, что рано или поздно Тен Эйк попытается меня убить, а его нынешние работодатели вряд ли когда-нибудь вообще услышат обо мне. Но сейчас у меня не было времени предаваться раздумьям на эту тему. Необходимо сочинить какой-нибудь предлог, который вынудит Тен Эйка отказаться от похищения отца родного, поэтому я барахтался в мыслях, хватаясь за все проплывающие мимо соломинки.

— Эти ваши работодатели, — сказал я наконец. — Они-то знают, что вы здесь. Неужели вы не сомневаетесь, что им можно доверять?

— Доверять? — это слово, казалось, сбило его с толку. — Какое, к черту, доверие? — Тен Эйк на миг впал в задумчивость, потом сказал: — Я не собирался принимать по отношению к ним никаких мер предосторожности. Во всяком случае, не сейчас. Но, возможно, вы правы.

Душа моя тотчас воспарила на крыльях надежды. Но Тен Эйк мгновенно сшиб ее влет, сказав:

— Быть может, стоило бы позаботиться о них тотчас после получения денег.

— Разве ваши наниматели — не держава? Не какое-нибудь правительство? — спросил я.

— Конечно, нет, — с улыбкой ответил он. — Неужели вам могло так показаться? Нет, существуют два человека… — Тен Эйк побарабанил ногтями по рулю. — А может быть… А может быть…

— А может быть, вам надо связать все болтающиеся концы? — предложил я. — И привести в порядок дела, а уж потом убивать своего отца?

— О, нет, — он покачал головой. — Такой возможности больше не будет. А все остальное еще успеется.