Капкан для маньяка

Приняв душ и выпив стакан сока из грейпфрута, Ольга решила, что жизнь не так плоха и у ее мужа Никиты Шувалова тоже есть свои достоинства. Например, то, что он очень много времени проводит в Москве. И если бы не проклятый Аскольд… Но следовало употребить время командировки мужа с пользой. Ольга задумалась – как бы позвонить Игорю. То есть позвонить ничего не стоило – вон лежит переносная трубка, звони хоть из ванной, хоть из туалета. Но проблема в том, что сволочной Аскольд умудряется прослушивать все ее разговоры. Как он это делает, Ольга не знала, в технике разбираться ей было неинтересно. Поймать его за руку она не могла, но не сомневалась, что он прослушивает разговоры по приказу мужа. Ругаться с Аскольдом не было никакого толку: он смотрел на Ольгу и улыбался непроницаемой улыбкой. Один раз Ольга решила пожаловаться мужу, что Аскольд к ней приставал, но Никита верит ему больше, чем жене, поэтому он только усмехнулся в ответ.

А позвонить Игорю очень хотелось. Хотелось оказаться с ним в его маленькой однокомнатной квартирке и оттянуться на всю катушку… Ей хотелось думать, что Игорь – это мужчина, который ценит ее как женщину, что ему так же хорошо с ней, как и ей с ним. Разумеется, так получается, что ей приходится всюду платить за него да и ему совать какие-то деньги… Но он так беден, а разве ей жалко сотню-другую баксов? За все хорошее надо платить, это бесспорно. Игорь уверяет, что он беден, потому что талантлив. Талантливые люди ранимы, они нуждаются в ласке, заботе и душевной теплоте. Игорь – журналист, но завистливые бездарности, как он утверждает, мешают ему пробиться. Из-за них Игоря «ушли» из одной газеты, из другой и с телевидения тоже. Ольга не очень-то слушает его подробные жалобы, гораздо интереснее заниматься с ним другим делом.

Но с каждым разом все труднее и труднее улучить минутку для свидания, Аскольд свое дело знает изрядно.

Мобильник запищал неожиданно. Ольга схватила его раздраженно.

– Девочка моя, как ты? – Голос матери сегодня был беспокойным.

Понятно, нынче разыгрывается пьеса «встревоженная мать».

– Все в порядке, – по возможности спокойно ответила Ольга.

– Почему ты не позвонила мне? – Мать тотчас же сменила тон.

Раз у Ольги все в порядке, то она обязана была позвонить или заехать, побеспокоиться о больной матери. Словом, сейчас уже разыгрывалась другая пьеса – «неблагодарная дочь». Ольга подавила в себе сильнейшее желание бросить трубку и отключить мобильник насовсем. С матерью надо быть осторожнее – она может принять какие-то таблетки, позвонить всем знакомым, как уже было один раз. Мать тогда увезли в больницу, промыли желудок и отпустили, но какой-то мерзавец успел выпытать у нее, кем является ее зять. И на следующий день в паршивой бульварной газетенке мелким шрифтом была напечатана крошечная заметка о том, как вице-губернатор Шувалов довел свою тещу до самоубийства.

Скандал в больнице Ольга устроила страшный. Газету закрыли – Никита сделал пару звонков, и на газетенку наехали по очереди санэпидемстанция, пожарные и собственно «крыша». Все сразу никакая организация не выдержит. Заметку в общем-то никто не успел прочитать, но Никита страшно разозлился и орал на Ольгу, а потом две недели не давал денег. Так что теперь Ольга была с матерью очень осторожна.

– Я собиралась заехать сегодня, мама.

– Ну, если тебе некогда, то я не настаиваю, – обиженно протянула мать. – Но могла бы поддержать меня, потому что сегодня такой день…

– Какой день? – Ольга не сумела скрыть раздражения.

– Сегодня мне очень плохо, потому что пришло письмо.

И поскольку Ольга молчала, мать продолжила без прежнего надрыва в голосе:

– Пришло письмо от твоей сестры. В нем говорится о смерти твоего отца.

– Хорошо, мама, я заеду вечером, – быстро ответила Ольга.

Соглашаться на вечер было ее ошибкой, поняла она, когда открыла своим ключом дверь материнской квартиры. Получив письмо утром, мать за целый день успела подготовиться. И теперь Ольга, войдя в комнату, изумленно застыла на пороге.

Зеркало было завешено тонкой материей. Сама мать сидела на диване, обложившись подушками, в черном платье и черной косынке, повязанной по самые брови, так что волосы совсем не были видны.

– Что случилось, мама?

– Ты что, не поняла? – нервно отозвалась мать. – В семье покойник. И потом, почему ты опоздала? Я думала, ты будешь к шести.

– Я сказала – вечером. А точное время не назвала, – терпеливо возразила Ольга.

– Вот именно, я ждала.

Ольга поняла: мать приготовилась заранее, чтобы получился соответствующий эффект. Ольга все не шла, и матери надоело сидеть этаким чучелом.

– Ну хорошо, так что там с письмом? – миролюбиво спросила Ольга, подсаживаясь к матери на диван.

Мать вытащила откуда-то из-под себя помятый листок бумаги.

– Там трудно разобрать. Потому что, когда читала, я плакала, – сообщила она.

Ольга низко наклонилась над письмом, чтобы скрыть злую улыбку: письмо было написано шариковой ручкой, такие строчки от слез не расплываются. Да полно, слезы ли? Она отогнала от себя видение: мать сидит над письмом и капает на него водой из пипетки. Нет уж, что-что, а плакать по заказу ее мать всегда умела.

– Читай вслух, доченька!

Ольга поморщилась от фальшивых ласковых нот в голосе матери и медленно прочитала:

«Здравствуйте, мама!

Прошу простить меня за печальные вести, но я должна сообщить вам, что двадцатого апреля этого года умер мой отец и ваш муж Синицын Георгий Петрович. Он скончался в больнице, где лежал до этого месяц. Диагноз – инфаркт, хотя до того, как первый раз попал в больницу, он на сердце никогда не жаловался. Похоронен он на Строгановском кладбище, в нашем городе оно единственное.

Еще раз простите за горестную весть, но я решила, что вы должны об этом знать. Передайте также, если сочтете нужным, это моей сестре Ольге.

Надеюсь, что вы обе находитесь в добром здравии.

Лена Синицына».

По окончании чтения мать всхлипнула и поднесла к глазам черный же (откуда она его только выкопала?) кружевной платочек.

– Бедная, бедная моя девочка! Одна там. Совсем одна!

– Почему ты думаешь, что она там совсем одна? – возразила Ольга. – У нее вполне могут быть муж и дети.

– Откуда у тебя этот равнодушный тон? – вскричала мать. – Ты только что прочла о смерти собственного отца и не проронила ни слезинки!

Ольга закусила губу и, чтобы не наговорить лишнего, стала внимательно разглядывать письмо. Написано четким почерком, без помарок и ошибок. Лишнего ничего не сказано. Тон письма весьма сдержанный, даже скорее официальный. Понятно, она не знала, куда пишет, кому. Возможно, письмо прочитали бы совершенно посторонние люди. Скорее всего, она долго раздумывала, как написать, сделала черновик. Пишет, что отец скончался двадцатого апреля, а на письме дата – второе мая. То есть похоронили, поминки справили, и только потом она написала, чтобы не заподозрили, что денег просит. Гордая, значит, сестричка!

Ольга спокойно отметила, что при слове «сестра» в ее душе ничего не шевельнулось. Мать смотрит с упреком во взоре. А кто, интересно, все это устроил?

Ольга вспомнила, как в детстве они все жили вот в этой квартире – мать, отец, она и маленькая сестренка Лена. Но та появилась потом. У них с Ольгой была большая разница – семь лет. В воспоминаниях самого раннего детства родители все время ругались. Отец очень громко кричал на мать. А та отвечала ему визгливым голосом. Потом Ольга помнит, как они с матерью долго ехали в поезде, потом жили в маленьком городе у родственников и тетка там все в чем-то мать упрекала, а мать отругивалась.

Позднее Ольга расспрашивала мать об этом периоде, та сказала, что больше не могла жить с этим человеком, он иссушил ее сердце – мать любила красивые обороты. А потом он приехал за ней и на коленях умолял ее вернуться. По иной версии, Ольге подошло время идти в школу и надо было ехать в большой город, чтобы дать ребенку приличное образование. А скорее всего, мать все же вняла теткиным уговорам и, поглядев вблизи на жизнь в провинции, сообразила, что лучше жить с нелюбимым мужем, но в большом городе в трехкомнатной квартире, чем вообще без мужа и в двухэтажном деревянном домике на шесть семей с общей кухней и удобствами во дворе.