Правосудие в Калиновке (СИ)

— Тебя отпустили? — буквально с порога спросила жена, когда я в десятом часу вечера вернулся из офиса. На ней был старый домашний халатик, перепоясанный испачканным мукой передником, ее большие зеленоватые глаза смотрели с тревогой, Света по опыту знала, вполне могут и не отпустить. Мне ужасно не хотелось ее расстраивать, я, конечно, понимал, что придется, но не видел причин делать это заранее. К чему?

— А то, — пробормотал я.

— Серьезно?

— Серьезно.

Взвизгнув, как девчонка, она прыгнула мне на шею. От нее пахло сдобой, принимая в учет муку на переднике, я заключил, что последние несколько часов Светлана провела на кухне, судя по запаху — пекла свои бесподобные плюшки, одно из коронных блюд.

Мы поцеловались, прямо на лестничной клетке. Я подумал, что люблю ее, как и прежде, как и много лет назад, когда мы только познакомились. Что наших чувств не съел быт, этот великий обжора.

Слегка отстранившись, она заглянула мне в глаза. Ее лицо приняло заговорщицкое выражение:

— Я сегодня пораньше положила Юленьку, — прошептала Света, каким-то образом прочитав мои мысли, женщины частенько умеют это, — так что, если ты не слишком вымотался…

— Отличная мысль, — согласился я, переступая порог с ней на руках.

***

Мы выехали из города далеко за полночь. Я порядком устал, набивая машину всевозможной дребеденью: резиновыми надувными матрацами, Светкиным гардеробом, теплыми вещами про запас (на случай резкого похолодания), пляжными тапками, зонтами и прочими предметами экипировки, которых в принципе не должно быть много, но, тем не менее, никогда не бывает мало.

Когда все было готово, мы с женой обустроили на заднем сидении «Октавии» симпатичное гнездышко, я снес дочку на руках во двор, уложил в машину и укутал пледом. Юлька что-то пролепетала во сне, я поцеловал ее в лобик, и она успокоилась.

— Вся в тебя, — шепотом сказала жена. — Спит как убитая. Из пушки не разбудишь.

— Ну и, слава Богу, — откликнулся я и, оставив их во дворе, возвратился в квартиру.

Перекрыв краны на кухне и в санузле, я бегло осмотрелся по сторонам, погасил в квартире свет, перевел телефон в положение автоответчика и, кинув прощальный взгляд на его зеленые светодиоды, перешагнул порог, последним, как и полагается капитану. Сбежав по ступенькам, забрался за руль и поворотом ключа запустил мотор. Пока двигатель прогревался, жена в свете штурманской лампы просматривала список нашей поклажи, который составила заранее.

— Ничего не забыл? — спросила она, оторвавшись от бумаг, придававших ей сходство с референтом какого-то депутата.

— Ничего существенного, надо думать. В любом случае, я не стану подниматься, говорят, это дурная примета.

— А пистолет свой взял? — осведомилась Светлана, слегка поморщившись. Она не переносила никакого оружия. В принципе, пистолет, упомянутый Светланой, не был пистолетом в полном смысле этого слова, поскольку стрелял резиновыми пулями. Впрочем, их должно было хватить с головой, чтобы отпугнуть шпану, в случае крайней необходимости. Я владел пистолетом вполне законно, разрешение помог оформить вездесущий Юрий Максимович через какого-то старого приятеля в органах. Сразу оговорюсь, я даже в юности не фанател от оружия, хоть, по правде, в последнее время чувствовал себя с ним гораздо спокойнее, чем без него: число бандитов в городе перевалило опасную черту, за которой до беспредела — всего ничего. Света придерживалась противоположного мнения в отношении оружия, побаиваясь, что, если мне когда-нибудь придется им воспользоваться, кто-то в ответ вытащит настоящий боевой ствол, и чем тогда закончится, предположить несложно. Конечно, могло случиться и так, оставалось надеяться, что оружие прокатится с нами в бардачке, и никто не нарушит его покой.

Мы выкатили со двора под сосредоточенное бурчание Светланы (бумаги не давали жене покоя) и шуршание колес по гравию. Дома по проспекту Советской индустрии (отчего-то его никак не собрались переименовать, досадное упущение районного начальства), где нам три года назад удалось приобрести в кредит двухкомнатную квартиру, маячили темными башнями заброшенного замка. Редко какое окно светилось, и это было даже странно: после того, как Советская индустрия приказала долго жить, день у окрестных жителей перемешался с ночью. Быть может, настал сезон отпусков, и большая часть новоиспеченных горожан отправилась туда, откуда явилась, перед тем, как стать горожанами. К несказанному облегчению тех, кто тут родился.

Я умышленно выехал поздно. После часа ночи дороги становятся относительно свободными, а сон, если и не отступает совсем, то, по крайней мере, не приходится подпирать спичками веки.

— Кофейку мне плесни, пожалуйста, — попросил я. Света потянулась за двухлитровым китайским термосом, который держала в ногах, отвинтила крышку, протянула кружку с дымящейся раскаленной жидкостью, черной, словно нефть, и слаще патоки. Я сделал несколько глотков, смакуя каждый.

— Съешь плюшку? — предложила жена. Пока я сдавал дела в офисе, не тратила времени понапрасну, напекла в дорогу плюшек и бесподобного рассыпчатого печенья по бабушкиному рецепту. Такого не купишь в супермаркете. Я поблагодарил жену, сказав, что еще не успел проголодаться и пока не хочу спать, ведь ничто так хорошо не прогоняет сон, как работа челюстей. И еще подумал о том, что десять лет — немалый срок, и если они прожиты в согласии, взаимопроникающая мимикрия налицо, и в этом нет ничего дурного. Наверное, нечто подобное и имели в виду авторы Библии, когда записали: оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два — одной плотью. Правда, я никогда не видел своего отца, что же до матери… Что же до нее, то она ушла так рано…

Светлана, порывшись в сумочке, извлекла оттуда диск «Roxette», вставила в магнитолу, отрегулировала громкость, чтобы не мешать Юльке видеть сны, посапывая на заднем сидении под плавное покачивание машины. Я снова улыбнулся, представив себя дома. Собственно, так и было, ведь дом — это не стены, а люди, которые дороги.

***

В полпятого на востоке забрезжил рассвет. Ночь обошлась без происшествий. В шесть мы миновали Задорожье, в половине восьмого оставили позади Гнилое море, разменяв восемь сотен километров на столько же полновесных кружек кофе и шестьдесят литров высокооктанового бензина. Машина и я высосали причитающиеся емкости до дна.

В одиннадцать въехали в Старый Курган. Юлька к тому времени проснулась, и обозревала окрестности, потирая глазки кулачками. Я высмотрел симпатичную площадку на краю кукурузного поля, и мы сделали короткую остановку, умылись из канистры и почистили зубы.

За Старым Курганом дорога постепенно углубилась в горы, или это они незаметно придвинулись и встали пред нами во всем величии. В Орлином снова остановились, купив ведерко персиков. На перевале любовались нагромождениями исполинских камней вдали, фантасмагоричностью пейзаж немного напоминал лунный. Сделали новую короткую остановку, набрали воды из целебного источника. Темп езды упал, наконец, вопреки усталости, я почувствовал себя в отпуске. Мы позавтракали курицей, которую Светлана накануне запекла в фольге. Я жевал больше для виду, аппетита не было — сказывалась бессонная ночь. Выкурил несколько сигарет, заработав укоризненный взгляд жены.

На подъезде к Штормовому Юлька отключилась, побежденная бесконечными серпантинами и жарой, которая не заставила себя ждать, и прошляпила появление моря, такой вожделенной картины для горожан. Оно показалось нам около двенадцати.

Миновав узкие и шумные улочки города-курорта, ослепительно солнечные в полдень, я выбрался на новую крымскую дорогу и поднажал, рассчитывая достичь цели до того, как Солнце, обосновавшись в зените, примется топить асфальт, превращая окрестности в раскаленную до предела духовку. Море теперь всю дорогу сопровождало нас слева, радуя глаз. Я думал главным образом о том, как бы быстрее в него окунуться.

Как я и надеялся, мы прибыли в Алушту, когда бортовые часы показывали без четверти два. Ворота «Морского бриза» оказались открыты нараспашку. Воспользовавшись этим обстоятельством, я зарулил прямо под главный корпус пансионата, где размещалась администрация.