Крестовый поход в лабиринт

Внутри мне не понравилось – слишком мрачно. Особенно неосвещенный спуск вниз, в подвальное помещение. Понятно, что я вошла через черный ход, но такая «чернуха», пожалуй, уж слишком… Можно было стоять столбом и дальше, пропитываясь ужасом от сознания опрометчивости своего действия. Ступеньки ведущие наверх были заблокированы ведрами, банками с краской, какими-то досками… Всего и не распознаешь. В качестве альтернативы я могла вылететь наружу – туда, откуда заявилась, либо спуститься вниз и по переходу добраться до центральной лестницы.

Обругав себя за трусость и поощрив за догадливость в том плане, что никому из умерших в больнице я не сделала ничего плохого, в связи с чем их души, возможно покоящиеся где-то неподалеку, а заодно и моя, могут быть спокойны, я спустилась вниз.

Кафельный коридор был освещен хоть и слабо, но достаточно, чтобы не спотыкаться, однако полное безлюдье пугало, ноги стали заплетаться. Услышав звук работающего лифта, я заспешила в ту сторону, откуда он доносился. По логике, лестнице следовало находиться рядышком. Когда я уже подходила к заветной цели, позади раздались торопливые шаги. Я обрадовано обернулась – едва ли покойники так бегают. Даже из морга. А в следующую секунду мои ноги значительно опередили мои мысли – состояние, доселе мне не ведомое. Для меня проще и привычней закаменеть на месте. Толчком послужило то, что я увидела быстро приближающуюся ко мне мужскую фигуру, как показалось, на все сто процентов похожую на фигуру того самого черного человека, встреченного нами у дома Сафонтьевых. Шутник и возможный убийца. Самозванец, назвавшийся именем скончавшегося охранника Брускова Алексея Ивановича…

Кажется, я что-то вякнула. Или просто взвыла… Не помню. Резонанс был еще тот! Мне показалось, что эхо прокатилось из конца в конец длиннющего коридора. Вдохновленная новой волной ужаса, я в рекордные сроки преодолела последние метры до лестницы, лихорадочно соображая, успею ли «выйти в люди» живой и невредимой, как прямо передо мной распахнулись врата большого грузового лифта и из него высыпалась очередная партия студенток, обсуждающих выражение лица куратора, контролирующего дисциплину легкомысленных практиканток на главном входе.

– Давайте подвезу, – послышался из кабины скрипучий старческий голос. – Чего надрываться, коли оказия подвернулась.

Ноги снова сработали с опережением сознания. Не хотели себя утруждать. Я опомнилась уже внутри кабины, прошептала: «Мне третий» – и закрыла глаза, напряженно ожидая… Да чего уж там. Милости от судьбы, разумеется. Кабина дрогнула и медленно тронулась вверх.

– Что, понравилось кататься? Третий этаж, голубка моя, – проскрипела пожилая женщина. – Да тебе никак плохо?

Я открыла глаза, осознав, что «голубка» в лифте только одна, без «голубка» – и это мое звание. С неожиданной для себя легкостью развернулась и, забыв поблагодарить судьбу в лице пожилой лифтерши, вышла. Мимо меня на большой скорости провезли каталку. Я успела заметить женщину со знакомым, но слишком уж посиневшим лицом – Галину Андреевну Антипову. Присесть прямо у лифта мне не удалось – молодой человек в белом халате и зеленых штанах, тащивший рядом с каталкой капельницу, работающую без перерыва на время транспортировки Антиповой в реанимацию, рыкнул на меня так зычно, что я шарахнулась к окну, где и вытянулась в струнку.

Вот тут-то и проявилась моя стойкость к различным стрессовым ситуациям. Меня долго не могли убедить отлипнуть от закрытого окна даже с помощью угроз. Не иначе как заподозрили в решении преодолеть это тонкое-звонкое препятствие между жизнью и смертью. Не будучи в силах пошевелиться, а не то что огрызнуться, я стояла и медленно провожала глазами Ромку, торопившегося покинуть больничную территорию.

2

Ей несказанно повезло. Один из посетителей ошибся палатой. Заглянув в тридцать восьмую, решил уточнить у лежавшей под капельницей женщины, по какому праву она заняла койку его матери. Вглядевшись в ее лицо повнимательней, понял, что она койку добровольно все равно не освободит, и заторопился на пост предупредить медсестру о реальной угрозе ухудшения статистики отделения в плане смертности. По дороге наткнулся на врача… Галину Андреевну спасла случайность. На какое время, понять было трудно. В реанимационном отделении борьба за ее жизнь шла с переменным успехом. Пережив клиническую смерть, душа не могла определить, где ей лучше, в то время как достаточно крепкий организм вполне устраивала жизнь на этом свете.

Мы с Наташкой долго ждали Сергея Сергеевича, пытавшегося выяснить причины столь резкого ухудшения состояния больной Антиповой, с сегодняшнего утра взявшей курс на выздоровление. Бригада медиков стояла насмерть, уверяя, что причина одна – острая сердечная недостаточность, а вот подоплека известна пока только ее организму. Тот самый вариант, когда «вскрытие покажет». С выводами торопиться не стоит, следует подождать результатов всех анализов, в том числе повторных, в комплексе.

Пока следователь выслушивал стандартные ответы врачей, мы с Наташкой были уже полностью осведомлены о причинах ЧП. Слухами, как говорится, земля полнится, а уж ограниченное пространство больничного отделения…

Причин, которые потихоньку передавались из уст в уста среди пациентов, было несколько. Общая и локальная. Бардак в стране, из-за которого в больнице нет необходимых лекарственных препаратов, а посему дают те, что есть, и бардак в отделении. Исходя из последнего обстоятельства, свистушки-практикантки под халатным предводительством процедурной медсестры зарядили капельницу Антиповой не тем, чем следовало, то есть радикальным средством борьбы с жизнью. Наташке удалось пошептаться с коллегами по профессии, на которой она окончательно поставила крест. В результате, вторая причина оказалась лидером. Пройдясь по всем постам, Наталья установила еще один интересный факт: ни в одной из палат, включая «обочину» – коридорные места, пациентки сеньоры де Суарес или иными словами Тамары Владимировны Осиповой не значилось. Была надежда, что она в реанимации, но проверить это можно было только в справочной.

Предпринятая нами попытка удрать «по-английски», не прощаясь с Сергеем Сергеевичем, успехом не увенчалась. Он специально выглянул из ординаторской, чтобы напомнить нам одно короткое мгновение из семнадцати мгновений весны Штирлица: «А вас я попрошу остаться». Наташка недоумевала, я – нет. Но повода радоваться своему уму не было. Скорее, наоборот. Ну кто меня тянул за язык с заявлением о том, что скамейка, померещившаяся следователю на улице, вполне переживет Антипову?

Несколько раз следователь выскакивал из кабинета, чтобы убедиться в нашем послушании. Убедился настолько, что в последний раз выглянул из-за двери едва ли не одним глазом. Но я все-таки заставила его показаться полностью и твердо заявила, что мы подождем внизу, рядом со справочной. В коридоре, заполненном загипсованными и замотанными бинтами ходячими больными, у меня началась жуткая тахикардия. Кажется, он немного испугался, поскольку стал оглядываться в поисках квалифицированной помощи.

– Не надо!!! – Наташка решительно загородила меня и уже мягче добавила: – Не надо нам тяжелых последствий легкого недомогания. Внизу имеется аптечный киоск, надеюсь, повезет приобрести лекарство без подделки. Если повезет, мы обе вас дождемся…

Обращение в справочную службу ничего не дало. Принято считать, что отрицательный результат – тоже результат, но в данном случае он был уж слишком отрицательным, чтобы считать его таковым.

– Нет здесь нашей доморощенной испанки, – подвела итог своим переговорам с равнодушной красавицей из справочного окна Наташка.

– А может, ее положили не в травматологию? – страдальчески скривившись, предположила я. – Вдруг у нее сломалось или оборвалось что-нибудь внутри?

– Ир, ну ты за кого меня принимаешь? Да я эту красотку, работающую в режиме одного окна, выжала до полной сухости. Она даже предложила мне поменяться с ней местами. По-моему, до конца смены ее уже не хватит. Короче, наша испанка сюда сегодня не поступала… не поступала… не поступала… – Наташку явно «заело», что подтверждал ее взгляд в никуда – прямо сквозь бравого лейтенанта в форме. Немного смущенный, он сдвинулся в сторону, но направленность Наташкиного глазного прицела не изменилась.