Бледная Холера

Гурский оторвался от фотографий. Лицо у него было каменное. Полицейский посмотрел на Мартусю, потом на Малгосю и, наконец, устремил взор на меня.

— И вы только сейчас...

— Претензиям и упрекам здесь не место! Я сама обнаружила, что это Ева, всего лишь час назад! Да меня чуть кондрашка не хватил. Оказывается, эта идиотка пользуется псевдонимом Ева Май. И вот кто ее отлично знает! Вот! Особа из Кракова! С телевидения!

Обвиняющим перстом я ткнула в Мартусю, а та в подтверждение моих слов затрясла головой. Можно было подумать, она страшно гордится этим знакомством, хотя причин для гордости явно не было. Малгося взирала на происходящее с жадным интересом, вопросов не задавала и исправно подливала всем напитки.

Гурский довольно долго молчал, пил вино и рассматривал снимки. Потом увлеченно поедал бобы. Наконец поднял глаза и уставился на Мартусю.

— Выкладывайте все, что знаете о Еве Май! — потребовал он. — Чем занимается, где живет, как давно там живет, знакомые, телефоны...

И Мартуся зафонтанировала точно проснувшийся вулкан. Я только слушала и восхищалась. В том, что Ева кретинка каких поискать, сомнений у меня и без ее рассказа не было, но чтобы до такой степени... Климакс, что ли, отразился на ее мозгах? Да нет, баба вполне молодая. Лет десять еще продержится на плаву.

Я попыталась подсчитать в уме, сколько Еве лет. Когда пан Теодор женился, я уже поменяла место работы; ему было под сорок, а его избранницей стала восемнадцатилетняя девушка редкой красоты, сколько об этом ходило тогда разговоров... Боже ты мой, двадцать один год прошел с тех пор! Хорошо, так сколько же ей сейчас? Тридцать девять, в самом соку! Пану Теодору уже за шестьдесят, а ему и пятидесяти не дашь...

— ...никто не знает, где она живет, — повествовала Мартуся. — Или у любовников, или квартиру снимает, не в гостинице же. Ой, да у нее от кавалеров отбоя нет. Наш директор уже получил по морде от своей благоверной, два продюсера за ней увиваются (только не затем, чтобы поставить перед камерой, а затем, чтобы в койку уволочь), а для нее главное — в телевизор проникнуть.

— Ты же говорила, что региональное телевидение популярностью не пользуется, — удивилась я, — чего же она так старается?

— А куда ей деваться? Из Варшавы ее поперли, вот она и подумала, что на телевидении победнее шансов у нее больше. Мол, стоит разок появиться на экране, и весь мир с ума сойдет от восторга. Кто-то ей, наверное, посоветовал перебраться в провинцию. А может, и сама додумалась... Женщины ее на дух не переносят. Еще бы! Зато мужики к ней так и льнут. Ну как же, красивая и глупая. Только у нее самомнения выше крыши, ей не всякий угодит.

— И всем она известна под именем Ева Май, — задумчиво произнес Гурский. — А давно она в Кракове?

— Да месяца три или четыре тусуется. Поначалу появлялась наскоками, а последнее время безвыездно сидит. По крайней мере неделю.

— И где ее можно найти?

— Да где угодно! — воскликнула Мартуся. — Какая же она стерва! Ведущую перед записью пыталась с лестницы столкнуть, притворилась, что поскользнулась. Как же, поскользнулась! Яцек успел подхватить Магду, сам чуть не грохнулся!

— Вы при этом присутствовали?

— Нет, Яцек мне рассказывал. Все об этом говорят!

— Ну, на лестнице мы засаду устраивать не будем. Подумайте, где ее можно застать?

Мартуся пожала плечами, открыла очередную банку с пивом.

— Я же говорю, где угодно! На телевидении, в ресторанах, в казино. Она, наверное, и жрет-то только в заведениях и за чужой счет. Если где-то что-то затевается, она тут как тут! Проныра, пройдоха, продувная бестия! Крыса пергидрольная! Холера бледная!

— Ага, подходящее имечко, — вставила Малгося.

— Точно! — с жаром подтвердила Мартуся. — Самая Бледная Холера! Отныне так и будем звать эту холеру и чуму в одном флаконе.

— Вы наверняка знаете Краков лучше, чем я, — упорствовал Гурский. — Заведения, в которых она чаще всего бывает, фамилии продюсеров, адреса, место работы...

— А я ее этим допеку? — оживилась Мартуся.

— Гарантий дать не могу...

— Была не была! Привлеку к делу Иольку! Она должна знать больше, чем я. У этой... как ее... Холеры есть подружка, Иолька мне что-то говорила... Звоню!

Мартуся схватила свой мобильник и кинулась в кабинет.

А у меня зародилась одна мысль... Дикая и ни на что не похожая... Нет, так нельзя...

Я огляделась. Гурский невозмутимо рассматривал фотографии. Малгося неожиданно вскочила, заявила, что ей нужно в ванную, и исчезла.

Я постаралась использовать представившуюся возможность.

— Пленка, о которой я вам говорила, рабочая запись, у меня. Мартуся ее привезла. Тихо! Подруги не слышат, свидетелей нет, я не могу ни дать ее вам, ни показать, иначе вам придется признаться, что вы ее смотрели. Но как насчет копии?

Гурский оживился, но тут же постарался изобразить равнодушие.

— А что на пленке?

— Все, что вам нужно. Толпы людей, снятых в разных местах. В частности, в конюшнях и питомниках лошадей. И в каждом кадре — Тупень. Болтает и вовсю компрометирует себя. Два оператора снимали, ухватили множество моментов... Звук глухой и не всегда синхронный, но разобрать все можно. По сути — каша, монтажный материал, и тем не менее бесценный источник информации.

— Я предпочел бы увидеть запись прямо сейчас.

— А как я скрою это от Мартуси? Она не должна знать, а то ведь проболтается. Сама того не желая, проболтается. Минуточку, а видеомагнитофон у вас дома есть?

— Да.

Телевизионные кассеты с Тупнем находились в черных коробках со скромной надписью на боку «рабочий материал». Коробки, где покоились мои кассеты, обыкновенные, из магазина, выглядели совсем иначе. Пришлось пойти на очередной подлог. Я вынула из первых попавшихся картонок кассеты, сунула их в черные и быстро положила на место. Кассеты Мартуси я запихала в картонки и скакнула к столу. Гурский с явным одобрением наблюдал за моими манипуляциями и без лишних слов сунул добычу в карман.

— Только завтра утром верните, подружка моя — ранняя пташка, — прошептала я. — Солнышко едва взошло, а она уже порхает. Настоящий жаворонок, страдающий бессонницей!

— Сейчас осень на исходе. Солнце всходит довольно поздно.

— Так она поднимется до рассвета. Вы бы не могли утром, в половине седьмого, подбросить их в мой мусорный бак?

Гурский открыл рот и закрыл. Моим тайником он уже как-то пользовался и оценил замысел. И правда, странно будет, если он припрется ни свет ни заря. Мартуся не дура, зачем давать ей лишний повод для подозрений? А в помойке она точно копаться не станет. Разве что с утра пораньше за уборку примется. Но к помойке она всегда была равнодушна, и прежде ее хозяйственный пыл на мусорные баки не распространялся.

Тут как раз Мартуся вернулась из кабинета. Гурский едва заметно кивнул мне.

— Иолька сообщила, что с Бледной Холерой дружит монтажерша Дануся. Общего мужика у них нет, делить нечего. Зато у Дануси есть брат, а с невесткой она на ножах, вот и подкладывает Еву брату, назло невестке. Сейчас они вместе отправились в какой-то ресторан. Иолька пообещала разузнать, где Холера живет, возможно, как раз у этой Дануси. Я-то ее плохо знаю. Еще Иолька сказала, что недавно у них что-то стряслось и Дануся в последнее время вся на нервах...

— Еще раз — и по порядку! — потребовала Малгося и налила всем вина.

— Фамилия и адрес этой Дануси! — воскликнул Гурский.

Мартуся воспользовалась передышкой, чтобы влить в себя изрядный глоток пива.

— Я знала, что вы об этом спросите! — гордо заявила она. — Фамилия — Репляк, а Иолька сейчас позвонит и продиктует мне адрес, спросит у пани Зофьи. Мне пришлось разъединиться, чтобы Иолька могла позвонить пани Зофье, я правильно сделала?

Гурский с минуту молча пил вино и жевал сыр, явно размышляя. На мой взгляд, ему страшно повезло. Любой оперативник почел бы за счастье иметь в качестве свидетелей женщин, которые с готовностью выдают любые тайны, выбалтывают любые сплетни, чуть не насильно впихивают следователю фамилии, адреса, связи... Ему бы в ножках у нас валяться.