Дальше некуда!

Бедняга Альфредо, которого я оставил мариноваться в секретной камере-одиночке, в дикой ярости. Он весь зеленый от бешенства, а этот цвет не очень идет сутенерам.

– Я хочу адвоката! – вопит он. – Я имею на это право! Арест незаконный!

Я успокаиваю его одной фразой:

– Замолчи, Альфредо, ты свободен.

Он сразу замолкает.

Его глаза мигают, как указатели поворота автомобиля.

– Свободен?

– Ну да. И знаешь, парень, я даже собираюсь перед тобой извиниться.

Верите вы или нет, мне наплевать, но я искренен. Наш Альфредо белый, как «снежок», который его кореша толкают парижским наркоманам.

Он не убивал свою девицу и не соврал насчет Буальвана.

Я вынимаю из кармана пуговицу от его пальто.

– Ты потерял эту пуговичку, Альфредо. Глупость, но именно из-за этой детали ты парился на нарах.

– Вы, легавые, слишком увлекаетесь детективными романами, – ворчит блатной.

– Ты помнишь, где ее потерял?

У меня есть своя идейка на сей счет, и его ее только подтверждает.

– В моей тачке, – говорит он. – Она зацепилась за руль и оторвалась.

– О'кей, малыш;

Я протягиваю ему руку.

– Надеюсь, без обид? Если у тебя будут неприятности, заходи ко мне. Я постараюсь тебя вытащить.

Альфредо немного взволнован. Он тоже тянет мне свою аристократическую руку, и мы обмениваемся энергичным рукопожатием.

– Вы мне нравитесь, – говорит он. – Жаль, что вы легавый.

– Ты мне тоже нравишься. Жаль, что ты блатной. Мы смеемся и расстаемся добрыми друзьями.

Моему старому приятелю Пакретту намного лучше. Бинты, делавшие его похожим на древнюю мумию, заменены на широкий пластырь. Когда я прихожу его навестить, он блаженствует, потому что медсестра поставила ему свечу и пообещала в скором времени сделать укол не знаю какого, но очень эффективного лекарства.

– Ну как? – весело спрашивает он. – Что новенького, комиссар? Я тут просто умираю от скуки.

– Произошла масса разных событий, старина. Во-первых, мы совершенно неожиданно разоблачили опасную международную банду торговцев золотом...

– Не может быть!

– Точно, это я вам говорю.

– А во-вторых? Я ему улыбаюсь.

– Во-вторых, установили личность маньяка-убийцы.

– Да? Ну наконец-то!

– Да, наконец. Я усмехаюсь.

– Неудивительно, что девицы продолжали уходить с этим зверем, несмотря на публиковавшиеся в прессе предупреждения.

– Да? А почему?

– Маньяк – инспектор полиции, Пакретт, вы представляете?

Он широко раскрывает глаза.

– Вы шутите?

– Совсем нет. Ему достаточно предъявить выбранной им жертве служебное удостоверение, сказать ей «Пройдемте», и девица ни в чем не могла ему отказать... А знаете, как я разоблачил маньяка? Он не отвечает.

– По одной маленькой детали. Сейчас расскажу. Это вас развлечет. Инспектору, о котором я говорю, было поручено следить за спящей шлюхой, которую я оставил в Булонском лесу в машине.

Когда он остался один, ночью, рядом с этой девицей, то оказался во власти своего звериного инстинкта. Им завладела непреодолимая сила, заставлявшая его убивать. Он больной человек. Он задушил девушку. Потом, утолив жажду убийства, он понял, что подписал свой смертный приговор. Как он объяснит это убийство, ведь ему приказали охранять ее? Единственный выход: инсценировать нападение. Он расцарапал себе руки, рассчитывая иметь доказательство своей борьбы с несуществующим противником, подобрал валявшуюся в машине пуговицу, собираясь затем сказать, что сорвал ее с одежды убийцы. У этого болезненного и слабого человека хватило садистской смелости разбить себе лицо, изо всех сил колотя головой о дверцу машины. Затем он отполз в ближайшие кусты и стал ждать. Гениально! Потом он дал описание сутенера убитой девицы, которого знал, потому что много лет проработал в полиции нравов. Он нарочно описал его очень расплывчато, чтобы иметь возможность взять свои слова назад в случае, если бы у сутенера оказалось алиби. Все бы прошло хорошо, если бы не эта пуговица. Понимаете, старина Пакретт, у Альфредо есть бесспорное алиби, а инспектор сжимал в руке пуговицу от его пальто.

Вывод: инспектор врал. Он не мог сорвать эту пуговицу.

Додгое молчание.

Пакретт смотрит на трещину на белом потолке. О чем он думает?

– Этот тип всю жизнь прожил один. Парадоксальная вещь, он остался целомудренным среди самых распутных девиц. Но однажды он сломался. Чувствуя, куда влекут его наклонности, он попросил перевода в другой отдел, чтобы победить это маниакальное влечение к убийству. Но это не помогло, и он поддался своему влечению. Ему представился второй шанс остановиться: когда он убил Буальвана. Но было уже слишком поздно. Он был конченым человеком.

Я достаю из кармана маленький пакетик.

– Помните, когда я приходил к вам в прошлый раз, то пообещал принести в следующий приход гостинцев. Я кладу пакетик на ночной столик.

– Вот. Это от Старика. Внутри капсула. Кладете ее на зуб, разгрызаете, и в одну секунду все горести мира исчезают. – Я вздыхаю – Старик не любит скандалов, и я думаю, что в данном случае он прав.

Я протягиваю Пакретту руку:

– Прощайте, инспектор. Желаю вам мужества Он смотрит на меня влажными грустными глазами.

– Прощайте, комиссар.

По дороге домой я заезжаю к Берю. Толстяк стоит у окна. К его заднице привязана подушка.

– Спасибо, что навестил, – мрачно говорит он. – Я на всю жизнь запомню эту поездку в Куршевель: туда в сидячем вагоне, обратно в спальном, но стоя!

Я дружески кладу ему на плечо руку:

– Ну, Толстяк, крепись. Чего бы ты сейчас хотел?

Он размышляет, выдергивает из носа волос и вытирает слезу, которая выступила от этой жуткой операции.

– Ванну крема «шантийи», – наконец отвечает он. – Мне так хочется отдохнуть.