"Магнолия" в весеннюю метель

— Ральф! — крикнул он срывающимся голосом. — Погляди, какой подарок я для тебя приготовил!

У Клиншкалнса тоже не было подходящего сачка, но общими усилиями они все же прижали щуку к борту и втащили в лодку.

— Килограмма четыре, не меньше, — определил Клиншкалнс, даже не пытаясь скрыть зависть, которую среди рыболовов принято считать наивысшим признаком успеха. — Моя жена и не поверила бы, что сами поймали, обязательно спросила бы, сколько за нее взяли на рынке.

— Тогда пошабашим и отвезем ей! — обрадовался Березинер возможности закончить операцию побыстрее. — Ничего лучшего нам так или иначе не поймать.

Клиншкалнс не заставил себя упрашивать — и для него рыбалка была скорее общественной нагрузкой, чем удовольствием. Временами у него возникала даже еретическая мысль, что и одному-другому гостю это занятие тоже не доставляло особого наслаждения. Но в последнее время рыбалка и охота прочно вошли в ритуал гостеприимства, такое препровождение времени считалось более утонченным, чем угощение в сауне, и моде покорялись и хозяева, и гости самых разных рангов.

Зато на кухне Клиншкалнса оба они почувствовали себя прекрасно. Жена подполковника ранним утром уехала в Ригу, и они смогли развернуться в просторном помещении по-настоящему. Здесь кухня более походила на поварню старинного деревенского дома, чем современный цех для приготовления пищи, уставленный до тесноты модной мебелью и оснащенный капризными комбайнами, о которых мечтают все нынешние новобрачные. Ножи — и те оказались на диво острыми, и чистка щуки не доставила особых трудностей. Фаршировать ее оба не захотели — это, в конце концов, женское дело. Лучше всего просто поджарить на сковороде.

После второй рюмки оба разоблачились до нижних рубашек, и разговоры сразу же сделались куда непринужденнее, как если бы пиджаки мешали им излить душу.

— Вчера донял меня один столичный журналист, — рассказывал Клиншкалнс. — В этом году наш район посчитали лучшим в республике, и он приехал, чтобы разобраться, как мне удалось этого добиться. Я пробовал ему доказать, что это не моя заслуга — преступники поглупели, и ловить их стало легче. А он решил, что это мое заявление только свидетельствует о таком моем благородном качестве, как скромность. Совсем прижал меня, как говорится, к стене, чтобы я дал ему материал для литературного портрета. Чтобы получился полнокровный образ работника милиции с индивидуальными деталями… Наконец у меня выскочило словечко о коллекции монет, которая у меня хранится, помнишь, еще с тех времен, когда мы занимались аферами нумизматов. Чтобы разобраться в людях получше, я и сам стал тогда собирать… Видел бы ты, как он расцвел, не пожелал даже заметить, что на коробках пыль десятилетней давности. И теперь газета меня прославит как страстного нумизмата, другие полоумные станут мне писать, делиться опытом, предлагать обмен… Ну скажи — разве не безбожное вранье?

— Бывает хуже, — Березинер не пытался изображать сочувствие. — Такова уж судьба положительных героев… Знаешь, почему я не ухожу с кафедры, которая мне, честно говоря, давно надоела? Потому, что больше всего боюсь стать Никому не нужным пенсионером, потому, что не хочу терять связь со студентами, — их общество создает у меня иллюзию молодости…

— М-да, о твоих любовных похождениях до сих пор ходят легенды.

— Очень точное обозначение, потому что на самом деле в них нет ни грамма правды. И именно поэтому я их не опровергаю, к греховодникам все относятся с некоторым восхищением, — хитро усмехнулся Березинер. — Ты ведь тоже не случайно услал жену в Ригу — на случай, если мне взбредет в голову устроить здесь небольшую пирушку, разве не так?

— А чем мы будем заниматься весь день? — вопрос Клиншкалнса прозвучал несколько разочарованно. — Может, съездим в финскую баню, куда собрались твои друзья — отдыхающие?

— С таким же успехом можно было посидеть в бассейне «Магнолии»… Нет, лучше немного поспим здесь, — и Березинер широко зевнул.

— Предъявите ордер на обыск! — потребовал Приедитис, когда отпер дверь и увидел перед собой Леонида Находко, — Ты, конечно, имеешь полное право подозревать меня и Сашу, но надо соблюдать требования законности.

Это должно было прозвучать шуткой, однако чуткое ухо Находко различило в голосе друга обиженные нотки, и в свою очередь обиделся сам.

— Если бы ты не застал меня на месте преступления, так и умер бы, ни о чем не подозревая, — парировал он. — Моя отмычка следов не оставляет. Никто не мог предвидеть, что тебя вдруг принесет из бара. Забыл достать деньги из чулка, что ли?

— Администраторша предупредила, — растерянно ответил Приедитис, затем усмехнулся. — Наверное, приняла тебя за снежного человека. Что ты бродишь по дому в таком виде, словно собрался штурмовать Эльбрус и установить на его вершине районный вымпел?

— У каждого свои следственные методы, не всем же греться в сауне. Кто-то должен делать и черную работу. Вот я и решил проверить, нельзя ли забраться в номер Кундзиньша снаружи.

— Нашел подходящее время! — Приедитис с нескрываемым интересом оглядел Находко. — Что ж удивительного, что ты сдался на полдороге, я наверняка и до четвертого этажа не добрался бы.

— Да, прогулка была не из легких, — удовлетворенно подтвердил Находко и, посмотрев в окно, театрально вздрогнул.

— А стоило ли? — не веря в успех друга, без особого воодушевления поинтересовался Приедитис. — Нет, погоди рассказывать, сначала тебе надо выпить хорошего грога, не то завтра же сляжешь с воспалением легких… Поехали вниз, остальные тоже захотят услышать последние новости.

В баре было на удивление малолюдно. Не найдя лучшего способа вербовки добровольцев для объединенного хора, Скайдрите Круминя мобилизовала всех, кто не испытывал отвращения к вокалу, и заманила их в кинозал. Сейчас там шла репетиция, из-за неплотно закрытых дверей доносились звуки, вызывавшие представление скорее о цыганском романсе, чем о ливской народной песне.

— Я рекомендовал им петь по системе канона, в этом их единственное спасение, — самодовольно сообщил профессор Вобликов. — Одни начинают, затем эту же мелодию подхватывают другие, и наконец вступают третьи. Ни текста не разобрать, ни за музыкой уследить, и жюри не к чему будет придраться. Увидите, еще повысят оценку за оригинальность исполнения.

Находко не дали говорить прежде, чем он осушил до дна «лекарство от смерти», которое Калниетис приготовил по старому доброму морскому рецепту из горячего чая, лимона и изрядной толики рома. Чувствуя, как крепкое питье неожиданно ударило в голову, Находко решил быть особенно осторожным в выражениях.

— У меня такое ощущение, что диссертация Кундзиньша находится, вероятнее всего, в номере профессора Березинера…

Продолжать он не смог — гул возражений заглушил мотивировку версии. Громче всех смеялся обычно сдержанный Зайцис:

— Ну конечно, иначе зачем он поехал бы с нами! Джеймс Бонд из Минска, вот так номер!

Джозефина вчера обслуживала профессора, но ничего, кроме термоса, при нем не заметила, — сказал Мурьян. — И вы мне поверьте, глаз у нее — как рентген, видит сквозь одежду, — удовлетворенно прибавил он.

— Да, раньше Леонид до дешевых шуток не опускался, — заметил Войткус.

Находко рассердился всерьез: о нем говорили в третьем лице, как о человеке, с которым уже нет смысла спорить, ибо он одной ногой в могиле. Но он так просто из игры не выйдет!

— А что тебе, Саша, нынче говорил дядя Ян, который сознался, что утром отворял дверь в номер Кундзиньша? Что в балконную дверь выпорхнула засунутая в дверь повестка от врача, а? — Дождавшись утвердительного кивка Войткуса, он продолжал: — Так вот, кажется мне, что я ее нашел. И в ней содержится приглашение зайти к профессору Березинеру, а вовсе не к врачу или в лабораторию.

— Он сказал, что ветер разметал всякие бумажки, — прибавил Войткус. — Может быть, эта записка пролежала на столе неделю…

— И этот вариант проверен. Они настолько мало знакомы, что ни о какой переписке речи быть не может.