Пятнадцать суток за сундук мертвеца

Служба шла своим чередом. Не стану говорить

о ней подробно — всякое было: и плохое, и хорошее, и грустное, и веселое. С Семкой мы сдружились и старались держаться вместе. Наконец, долгожданный дембель! В поезде я решился выполнить  то, о чем думал все два года службы. Я украл у Семки ксерокопию карты. Подло? Конечно, подло, кто ж спорит. Но зачем она ему? Семка не собирается ехать искать сокровища. Говорит: если они и были, то давно уже найдены, а карту и монету просто таскал с собой в качестве талисмана. А я поеду! Я обязательно поеду и найду, уж я-то точно знаю, что они есть, эти сокровища Дрейка!

Дома меня ждало горькое известие: мать умерла, а отчим возомнил себя непризнанным гением и спивается. Жить с ним с каждым днем становилось все труднее, и я, в конце концов, ушел к дяде Паше. Он неплохой мужик, хоть и сидел. Чем зарабатывает дядька на жизнь, я не знаю, но догадываюсь: делишки темные, не совсем законные. Зато деньги приносят немалые.

Теперь о главном. В последнее время я заметил, что дядя Паша ведет себя странно: к окну не подходит, всеми способами пытается изменить внешность и даже походку! Думаю, он влип по-крупному. А еще, мне кажется, за дядькой следят. Я лично видел возле дома одного и того же мужика, косящегося на наши окна. «Топтун» не иначе! Я сделаю вот что: зайду к Ефиму, возьму ключи от дачи и спрячу там карту. Так-то оно надежней будет, пожалуй. Если что с дядей Пашей случится, то здесь наверняка все перевернут вверх дном. Могут и на карту наткнуться. А мне это надо? Совсем немного осталось поднакопить — и вперед, за сокровищами сэра Дрейка!

А вдруг это за мной следят?»

—    Опять сказки слушаешь? — прогремела Клюквина с порога.

От неожиданности я вздрогнула и торопливо выключила музыкальный центр. Отчего-то возникло чувство вины, я покраснела и опустила глаза.

—    Вот уж не предполагала, что тебя заинтересует байка о пиратских кладах! — продолжала издеваться Клавка. — Хотя что еще можно ожидать от училки по литературе

—    При чем здесь моя профессия? — обиделась я и за себя, и за всех российских учителей. — Просто я привыкла все делать добросовестно и доводить начатое до конца. И не зря, между прочим! На кассете оказалось немало интересной, а главное, полезной информации...

—    Ну, конечно! Пираты, корсары, Жак Ив Кусто... Романтика, блин!

Почему Клюквина зачислила Кусто в разряд пиратов, так и осталось неясным. Зато я поняла, что сестра находится в сильном душевном волнении из-за неудачи в банке. Она, конечно, ожидала обнаружить в ячейке что угодно, но только не аудиокассету с описанием подвигов Френсиса Дрейка. И теперь бесконечно страдала по этому поводу. Однако, мне кажется, что обижать близкого человека из-за неудачи не следует. Поэтому я решила пока не говорить Клавке о том, что было на кассете.

—    Пошли обедать, — велела сестра, — и выброси, пожалуйста, из головы романтические бредни про пиратские клады! А то ведь я знаю тебя: сейчас начнешь вольный пересказ душещипательной  истории. Может, Тырочке это и понравится, но меня уволь, бога ради!

Продолжая ворчать, Клавдия двинулась на кухню. Я хмыкнула, поклялась молчать, как золотая рыбка, и отправилась следом за сестрой.

—    Что это? — подозрительно спросила я, уставившись в тарелку, в которой находилось что-то молочно-неопознанное.

—    Овсянка, сэр! торжественно оповестила Клюквина. — Низкокалорийный, но о-очень питательный продукт.

Я решительно отодвинула от себя тарелку:

—    Не буду это есть! С детства считала овсянку орудием пытки и местью англичан всему миру. И что за глупость — есть овсяную кашу на обед?!

—    Вовсе не глупость! — Клавка пододвинула тарелку с кашей ко мне. — Нам завтра, если ты, конечно, помнишь, на занятия по фитнесу. Вот я и придумала сегодня разгрузочный день. Сейчас съедим кашку, ужин пропустим, на ночь и с утра выпьем по стаканчику молока. Не будем перегружать желудок перед тренировками.

Всегда думала, что спортсмены питаются качественно и в большом количестве. Иначе как бы они ставили мировые рекорды? Трудно представить, как, к примеру, братья Кличко уныло жуют овсяную или манную кашу, а потом выходят на ринг. А борцы сумо, эти горы мяса и сала?! Да они бы и шагу не сделали, если бы пили на ночь и с утра по стаканчику молока. Я слышала, что их даже специально откармливают перед соревнованиями. Но спорить с Клавкой бесполезно. Она, как в песне  Высоцкого: «Если я чего решил, выпью обязательно».

—    Все равно кашу не буду! — упрямо повторила я, снова отодвигая тарелку. — Молоко еще куда ни шло, но каша — это чересчур! Сама ешь.

—    Пожалуйста! — пожала плечами Клавдия и проглотила первую ложку.

Тут же по ее лицу прокатилась гримаса отвращения, а затем оно приняло такое страдальческое выражение, что сразу захотелось быстро и безболезненно ее прикончить. Чтоб не мучилась. Однако я решила быть великодушной:

—    Может, бутербродик с колбаской, а, Клав?

—    Давай, — угрюмо кивнула сестра и, помолчав, добавила: — Насчет орудия пытки ты, кажется, была права. Отдадим кашу Тырочке?

—    Не стоит травмировать животное.

Мы с удовольствием перекусили бутербродами с кофе и принялись болтать о разных пустяках. За этим занятием нас и застал Сашка.

—    Привет, девчонки! — весело поздоровался он. — Как настроение? Ой, так кушать хочется, просто жуть! Я специально не стал обедать на работе, зная, как Клавочка замечательно готовит.

Клюквина широко улыбнулась и с любезностью Франкенштейна пригласила:

—    Проходи. Сейчас мы тебя накормим. Сегодня я превзошла саму себя!

Едва Саня скрылся в ванной, я набросилась на сестру чуть ли не с кулаками:

—    Ты пошто мужика тиранишь? Что плохого тебе человек сделал?! Зачем собралась его своей кашей пичкать?!

—    Мне, Афанасия, непонятны твои намеки, — холодно ответила Клюквина. — Сашка пришел с работы, я всего лишь хочу его накормить. Согласись, нормальное желание добропорядочной женщины. Сама знаешь, путь к сердцу мужчины лежит через желудок. И потом, не выбрасывать же ценный продукт!

Вообще-то, я уже заметила, что у Клавдии появилась стойкая неприязнь к Александру Михайловичу. При любом удобном и неудобном случае она старается поддеть Сашку, съязвить в его адрес или, на худой конец, огрызнуться. Может, Клавка влюбилась? Ведь намекала же она про путь к сердцу мужчины. Но, боюсь, овсяной кашей можно проложить путь не к сердцу, а к какому-нибудь другому органу. Я хорошенько присмотрелась к сестре. Она неторопливо накрывала на стол, выражение ее лица при этом было совершенно спокойным, но, я бы сказала, затаенно глумливым.

—    А вот и я! — радостно сообщил Сашка, появляясь на кухне. — Чем нынче угощает уважаемая Клавдия Сергеевна?

—    Ты садись, Александр Михайлович, — отозвалась Клюквина, — сейчас увидишь.

Саня умостился за столом, вожделенно потирая руки и широко улыбаясь. Однако при появлении на столе тарелки улыбка его как-то увяла.

—    Что это? — шепотом поинтересовался Сашка.

—    Овсяная каша, — хором ответили мы с Клавдией, а я со вздохом добавила: — Низкокалорийный и очень питательный продукт.

—    Это я понимаю, но... Мне бы хотелось чего-нибудь посущественнее. Мяса, например, или рыбку. Я же мужик все-таки, а не клиент дома для престарелых!

—    Это ты жене своей будешь рассказывать, — огрызнулась Клавдия, — мужик ты или пенсионер беззубый. А здесь, извините, ешь, что дают, а то и это отберу!

Сашка замолчал и принялся меланхолично пережевывать овсяную кашу. Мне было бесконечно жаль человека. Шутка ли — подсунуть на обед молочную кашу вместо хорошей отбивной! Когда с овсянкой было покончено, Сашка кисло улыбнулся и вежливо поблагодарил:

—    Спасибо, Клава. Было очень вкусно.

—    Молочка на десерт не желаешь? — любезно предложила Клюквина.

Заметив смятение в Сашкиных глазах, я поспешила встать на защиту мужской чести и достоинства, а заодно и желудка.