Мое почтение, красотка

Я гоню на восьмидесяти в час на трех колесах. Обод четвертого жутко воет, но на эту тачку мне наплевать и забыть. Все, что я от нее прошу, – это увезти меня подальше отсюда, и как можно быстрее.

Проехав пять минут, я останавливаюсь.

Хелена сидит, прижавшись к дверце, и смотрит на меня. В ее глазах столько же нежности, сколько бывает в глазах кошки, которой дверью прищемили хвост.

– Ну, любовь моя? – обращаюсь я к ней. – Что вы скажете о доблестном комиссаре Сан-Антонио? И в огне не горит, и в воде не тонет, а?

Она берется за ручку.

– Убери лапку, девочка!

Поскольку она подчиняется недостаточно быстро, на мой вкус, я влепляю ей оплеуху по мордашке, чтобы показать, что за последние несколько минут во Франции кое-что переменилось. У нее на глазах выступают слезы.

– Не нравится, да, красавица? – спрашиваю я. Ее глаза мечут молнии. И, поверьте мне, не те, которые застежки.

– Хам! – шипит она.

– Хелена, – тихо советую я, – не строй из себя барыню, а не то я устрою тебе такую трепку, что даже у твоих правнуков будет болеть задница, улавливаешь?

Она не отвечает.

Я резюмирую ситуацию: банда понесла серьезные потери, но трое из известных мне ее членов остаются до сих пор на свободе: во-первых, папаша Стивенс, затем Мобур и, наконец, человек с глазами слепого.

Я никак не могу решиться уехать. Не люблю бросать работу незаконченной. Мне не дает покоя мысль, что папаша Ракета сидит в своем деревянном домике совсем один, с двумя своими гангстерами, выведенными из строя, очевидно, навсегда...

Да, это не дает мне покоя, и впервые с момента, когда они привезли меня сюда, я задаю себе следующий вопрос: «За каким дьяволом эти сволочи заехали в эту одинокую хибару?» На тайное собрание? Или у них там передатчик? Тогда они не притащились бы туда всем скопом...

Никак не пойму... Вдруг я слышу звук, который легко узнаю и который мне сразу все объясняет.

Какой же я болван, что не подумал об этом раньше!