Заморский принц в нагрузку

— А бабушка? Разве ей неприятно, что тебя в ее честь назвали?

— Может, и приятно, — Валюша пожала худенькими плечиками и нахмурила свой детский лобик, — только я была тогда маленькая, а сейчас ее нет, она умерла. Я ее даже не помню, у нас нет ни одной ее фотографии, это ведь папина мама. И мамина мама тоже умерла, только еще раньше. Мы с мамой сироты, нам помогать некому, вот она и работает с утра до вечера.

— И ты все время одна дома?

— А вы меня не жалейте, я все сама могу делать: и макароны сварить, и картошку пожарить. А вот и мама идет. — Валя кивком показала на молодую женщину, приближающуюся к дому. Женщина была еще далеко, а Валя уже кричала: — Мам, тут тебя тетя какая-то спрашивает.

Женщина прибавила шаг и через минуту была рядом с нами. Она переложила из одной руки в другую увесистую сумку и спросила:

— Вы меня ждете?

— Вас. Мы бы хотели с вами поговорить. Может, отойдем в сторонку?

Женщину мое предложение вполне устроило, приглашать незваных гостей в дом ей не хотелось. А поговорить на улице? Почему нет!

— Хорошо, если только недолго.

Она направилась с сумкой к ближайшей лавочке. Мы с Обломом последовали за ней.

— О чем пойдет разговор? — устало спросила Круглова.

— Разговор пойдет о Валином отце.

— Не буду говорить об этом подонке. — Анна схватила сумку и собралась уходить.

— Подождите, вы даже не знаете, кто мы.

— Наверное, пришли деньги с него требовать. Верно? Только зря вы ко мне забрели. Он на родного ребенка алименты отродясь не платил.

— Нет, Аня, мы не деньги пришли с него требовать. Нам нужен он сам.

Круглова внимательно посмотрела на нас, смутные догадки закопошились в ее голове:

— Из милиции будете? Как я сразу не догадалась? Только чем я могу вам помочь? Со Славкой мы не общаемся почти восемь лет. Он даже, когда Валя родилась, ни разу не зашел.

— А мать его, Валентина?

— А что, мать? Я к ней ездила в деревню, просила усовестить сына. Да что она могла сделать? Ну, приехала, поговорила. Он, думаете, ее послушал? Нет, конечно! Валентина Андреевна походила, повздыхала, оставила мне пятьсот рублей и обратно укатила. Когда в город приезжала, пару раз к нам заходила, на внучку поглядеть, на лето к себе приглашала. — Аня улыбнулась и примолкла, на несостоявшуюся свекровь она зла не держала. — А потом Валентина Андреевна умерла. А этот, не хочу даже его по имени называть, дом захапал, теперь уж мы точно туда не поедем. Хорошо, что от завода в детские лагеря путевки дают, а то бы мое бедное дите все лето в городе сидело.

— Аня, нам нужен адрес Валентины Андреевны.

— Так она же умерла! — удивилась Круглова, зачем это понадобилась покойная Славкина мать. — Хотя… Не мое это дело. Пишите, Краснодонский район, село Андреевка, улица, по-моему, Карла Маркса, а вот номер дома точно не помню, но этот дом найти легко — он стоит на краю села, на отшибе.

— Спасибо, Аня, вы нам очень помогли. Идите к дочери.

Анна подхватила со скамейки сумку, но потом вновь поставила. Лицо ее сделалась напряженным и серьезным, хотела, видимо, спросить о Славе, что с ним такое случилось, что его разыскивают, но обида вынуждала ее проявлять равнодушие к судьбе отца своей дочери. Аня стояла и молча смотрела на нас, про себя решая — спросить или нет? Наконец любопытство перебороло гордыню, и она задала вопрос:

— А что Славка натворил?

— Он подозревается в похищении человека! — выпалила я.

— Надеюсь, вы понимаете, что это секретная информация. Я вас очень попрошу не распространяться о нашем разговоре. Если что узнаете, звоните по этому телефону. — Облом протянул Кругловой клочок бумаги с цифрами.

Аня взяла листок, положила его в карман и направилась к своему подъезду. Не успела она скрыться с наших глаз, как Облом грубо схватил меня за рукав и потащил со двора. Честно говоря, я не поняла, какая муха его укусила.

— Сейчас же отпусти мой локоть! Мне больно! — запищала я, когда мы отошли на значительное расстояние.

— У тебя язык длиннее Китайской стены!

— А что я, собственно, сказала?

— Зачем ты ляпнула, что Стас подозревается в похищении? Теперь она может его предупредить.

— Ты что?! Она? Вечная мужская самонадеянность! Она его предупредит? Насмешил!

— Она ведь его любила? Ребенок у них.

— Верно, она его любила, а он отрекся от ее любви. А ребенок — это ее ребенок. И они, Аня и Валя, знать ничего не желают о таком папочке. Так что, Облом, прими к сведению, женщина может простить мужчине многое, но только не предательство по отношению к ее ребенку. Понял? А в связи с этим Стас для Кругловой — враг номер один.

— Спасибо за ликбез, — криво усмехнулся Облом и направился к машине.

Машину мы оставили во дворе двадцать шестого дома, под присмотром Петровны и Зины, которые до сих пор сидели на лавке и охраняли обломовскую собственность. Думаю, они не столько сторожили машину, сколько ждали нас. Разогреваемые любопытством, они поднялись с лавочки и стали так, что пройти мимо мы бы не смогли в любом случае.

— Нашли Анюту? — спросила Петровна.

— Да, спасибо, вы нам очень помогли. — Облом хотел протиснуться к автомобильной дверце, но Петровна перегородила ему дорогу.

— Пока мы тут без вас сидели, Зина вот что вспомнила. В понедельник Славку какие-то парни спрашивали. Не из наших, не из заводских.

— А как они выглядели?

Зина сморщила свой нос и посмотрела на подругу, как будто искала у нее поддержку.

— Да обычно выглядели. Все сейчас так ходят: стрижки короткие, почти под ноль, куртки кожаные. Только разговаривали они как-то странно: «Базара нет, базар есть». Я еще подумала, что они торгуют на рынке капустой.

— Почему капустой?

— Один из них сказал, что могли бы срубить много капусты, да Стас их кинул, ноги сделал. А когда вы у нас про Вальку спросили, я сразу вспомнила — у нее же кусок земли в деревне есть. Может, Славка обещал им отдать под капусту материн огород? Арендаторы, что ли?

Облом еще раз поблагодарил Зину с Петровной. Мы простились и сели в машину.

Минут пять мой друг ехал, не проронив ни слова. Странное дело, когда он над чем-то размышляет, у него в движение приходит каждая мышца лица: попеременно поднимаются брови, то морщится лоб, то шевелятся уши, он шмыгает носом и часто моргает. В эти минуты наблюдать за ним сплошное удовольствие. Сначала меня такая манера соображать настораживала и даже пугала. Я спрашивала: что с ним происходит, ничего ли у него не болит и нет ли насморка? Облом жутко на меня злился и замыкался в себе. Тогда я поняла — мой приятель совершенно не контролирует свою мимику.

И на этот раз он немного попыхтел, подвигал ушами и наконец выдал:

— Понятное дело, Стаса разыскивают братки. Обидно, если они найдут его раньше нас.

Я ничего не ответила, поскольку была с ним согласна. Не слыша ответа, Облом выжидающе посмотрел на меня.

— Ты что, хочешь ехать в деревню сегодня? — спросила я.

— Нет, на ночь глядя мы не поедем. Завтра с утра двинем. Но к поездке нужно основательно подготовиться. Я тебя сейчас завезу домой, а ты свяжешься с Борисом и все-все ему расскажешь.

— Ты забыл, как он в прошлый раз отреагировал на меня? — напомнила я.

Борьке звонить мне совершенно не хотелось, еще неизвестно, как он отнесется к моему звонку, может опять нагрубить, ему испортить мне настроение — раз плюнуть.

— Не перебивай. Я не думаю, что наша поездка может быть опасной, но перестраховаться не помешает, поэтому ты предупредишь Бориса. А я займусь инструментарием.

— Чем?

— Господи! Надо все предвидеть, а главное — увидеть. Поэтому я сейчас заеду к другу за биноклем, потом в охотничий магазин съезжу. Короче, вылезай. Мне еще до ночи в пяти местах нужно быть. — Облом затормозил у моего подъезда. — Завтра в половине седьмого буду у тебя.

Я не успела спросить, отчего так рано, как машина сорвалась с места. Облом возомнил себя Шумахером и с пробуксовкой так рванул с места, что на асфальте остались две черных полосы.