Государственный обвинитель

Они оба опустились на колени, и Граф начал подробно описывать все, что нашли после того, как Наташа с Витей уехали. Где нашли фундамент, где остатки мощеной дороги, куда эта дорога предположительно вела и откуда. Потом Граф достал планы нескольких похожих поселений и они начали сравнивать. Время летело быстро, и Наташа опомнилась только тогда, когда пометки на карте стало уже трудно различать и пришлось включить свет. И оказалось, что они провели за этим занятием часа четыре, не меньше.

— Ой, а мне домой уже пора, — сказала она, с грустью посмотрев на часы.

— Да? — удивился профессор. — А я и не заметил, как время пролетело. Надо же…

Кролики

Потом опять пошел дождь. Но на этот раз не мелкий, как вчера, а настоящий ливень. По лобовому стеклу текли потоки воды. Дороги почти не было видно, и поэтому Ванечка остановил машину, заглушив мотор.

— Чего стал? — глухо спросила Женя.

— Я дальше не поеду, — тихо ответил он, потупив глаза.

— Почему?

— По кочану, — огрызнулся Грузин с заднего сиденья. — Хочешь нас всех угробить?

Женя резко обернулась, но натолкнулась на его полные злости глаза. И поняла, что с ним сейчас лучше не спорить. Сейчас он ее уже не боится. И никто больше не боится. Вернее, боятся, но намного меньше, чем этого хотелось бы. Они сейчас как загнанные в угол собаки, которые от страха в любой момент готовы вцепиться в глотку. И Грузин, и Ванечка, и даже Целков. Только Склифосовский не вцепится. Уже час, как лежит и скулит.

Юм сидел на переднем сиденье, рядом с Ванечкой, и, казалось, спал, запрокинув голову на спинку сиденья. На шее острым бугром выделялся кадык.

Вдруг Женя заметила, что и Ванечка, и Грузин смотрят на этот кадык. Смотрят с каким-то даже вожделением. Даже уголки губ начали подрагивать у обоих.

Она хотела крикнуть что-то, толкнуть Юма, чтобы он проснулся, но почувствовала, что просто не может этого сделать. Просто не хватает сил. И еще…

И еще ей очень хотелось посмотреть, что же будет дальше. Наверное, то же самое происходит с кроликом и удавом. Нет, кролики не такие глупые, как про них говорят. Они всегда чувствуют опасность. Просто удав такой медлительный, такой неуклюжий. И им каждый раз интересно, что будет дальше, как далеко они могут зайти. И заходят слишком далеко.

Но Юм ведь не кролик. Поэтому в последний момент, когда Грузин уже начал покрываться испариной, стараясь подавить дрожь в руках, он вдруг, не открывая глаз, тихо сказал:

— Правильно, зачем гнать? Лучше постоим, переждем. Тише едешь — дальше будешь. А, Грузин?

— А? — Грузин вздрогнул и отпрянул. — Вот и я говорю — разобьемся.

Юм улыбнулся и кивнул, зевнув. Женя облегченно вздохнула.

— Склифосовский! Прекрати! — закричал вдруг Ванечка, у которого сдали нервы. — Прибью, паскуда!

— Умира-аю… — тихонько заскулил Склифосовский, у которого перед глазами все еще стояло обезглавленное тело милиционера, и от этой картины его беспрестанно выворачивало на запаску. Не могу больше…

Ему очень хотелось выйти из машины. Просто выйти и пойти куда-нибудь подальше. Может, до мой, к сестре, которая опять будет каждый день пилить его за то, что он алкаш и пропивает родительскую пенсию, а может, к Зинке. У Зинки хорошо, она никогда ни о чем не спрашивает, сама покупает водку и кормит от пуза — боится, что он уйдет и она опять останется одна в свои сорок восемь лет. Тогда ей уже ничего не светит.

Как ни странно, но эти размышления преспокойно уживались в голове Склифосовского рядышком с воспоминаниями об убийстве милиционера. Одно другому абсолютно не мешало. Но встать и выйти из машины он все равно не мог.

— Юм, а Юм, — спросил Грузин, чтобы отогнать от себя ужас, — а что нам теперь делать?

— Ничего не делать. — Юм пожал плечами, так и не открыв глаза. — За Ментом надо вернуться.

— За кем?! — взвизгнул Ванечка. — Нас же всех…

— Не повяжут, — спокойно сказал Юм. — Или не возвращаться… Не знаю, не решил пока. Я устал. Дайте поспать. И заткните Склифосовского — воняет.

Все мигом накинулись на Склифосовского, как будто от этого зависело, решит Юм возвращаться в больницу или согласится не делать этого. Его выволокли и выбросили на дорогу, под дождь. Он некоторое время стоял на четвереньках, пока не промок насквозь, а потом медленно пополз в лес.

Целков сидел и смотрел на него через окно. Ему почему-то стало жалко Склифосовского. Кто же виноват, что он такой впечатлительный? Теперь промокнет, может простудиться, подхватить грипп или, еще хуже, воспаление легких.

— Мне тоже нужно, — сказала Женя, когда Склифосовский скрылся за деревьями, и открыла дверцу.

— Зачем? — испуганно вскрикнул Целков и судорожно сжал рукоятку автомата.

Женя посмотрела на него удивленно, потом ухмыльнулась криво и сказала:

— Да не дергайся ты, не трону я его. Больно охота руки марать.

— Пистолет оставь.

— Еще чего! — Она вышла и направилась в лес.

Все замерли, напряженно вслушиваясь в шум дождя. Ждали выстрела.

Но выстрела не последовало. А вместо этого вдруг раздался крик. Юм открыл глаза, подпрыгнул на сиденье и заорал, толкая Ванечку в бок:

— Поехали! Быстрее поехали! Трогай!

— Что? А они как? — Ванечка никак не мог попасть ключом в замок зажигания.

— Трогай! Заводи давай! — кричал Юм.

Но было уже поздно. Потому что из пелены дождя неожиданно вынырнул патрульный милицейский «жигуленок» и, визжа тормозами, перегородил «уазику» путь. Из него тут же выскочили милиционеры с автоматами и по громкоговорителю закричали:

— Из машины! Быстро! Выходить по одному. Руки поднять над головой! И без балды всех перекосим до одного!

— Спокойно, — зашипел Юм, судорожно запихивая «бульдог» под резиновый коврик. — Автомат прикройте чем-нибудь. И не дергаться.

Их было трое. У каждого автомат. И еще один за рулем. Всех сразу повалили на землю и стали обыскивать.

Юм лежал, прижатый щекой к холодному мокрому асфальту, и лихорадочно соображал. Одного он может повалить сразу. Садануть ногой по коленям, и брякнется на землю затылком. Грузин с Ванечкой должны взять на себя второго, повалить на землю, выбить автомат. Это при условии, что вовремя включатся. Тот, за рулем, не в счет. Пока он вылезет из машины, пока пушку из кобуры достанет… Но все равно остается еще третий. Стоит, сволочь, в стороне, не подходит. Сразу всех поливать начнет, за пять секунд перестреляет. Неужели все, неужели приехали?..

— Ну, мужики, что скажем? — спросил один из милиционеров, маленький рыжий сержантик, очень похожий на Ванечку.

— А чё такое? Чё мы такого сделали? — Юм медленно поднялся.

— Вить, чё они сделали? — Рыжий засмеялся. — Объясни, а то им непонятно.

— Да вот тачка у вас какого-то цвета странного, — сказал Витя, открыв дверцу «уазика» и заглянув в салон. — Прямо как ментовская.

— Так это и есть милицейская, — искренне сказал Юм, пожав плечами и глядя, как Витя, закинув автомат за спину, роется в бардачке.

— И что вы в ней делали? — спросил рыжий. — От дождя прятались?

— Нет, не от дождя. — Юм следил за Витей. Есть минуты две, пока он не заглянул за заднее сиденье и не приподнял старую промасленную телогрейку. — Мы в Орехово ехали за стройматериалами. Строители мы, шабашники. Мы в Куминово участковому дачу строим, это он нам машину дал.

Витя тем временем шарил под передними сиденьями. Только бы не додумался полезть под коврики.

— Слышь, Вить, они участковому дачу строят! — крикнул рыжий, поправляя капюшон. — Интересно, а откуда у него деньги на дачу?

Все втроем засмеялись. Очевидно, эта шутка показалась им чрезвычайно остроумной.

Грузин, Ванечка и Целков затравленно молчали, глядя на Юма с какой-то смесью ненависти и надежды.

— Слышь, Костик! — крикнул из машины Витя. — А у него тут рация новая, прикинь! Патрулям не могут поставить, а какому-то участковому дали. На хрен она ему нужна, спрашивается?