Окно в Европу

– За кого вы нас принимаете?! – опомнилась Наташка, высокомерно взглянув на него со второй ступеньки. – Сами недоумеваем, почему у вас свободный доступ в подъезд? Террористов завлекаете?

Дознаватель несколько стушевался, но тут же снова пошел в атаку:

– А вы к кому, уважаемые?

Наташка в долгу не осталась:

– Мы вам не уважаемые! Попрошу без оскорблений! И в другой ситуации – при закрытой двери сказали бы, что это абсолютно не ваше дело. Но, учитывая сложность ситуации, можете отметить в своем кондуите – мы в двенадцатую квартиру к Зинаиде Львовне Тиханской!

– Третий этаж! – торопливо подсказал старичок, но с места не сдвинулся. Только переложил авоську из правой руки в левую.

– В чем дело? – возмущенно поинтересовалась Наташка.

– Мне бы – это… пройти… Моя квартира здесь – на первом этаже, – затоптался на месте дознаватель. Сетка опять переместилась в правую руку.

– Ну так и проходите! Кто вам не дает? – Раздражение так и отливало металлом в голосе подруги.

– Так ведь это… вы и не даете…

Кто бы мог подумать! Мы с Наташкой действительно кордоном стояли на лестнице, загораживая собой проход. Как по команде расступились, и дознаватель быстро юркнул между нами. Беда в том, что ячейка авоськи зацепилась за пряжку Натальиной сумки. Мужичок судорожно рванул авоську на себя и легко прихватил сумку с собой.

– А ну верни награбленное! – рявкнула Наталья, скакнув сразу через три ступеньки. – Ну и дом! Не успеешь зайти, как жильцы до нитки обчистят! – Где-то наверху стали открываться двери, чьи-то голоса интересовались, что случилось и не следует ли вызвать милицию.

– Ничего не случилось! – неожиданно тоненьким голоском заверещал дознаватель. – Просто досадное недоразумение. Успокойтесь, граждане жильцы! – Руки у него тряслись, и он никак не мог освободиться от навязчивой Наташкиной сумки. Мне стало его жаль, именно поэтому и кинулась помогать.

– Не торопитесь, – неожиданно сменила гнев на милость Наташка. – Не дай Бог, пакет прорвется. На фига ж моей сумке из натуральной кожи кефирный душ? А вашу авоську, гражданин, давно пора в музей сдать. Ходите тут, к людям цепляетесь…

– Да что вы! – слабо возразил дознаватель. – Она такая крепкая – ведро картошки выдерживает. Да и маленькая… когда пустая. Сунул в карман, ее и не видно.

Жильцы, потерявшие интерес к происходящему, стали с негодованием закрывать двери. Скандала, которым можно было бы заслушаться, не получилось. Сумка освободилась, дознаватель, откланявшись, направился домой, но неожиданно развернулся, скорчил зверскую рожу и, подняв большой палец руки вверх в качестве перста указующего, многозначительно прошептал:

– Суровая женщина! Вы с ней поосторожнее. Она на той неделе собственного племянника с лестницы спустила. Так мне под ноги и скатился. Я как раз случайно пошел мусорное ведро выносить. Мусоропровода-то у нас нет. На улицу – в контейнеры выбрасываем…

Он сочувственно кивнул сам себе и, отвернувшись к двери, долго возился с ключами. Наверное, рассчитывал и нас увидеть у своих ног.

Мы медленно направились наверх…

– Чем обязана? – Вопрос стандартностью не отличался. Обычно на звонок в дверь большинство людей спрашивают: «Кто там?» Голос был звонкий и требовательный.

– Да кто ж так с ходу разберет? Пока только нашим любопытством, – громко ответила Наташка.

Я в это время старательно улыбалась дверному глазку по-детски открытой улыбкой.

– Прекратите скалиться! Актерского дарования у вас нет и не будет.

Улыбка на моем лице погасла, как перегоревшая лампочка. Появилась обида. В это время щелкнул замок, и дверь гостеприимно распахнулась, стукнувшись ручкой о стенку коридора. Перед нами стояла Фемида – общепризнанная богиня правосудия. Широкая, цвета персика, хламида скрывала тело. Розовая бандана вполне могла бы сойти за повязку беспристрастности на глазах, если бы не располагалась выше, удерживая седые, с фиолетовым отливом волосы. Вместо карающего меча в руке был здоровенный нож. Вторая рука держала маленький, желтенький, изящный безмен. Лицо было гладким – без морщин, и беспристрастным.

– Проходите, – небрежно бросила Фемида и, повернувшись к нам задом, скрылась во глубине своей жилплощади.

Наташка дала мне легкого пинка, чтобы освободить от налета задумчивости. А он и вправду был. Вместо Фемиды я ожидала увидеть по крайней мере одну из трех богинь мщения – фурий: отвратительную старуху с подколодными змеями вместо волос, налитыми кровью глазами, высунутым языком и жутко оскаленными зубами.

– Здравствуйте, Зинаида Львовна, – нестройно пропели мы из прихожей, снимая босоножки. К этому обязывал сверкающий паркетный пол, натертый мастикой, а не покрытый лаком.

– И вам того же, – раздался мелодичный голос – кажется, из кухни двухкомнатной хрущобки. – Проходите сюда, мне некогда торчать с вами в комнате. – Судя по аромату, Фемида варила варенье. Оставалось неясным, зачем ей был нужен нож. Только впоследствии выяснилось, что им она подправляет постоянно заедающую цепочку у двери. – Если вы из органов опеки и попечительства, то сразу же «до свидания», если не сказать хуже! – решительно заявила она.

– Нет, – поспешила я ее успокоить. – Поэтому по-прежнему – здравствуйте.

– Ну и вам того же, – повторилась Зинаида Львовна. – Берите табуретки, усаживайтесь и излагайте… Обожаю варенье из кизила! – Она облизала ложку, и мне неудержимо захотелось повторить ее жест. – Надули на рынке на двести граммов! А-а-а! Пусть подавятся на здоровье! Как зовут? – обратилась она ко мне. Я торопливо представилась Ирой. Заодно представила и Наташку, назвав ее именно так. – Ну, тогда налей, Ира, воды в чайник и включи. А ты… Наташка, достань с полки чашки. Сейчас пенки будут! – Отвернувшись к тазику с кипящим вареньем, она продолжила: – Моя двоюродная сестра всегда снимает пенки в конце варки, но тогда их получается очень мало. – И Фемида, мурлыкая себе под нос: «Муси-муси-пуси, миленький мой! Я горю, я вся во вкусе рядом с тобой!..», с удовольствием продолжила свое увлекательное занятие.

– Что-то мне не верится, что эта женщина могла спустить племянника с лестницы, не подстелив внизу соломки, – тихо шепнула мне Наталья, расставляя на столе чашки с блюдцами и давно забытые нами с детства розеточки для варенья, на которые Зинаида Львовна указала ложкой, не прерывая пения. Голосок у нее был очень мелодичный, да и пела она с выражением умиления. Как в голосе, так и на лице.

– Наверное, племянничек без спроса сожрал у нее все пенки, – ухитрилась прошептать я в ответ.

– У меня прекрасный музыкальный слух. Различаю, в какой тональности каждый комар пищит. Можете не стесняться и говорить в полный голос. Вас что, Тонька-дура прислала? – Фемида резво развернулась, и брови угрожающе сдвинулись к переносице.

– Нет. Тоньки-дуры мы точно не знаем, – подумав, ответила Наташка, подтвердив правдивость своих слов убедительным кивком.

– Это моя двоюродная сестра, – брови Фемиды разгладились, – и мать слизняка Виталия. Именно его я и отправила с лестницы в ускоренном темпе. Как говорится: «Пока летел – песню пел: дует, дует ветерок, ветерок, ветерок…» До сих пор жалею, что только с площадки второго этажа. Ну что ему стоило признаться сразу при прощании, что он подготовил проект договора ренты моей квартиры. Видите ли, я с минуты на минуту выживу из ума, подарю ему квартиру и буду жить припеваючи уже его умом! Надо полагать, в дурдоме. И крикнул про договор, уже спускаясь. Пришлось попросить его немного задержаться и догонять… Мне, старой идиотке, и в голову не пришло, что племянничек неспроста приволок корзину яблок с Тонькиной дачи! Четыре штуки точно попали ему в голову. Несмотря на то что с тюлью на окне замешкалась. И вот ведь досада! Ньютон с одного поумнел – сразу закон всемирного тяготения открыл, а этот окончательно свихнулся. Пообещал мне доставить на дом психиатра и представителя органов опеки и попечительства!

– А как на это смотрит ваша двоюродная сестра? – спросила я.