Предатель (СИ)

Консул намеренно вызвал тетрарха не в столицу провинции, Антиохию, – церемонии отняли бы драгоценное время! – и не в Ершалаим, – Квириний не доверял Иоазару и решил встретиться с ним отдельно, – а вызвал Антипаса к границам его владений на бывшую виллу его опального брата. Во-первых, дальше от соглядатаев любопытного жречества, способного до времени взбудоражить иудеев. Во-вторых, старший брат убедится: даже малая доля имущества некогда всесильного царя принадлежит казне императора, и это послужит наглядным предостережением Антипасу. И, наконец, к старости консул предпочитал уединение дворцовому шуму.

За тихим плеском воды нимфея, отдаваясь эхом в анфиладах комнат, послышались энергичные шаги. Сенатор узнал поступь прокуратора, стремительную, словно на ходу тот отдавал приказы, чтобы тут же вскочить верхом и немедленно умчаться впереди конного отряда. Старик открыл глаза и жестом отпустил солдат. У дальних колонн полукругом замерли гвардейцы.

Копоний появился в арке спустя мгновение. Придерживая меч в ножнах обитых золотом, прокуратор просеменил по мраморным ступенькам и, властно отмахивая рукой, обогнул бассейн: солдатский сагум, бурый от дорожной пыли, рассерженно трепался за его плечами, тускнела медь брони. Косой шрам на подбородке. На загорелом лице застыло презрение.

Превозмогая боль, сенатор поднялся навстречу. Они обменялись приветствиями, и Копоний раздраженно проговорил:

– Весь путь от Ершалаима его везли в гексафоре с закрытыми окнами!

Слуга золотой ойнахоей налил вино из хрустального жбана в кубки и попятился. Копоний едко поведал о том, как в долине двух лектикариев Антипаса хватил солнечный удар. Их сменили рабы Копония, а прокуратор, раздраженный бесконечными задержками, со своим отрядом умчался предупредить о прибытии «каравана».

– Он подбривает брови и выщипывает волосы на ногах! – Копоний хмыкнул.

– Не горячись, мой друг! Нам нужен холодный рассудок, – урезонил сенатор и, не спеша, повел прокуратора вокруг бассейна.

Квириний знал древний род Копониев и еще в Риме встречался с нынешним наместником Иудеи. В повадках прокуратора, в его презрении к изнеженности, в грубоватой солдатской речи и в нетерпимости к необязательным людям было нечто издревле ценимое в старых аристократических семьях столицы, еще помнивших демократические традиции сенаторской республики. Именно такой человек, волевой и энергичный, необходим был Гаю Юлию Октавиану здесь, а не при дворе, где хватало лизоблюдов, и император собственноручно внес в выборочные списки имя Копония. Вопреки указанию Августа для обоих высших сословий империи о необходимости иметь семью для получения высших должностей, Копоний был не женат. Это давало пищу, как слышал сенатор, грязным пересудам об императоре и его ставленнике. Вьющиеся локоны, высокий лоб, длинные ресницы и раскосые глаза, горбинка на носу и мужественная ямка на подбородке. Всякое может быть! Так или иначе, небрежение вердиктом не мешало удаче Копония, и в свои тридцать пять он был сановит и богат, о чем мечтали самые честолюбивые отпрыски родовитых семей. Сенатор подумал: высший удел этого красавца, политика вне столицы – пожизненное наместничество в одной из провинций империи и почетная старость на пригородной вилле близ Рима.

– Неужели он способен выполнить твое поручение? – спросил Копоний.

– Он не так глуп, если сумел освободиться от римского конвоя! – Квириний иронично покривил рот. Прокуратор покраснел, наконец, сообразив: царь его надул. – Не сомневаюсь, мой друг, что ты с удовольствием взял бы на откуп и тетрархию царственного Антипаса. Это принесло бы тебе двести талантов в год. К шестистам талантам его брата, – бесстрастно продолжал сенатор. Шрам на подбородке прокуратора побелел от негодования. Ему послышался язвительный намек на то, что службу императору он совмещает с личной выгодой. Род Копониев издавна занимался откупами. Чтобы не ответить дерзостью ехидному старику, Копоний пригубил из кубка. – Однако напомню, ценз, назначенный Божественным, подразумевает точные, а не приблизительные данные о подданных, способных платить налоги.

– Кто-то сомневается в добросовестности моих людей? – с вызовом спросил Копоний.

– Добросовестность в их же интересах… – развел руками консул, и нельзя было разобрать поощрение или угрозу в его словах. – Впрочем, хорошо, что ты избавил нашего друга от почетного конвоя, – римляне примирительно переглянулись. – Уточним наши дела.

Вдали от Рима ощущение изгнанничества делало их товарищами. Копоний подчинялся непосредственно императору. Но остерегался влиятельного и опытного «лиса» Квириния. Август удалил его из Рима, «избрав» в консулы. Затем по закону по истечении консульских полномочий полагалось наместничество в одной из провинций. Многие в Риме видели в назначении знак высочайшего доверия. Даже после блистательно дипломатической победы Августа над Парфянским царством – эта победа вернула легионные орлы и знамена Красса и Антония в Капитолийский храм и утвердила в Армении, вопреки желанию царя Парфии Фраата четвертого, ставленника Рима, царя Тиграна третьего – император держал в Сирии группировку из четырех легионов. Сорок тысяч обученных наемников. Плюс вспомогательные отряды. И, хотя бывший консул по сенатскому закону не имел права командовать войсками, император назначил его легатом и лично утвердил его имя, когда в третий и в последний раз пересматривал сенатские списки. Старику оставалось лишь получить одежды триумфатора, лавровый венок, право на курульное кресло и статую, завистливо думал Копоний.

Теперь, слушая размеренную речь старика, его последовательные выводы, Копоний дивился проницательности сенатора, быстроте, с которой тот вник в местные обычаи и учел выгоды всех сторон.

Внешняя простота Копония подкупала доверчивых людишек и солдатню, и скрывала незаурядного мистификатора. Изображая перед императором сообразительного солдафона, необходимого Августу, новоиспеченный прокуратор твердо знал свою цель: сенаторство и богатство. А старик точно определил возможности своего честолюбивого товарища и мягко осаживал его чрезмерные чаяния.

Квириний не вмешивался в то, как выполнит финансовое поручение его младший товарищ. Первые известия из Десятиградия, тетрархии Филиппа, младшего из трех сыновей Ирода, выявили прежние жульничества: за десять лет податное население городов увеличилось на треть! Того же следует ждать в других областях. Следовательно в интересах императорского фиска сумма откупа увеличится. Ценз же следует проводить еще тщательнее: это выгодно сборщикам – сенатор кивнул Копонию. Они обсудили, проводить ли перепись по римскому закону – по месту жительства, или по иудейскому обычаю – в городах, где берут начало иудейские роды.

– К чему их дразнить? Предрассудки этих несчастных превосходят здравый смысл, – заключил Квириний. – Пусть они приходят в твои города. В твоей области древних городов достаточно. Ослушавшихся ты на основании их закона принудишь повиноваться. Царственные братья не станут возражать против действий римской армии в их областях на их же благо. Пусть ведут ценз в подчиненных им областях. На случай волнений, твой гарнизон в Ершалаиме наведет порядок в тетрархиях, где живут приписанные к твоим городам иудеи.

Чтобы успокоить жречество, Квириний подтвердит древний декрет Антиоха третьего за 554 год от основания Рима, для иудеев – «…совет старейшин, жрецы, ученые книжники Храма и певцы святилища освобождаются от подоходного налога, податей на венок и соляной сбор…» Квириний процитировал на память и добавил: это они обсудят с первосвященником. Вельможи согласились: первосвященник Иоазар не найдет язык с народом. К тому же император будет недоволен, узнав, что у власти остались люди опального царя. Прокуратор предложил достойного приемника: Анана, сына Сефа. Пока же решили не торопиться…

В завершении Копоний пересказал немногое, что выяснил о зачинщиках беспорядков в Галилее. Старик насупился, и, казалось, его похожий на огурец нос навис больше обычного над тонкими губами.