Крокодил из страны Шарлотты

– К сожалению, Ольсен не может быть убийцей, – огорченно вздохнул майор. – Начиная с одиннадцати он неотлучно бражничал с большой компанией в баре «Гранд-отеля». Ушел в свой номер в четвертом часу, а наутро улетел в Копенгаген.

Имя Петер Ольсен мне ничего не говорило. И все же в отличие от майора я нимало не сомневалась, что именно этот человек приложил руку к убийству, но предпочла пока помалкивать. Меня теперь терзали совершенно новые проблемы, а вместе с ними и страстное желание срочно повидаться с Михалом.

– Ну так что станем делать? – голос мой дрогнул. – Я хочу в Копенгаген…

Дьявол предусмотрительно держал нейтралитет, майор же надолго задумался.

– Хорошо, – неожиданно согласился он. – Поезжайте. Я замолвлю за вас словечко в паспортном бюро, может, вам будет сподручней заполучить эти вещи без нашего вмешательства. Надо наконец определяться…

От неожиданности я даже забыла поблагодарить. Небось приставят ко мне своего соглядатая, но это уже не суть важно. Главное – первой добраться до злосчастного кофра.

– Смею ли я теперь надеяться, – с некоторой претензией спросила я под конец, – что вы оставите в покое пана Барского? Как я понимаю, уже сегодня он будет дома?

Майор с какой-то растерянностью посмотрел на меня, потом на Дьявола, а у меня от дурного предчувствия дрогнуло сердце. Ну, если они меня надули!..

– Я не в курсе, – сказал он с такой миной, будто услышал от меня что-то очень комичное и едва-едва удерживается от смеха. – Это уж обращайтесь к пану прокурору, разбирайтесь с ним.

В предчувствии какого-нибудь очередного подвоха я обернулась к Дьяволу, а тот вдруг с озабоченным лицом куда-то жутко заторопился. Невзирая на все мои протесты, подхватил меня под руку, выволок из комендатуры и запихнул в машину.

– Где Збышек? – шипела я в промежутках между попытками освободиться. – Где Збышек, черт тебя возьми, говори, не то убью! Не вылезешь из этой тачки! Где Збышек?!

– Не знаю, наверное, дома, – отмахивался он, выруливая на такой скорости, что мне оставалось уповать только на провидение и автоинспекцию. – Приезжай за мной в четверть четвертого. – Он затормозил у своей конторы, вырвался из моих рук и был таков.

Я его ловить не стала – скрипнув зубами, решила срочно направится прямиком к Збышеку.

Он открыл мне дверь собственной персоной, лучась радостью настолько, насколько был еще способен, весь воплощенная доброжелательность и нетерпение.

– Ну и как? Удалось им? – вцепился он в меня прямо с порога.

Увидев его, я чуть не лишилась чувств от невыразимого облегчения. Привалилась к двери и с умилением глядела на него во все глаза: вот он передо мной, в целости и сохранности, без всяких следов ужасных тюремных мытарств, правда, в каком-то нехорошем возбуждении. На странный его вопрос я ничего не ответила, потому как ровным счетом ничего не поняла.

– Входите, пани Иоанна, ну так что?

О чем это он, свихнулся, что ли, от всех передряг?

– Как вы себя чувствуете? – с тревогой спросила я.

– Благодарю вас, чудесно, я очень хорошо отдохнул.

У меня сердце екнуло.

– Пан Збышек, сжальтесь, оставьте ваш черный юмор! Умоляю, простите меня, если можете! Я так виновата перед вами! Счастье еще, что все обошлось!

Збышек изумленно вытаращил на меня глаза.

– Погодите, пани Иоанна, о чем вы? Что я должен вам простить?

– Ну как же, ведь они посадили вас из-за меня! Вид у Збышека был совсем очумелый.

– Что вы такое говорите? Меня – посадили?!

Я тоже таращилась на него, уже не понимая, кто из нас двоих свихнулся. Так мы и торчали в прихожей в полном остолбенении.

– Мне очень неприятно возвращаться к этому, – осторожно начала я. – Особенно учитывая, что тут моя прямая вина. Но ведь вы просидели в тюрьме целых три дня!

Теперь уже Збышек смотрел на меня с тревожным сочувствием.

– Пани Иоанна, какое ужасное недоразумение! Значит, от вас скрывали? Я сижу, это верно, но сижу дома! Господи, что я натворил!

Все у меня внутри перевернулось. Кровь прилила к голове. Нет, все-таки доведет меня этот Дьявол до инсульта. Не человек, а прямо бес какой-то. Видно, я уже в полном маразме, если, зная его целых три года, позволяю так беспардонно водить себя за нос!

Единственный подозреваемый… Ничто его не спасет… Надо бы перевести его в больницу… Ах, чтоб тебе пусто было!!!

– Дайте воды или чего-нибудь такого… – промямлила я. – Можно уже ничего не скрывать. Рассказывайте все как есть. Понимаю, этот сюрприз был рассчитан на меня.

– Что вы говорите?! – в ужасе вскричал Збышек и бросился за водой. – Значит, речь шла о вас? – продолжал он, вернувшись. – Никогда бы не подумал! Пан Войтек просил меня помочь, я так понял, что кто-то пытается переключить их подозрения на меня и надо усыпить его бдительность. Мне предложили затаиться, будто бы меня нет дома, не подходить к телефону, не открывать дверь. А я очень кстати оказался на больничном. Но сегодня, перед вашим приходом, пан Войтек позвонил, сказал, что можно уже не прятаться, вот я и открыл вам дверь. Я-то считал, что сижу тут для пользы дела. Но чтоб сидеть под арестом?.. Пани Иоанна, я вас как-то подвел? Если да, то простите меня великодушно!

– Ничего страшного! Ох, голова кругом идет. Нет, каков фрукт, а? Сил моих больше на него нет!

– Что вы, пан Войтек милейший человек! Я только с ним и отводил душу, у нас был условленный телефонный звонок и стук в дверь. А вы думали?..

Милейший человек, как же! И я доложила Збышеку, что ему сейчас полагалось бы коротать время в тюремной больнице, в состоянии близком к самоубийству. Збышека это очень развеселило.

– Состояние мое, конечно, было преотвратным, такое несчастье кого угодно подкосит, но сейчас мне гораздо лучше.

– Уж я с ним потолкую… А вас, пан Збышек, очень прошу: настройтесь на поиски того маляра, а то они вот-вот и его захомутают. Мне маляр позарез нужен.

– Да-да, конечно, поищу…

У меня внутри еще все кипело, когда я вернулась домой и позвонила Михалу.

– Послушай, – сказал Михал, – что за первоапрельские шутки насчет Алиции? Гуннар играет в молчанку, впрочем, мы с ним так и так плохо друг друга понимаем. Кто у вас там дурака валяет?

Я уже и без того была на взводе, когда намеревалась обсудить с Михалом наши весьма сомнительные дела, а тут он еще с места в карьер решил меня Гуннаром добить. Почему это он играет в молчанку, обиделся на Алицию, что позволила себя убить?

– Не возьму в толк, – раздраженно сказала я. – Его должны были известить родные Алиции.

– Так, значит, это правда?!

– Абсолютная. Я свидетель. Алиция погибла, ее убили – чем-то странным, не знаю, как это и назвать, на следующей неделе я выезжаю в Копенгаген, поговори с Гуннаром, может, он приедет на похороны…

Кстати… когда, собственно, похороны? И что там за сложности с телом?.. Михал на другом конце провода молчал, видно, никак не мог прийти в себя. Но мне некогда было его утешать.

– Отзовись наконец! Ты что-нибудь уладил?

– Погоди! Когда погребение?

– Точно не знаю, скоро.

– Может, еще успею. Алиция погибла. Боже мой! Значит, собираешься приехать? И мне не придется больше строить из себя идиота в этой вашей прачечной?

Я еще сильней разнервничалась.

– Куда ты успеешь? Ты был в прачечной? Ну и как?

– На похороны. Может, успею.

– Михал, учти, я тут оказалась замешанной в преступлении, так что отвечай членораздельно, а то меня удар хватит.

– Не хватит, сама говорила – давление у тебя пониженное. На этой неделе я возвращаюсь. В прачечной был. Ваших благодетелей нету, уехали в свою летнюю резиденцию, консьерж никого не впускает. Везде закрыто на ключ. Один раз меня впустил, так ходил по пятам и все через плечо заглядывал. Вещи как стояли, так и стоят, но не буду же я на его глазах взламывать! Не знаю, в курсе ли насчет прачечной Гуннар, он куда-то отлучался, вернулся вчера. Я так понял, что надо помалкивать?