Идолов не кантовать

"Идиот, — подумал Потап, — придется весь чемодан исследовать". Потребовав отдельный кабинет, чай с бутербродами и мертвую тишину, он взялся за работу. Пepвoe попавшееся извещение было написано дрожащим старушечьим почерком:

"Здравствуйте. Пепренко паразит приезжал сегодня проверять наш совхоз "Революционер". Увез 6 куриц, половину кабанчика, банку масла подсолнечного и мешок с чем-то. Сама видела. Грузил шофер, а Пепренко паразит щипал ветеринаршу. Сообщите куда следует".

Это было несущественно. Другая пачка началась с депеши, отпечатанной на машинке:

"Довожу до Вашего сведения, что зам. зав. общего отдела райкома партии т. Коняка М.М. в ночь с 12.07.84 на 13.07.84 тайно посетил гр-ку Куксову, проживающую по адресу: ул. Жлобы,57. Доброжелатель."

Потап собрался было выбросить и это послание за ненадобностью, но следующая анонимка заставила его задуматься. В ней сообщалось:

"Довожу до Вашего сведения, что зав. отдела агитации и пропаганды райкома партии т. Куксов В.К. в ночь с 12.07.84 на 13.07.84 тайно посетил гр-ку Коняку П.Л., проживающую по адресу: ул. Фундаментальная,10. Доброжелатель."

— Надо будет разобраться, — проговорил чекист, сопоставив первый донос со вторым, а второй с первым.

Вечер пролетел быстро и незаметно. В окна лезла ночь. Давно остыл чай, засохли бутерброды, но Мамаю было не до них. Он не слышал ни тревожного храпа Сидорчука, ни вздохов ветра, ни треска веток за окном. Сменяя друг друга, перед Потапом всплывали сценки из жития святых козякинских апостолов. Впрочем, апостолы оказались не очень-то уж и святыми и жизнь вели далекую от праведной…

Ночь прошла в трудах. Из всех кандидатов к утру было отобрано пять наиболее отличившихся экземпляров. Заочно в бригаду Потапа были зачислены:

1) первый секретарь райкома Пепренко Леонид Самсонович;

2) второй секретарь того же райкома Брэйтэр Лев Аронович;

3) зам. зав. отделом Коняка Мирон Миронович;

4) зав. отделом Куксов Владимир Карпович;

5) работник райкома Цап Афанасий Ольгович (должность неизвестна).

Во второй эшелон входили рыбешки помельче, из которых при необходимости также можно было выжать пользу. Попался среди них и старый знакомый Харчиков. Досье на него было кратким:

"Парторг завода "Металлист" Харчиков Х.И. списал на подготовку к празднованию Октября 500 кг зелёной краски, 1 т белой, 1 т гвоздей, 300 м2 ткани, 10 тыс. штук шпингалетов. Примите меры."

Подумав, Потап принял меры и занес Христофора Ильича в первый список.

В 7 утра бригада старателей была укомплектована.

— Вы не спали? — удивился проснувшийся диссидент.

— Ни секунды.

— Что-нибудь нашли?

— Ничего, — сказал Потап, распихивая несколько пачек по карманам. — Хлам все, макулатура. Чуть не уснул от скуки. До сих пор спать хочу. Пойду я.

На прощание Сидорчук нерешительно спросил:

— Товарищ ясновидец, что же меня ждет?

— Что касается вашей участи, — ответил Потап, выпустив прекрасный зевок, — то могу вас заверить: вы с вашими… способностями в оппозиции будете при любом режиме. Это я вам как ясновидец говорю.

К удивлению Мамая, мир не изменился. Так же как и вчера, трудящиеся торопились на работу с намерением увеличить свой трудовой стаж и обеспечить себе старость; пенсионеры занимали очередь за молоком; неуклюжих малышей вели в детсады и ясли; пикетчики с сизыми носами занимали свой пост перед исполкомом, и даже воробьи сидели на своих местах. Никто и не подозревал, какие радикальные изменения произошли в планах Потапа.

Удача сама лезла в руки. А руки у чекиста были крепкие.

Напуганный длительным отсутствием бригадира Тамасген Малаку собрался бежать. Тоска по родине, омраченная безденежьем, вынудила его покуситься на чужое. Забыв про стыд, всю ночь напролет эфиоп тиранил комнатного Ленина. Выискивая в бюсте слабые места, он расковыривал их перочинным ножиком и напильником в надежде, что вот-вот оттуда пробьется блеск золота. Но сокровище — если оно там было — таилось очень глубоко. Бронзовая голова вождя не поддавалась и стойко выдерживала натиск взломщика. До утра изувер не сомкнул глаз, но сумел углубиться лишь на сантиметр. Когда в окне забрезжил рассвет, разум эфиопа тоже прояснился. Гена встал с колен и очумело посмотрел на результаты своего труда. Морда Ильича была исцарапана до неузнаваемости, половина уха спилена, стол, стулья, пол покрывала тяжелая металлическая пыль. Признаки преступления были слишком очевидны, чтобы их скрывать. Опасаясь жестких санкций, эфиоп наскоро оделся, задвинул бюст под кровать и собрался бежать.

— С добрым утром, — усталым голосом сказал Потап, неожиданно появившись в дверях. — Куда намылился?

— Хотель идти в милицию, — соврал африканец. — Я весь заволновался. Где ты быль?

— Родственников проведывал.

— Ты говориль, что у тебя никого здесь нет, упрекнул Гена, изображая обиду.

— Прости, обманул. Этой ночью я узнал, что у меня тут куча родичей. Причем горячо любимых мною родичей. Их тут целая шайка, пардон, я хотел сказать — семейный клан.

— Ты их знаешь?

— Пока только заочно. Я их знаю, а они меня нет. Обидно. Ничего, с первой же встречи, я уверен, они будут питать ко мне самые трепетные чувства. Интересно, что им снилось этом ночью?

— Может, они тебя ждут? — предположил эфиоп, пытаясь заслонить от бригадира бронзовые россыпи.

— Что ты! Еще как ждут! Вот обрадуются! — Потап равнодушно оценил чумазую физиономию компаньона, слабо улыбнулся и рухнул на кровать. — Даже неудобно отказывать будет, когда они захотят меня усыновить… Они у меня в карманах… Потом… Потом ты поедешь… А я… предамся участи скромного миллионера… Но сначала нужно… выспаться… Ты дневальный… Все…

Пробормотав еще несколько невнятных фраз, бригадир заснул. Напарник выждал минут пять и, переведя дух, принялся заметать следы неудавшегося покушения.

Глава 7. Краеведческий музей В.И.Ленина

Золотоносная стезя привела старателей в краеведческий музей средней школы № 3, бывший когда-то музеем В.И.Ленина.

Под музей была отведена комната на верхнем этаже, и в свое время сюда, согласно планам отдела народного образования, ежеквартально ходили отряды октябрят и пионеров. Как и полагалось, музейные стены были увешаны громоздкими стендами с фотографиями и пояснительными надписями. Если начинать осмотр справа налево, то можно было проследить все эпапы физического и идейного развития Ильича с раннего детства и до зрелых лет. И наоборот, если двигaться по экспозиции слева направо, то наблюдалась явная деградация личности от буйного революционера до несознательного мальчишки. Разумеется, как и во всех ленинских музеях, большинство снимков были подлинными, что подтверждала их вековая желтизна. Хранились здесь и личная расческа вождя мирового пролетариата, и алюминиевая ложка, с которой он коротал время в ссылке. Был в козякинском музее и заряженный патрон от охотничьего ружья, с которым Ленин любил прогуливаться в Шушенском, но из которого, как известно, так и не пальнул по доброте своей душевной ни в одного зверя. Особую гордость музея и всего города составляла посмертная гипсовая маска, снятая с лица В.И. Ульянова. Как утверждалось, сия реликвия была изготовлена всего в двух экземплярах, одна возлежала в Козяках, другая — где-то далеко в Москве.

Но веяния нового времени сделали свое дело. О наличии гипсового слепка стали умалчивать, и подрастающее козякинское поколение не имело о нем ни малейшего понятия.

Хранителем музея был спившийся заведующий кафедрой истории КПСС химико-технологического института. Доктор наук стал жертвой заочной системы обучения, не выдержав натиска студентов, везущих на сессии невообразимое количество коньяка и шампанского.

Историк смиренно воспринял переименование музея, но когда стали поступать новые экспонаты, он безбожно заливал глаза с самого утра, дабы не видеть происходящего кощунства.