Шпион, которого я убила

– Приходи. Пожалею.

Пробираясь в темноте вниз, она думает, сколько заплатит прима. Усевшись в костюмерной перед зеркалом, медленным движением оттирает с губ помаду, комкает окрашенные салфетки и поглядывает на часы. Потом она идет в гардеробную, минует длинные ряды стоек с костюмами, чихает от пыли и слышит, как кто-то еще пробирается между костюмами, стуча по полу пуантами. Наденька приседает, задерживает дыхание. Балерине пробираться в пачке трудно, она чертыхается. Наденька привстает и видит в соседнем проходе над стойками покачивающееся черное перышко. Она опять приседает, на корточках пролезает под костюмами и оказывается в другом проходе. Садится на пол, смотрит на часы, поглаживая рукой синий бархат висящего рядом длинного платья, кое-где изъеденного молью. Отследив минутную стрелку, Наденька встает и оглядывается. Балерина стоит через два прохода со стойками. Она растеряна. Увидев Наденьку, вздыхает и неуверенно улыбается. Глядя в глаза друг другу, женщины идут к выходу, разделенные стойками, причем Наденька идет на цыпочках и тянет шею с озабоченностью на лице, а балерина – возбужденно дыша приоткрытым ртом. Когда стойки с костюмами между ними кончаются, они неуверенно касаются друг друга кончиками пальцев, потом Наденька захватывает холодную тонкую ладонь и тянет за собой, раздвигая костюмы, в безопасный угол.

– Где ты была, антракт кончается?! – шепчет балерина, пока Наденька, присев, помогает ей снять пачку.

С трудом стащив вниз колготы, Наденька становится на колени, некоторое время смотрит перед собой на совершенно выбритый лобок, осторожно проводит по нему рукой, поглаживая, и вдыхает душный запах пудры и дезодоранта.

– Хочешь меня как-нибудь обозвать? – спрашивает она, медленно снимает очки и кладет их на пол.

– Да нет же, быстрей!

– Раздвинь ноги. Вот так. Мне раздеться?

– Господи, да шевелись, скоро выход! – Прима хватает Надежду за волосы и прижимает ее голову к низу живота.

Через пять минут Наденька помогает приме одеться. Балерина смотрит сквозь нее. На щеках горят красные пятна, она шумно дышит, уже полностью подготовив себя к роли, уже не человек, уже женщина-лебедь, удовлетворенная любовью и убирающая с дороги соперницу.

Отстучав пуантами, она убегает, так и не обнаружив Наденьку в угаре удовольствия и предчувствия тысячи глаз, которым она сейчас отдастся. Наденька поднимает с пола очки и пересчитывает деньги. Деньги пахнут дезодорантом и пудрой. Прибегают две девочки – помощницы костюмера. У «белого лебедя» оторвалась подвязка. Они шумно возятся с коробочкой «скорой помощи», выдергивая друг у друга изогнутую иголку.

Надежда уходит в туалет. Долго моет рот, губы, потом лицо. Разглядывая себя в зеркале, наблюдает, как сбегают по щекам капли воды. Вздыхает и идет на сцену за кулисы.

Она сидит у занавеса на полу, обхватив колени руками, смотрит снизу, как «черный лебедь» совсем рядом, в потоках яркого света крушит пространство своим пронзительным танцем. Замирают, забыв дышать от восторга, девочки из кордебалета, топчется за их спиной обслуга – монтировщики сцены, буфетчицы из кафе и помощники костюмеров. Открыв рот и распахнув глаза, рядом с Надеждой замерла, прижав к груди руки в перчатках, сегодняшняя уборщица сцены.

Пока восхищенный зал хлопает после па-де-па, люди за сценой медленно приходят в себя. Наденька встает и устало плетется в костюмерную.

– Вот это талант! – слышит она за спиной. – Глаз не отвести.

– Да. Она сегодня в ударе. Я ее в прошлый раз смотрела. Так себе. А сегодня она очень энергична, просто летает.

– Ой, девочки, я ведь умру, а так не станцую!

В мастерской Надежда, гордо вздернув подбородок, устойчиво устанавливает одну ногу и поднимает в стоячем шпагате другую. Захватив ее рукой, она заводит поднятую ногу за голову и смотрит на пожилого мастера в рабочем фартуке. Он стоит, косолапо расставив ноги в стоптанных тапочках, и укоризненно качает головой. Надежда опускает ногу и становится в кедах на кончики пальцев, подняв над головой напряженные руки.

– Балерина ты наша, – вздыхает мастер, – рукава готовы?

– Леон, как ты думаешь, что такое – транссексуал?

Мастер задумался.

– Сама придумала?

Наденька кивнула.

– Ну, что тут сказать. Во-первых, перестань меня называть собачьим именем. Леонид Львович, можешь запомнить? Во-вторых, если кто прискребется, сделай умное лицо и скажи, что это – сексуал в трансе или бисексуал и трансвестит в одном флаконе. Ну, поняла?

– Поняла-а-а, – тянет Надежда с восхищением. – А что такое сексуал?

– Занимающийся сексом саксаул. Хватит болтать. Берись за рукава, пока я тебе задницу не надрал.

– В конце получилось грубо, Леон…нид Львович.

5. Учительница

Четвертый урок оказался самым трудным. В этот день с самого утра закапризничали близнецы, отказываясь идти в частный детский сад. А Далила уже уехала. Кеша, конечно, тут же предложил прогулять школу, но Ева молча накормила его и вытолкала с рюкзаком за дверь. Она застыла перед шкафом с одеждой, вдруг обнаружив, что не знает, что надеть. Строгих платьев у нее сроду не было. Набор удлиненных свободных пиджаков, чтобы незаметно было оружие на поясе, предполагал снизу либо короткую юбку – в любой момент быстрый бросок ногой, – либо джинсы-резинки. И по поводу короткой юбки, и по поводу обтягивающих брюк она уже имела намеки, правда, ненавязчивые, а так, в виде дружеского совета от «коллеги» в школе.

– Там заставляют спать днем, – подошел к ней Сережа.

– А ты не спи, ты лежи и думай, – присела к нему Ева.

– Я не могу думать, когда много народу.

– Да вас всего там пятеро детей!

– И трое взрослых, – не сдавался Сережа. – Один взрослый плохо пахнет.

– Ну перестань. – Ева посмотрела на часы и сдернула с вешалки джинсы и длинный свитер. – Кто там может плохо пахнуть? У вас там нянечка, повар и воспитательница. Очень приличные молодые женщины.

– Плохо пахнет нянечка, – упорствовал мальчик, наблюдая, как Ева одевается.

– Хорошо. Давай договоримся так. Когда я вас сейчас приведу, я понюхаю нянечку, и если она плохо пахнет… – Ева задумалась.

– Что ты сделаешь?

– Я поговорю с ней. Обещаю.

– Ладно. Ты поговори, но забери нас перед сном.

– А если она ничем не пахнет?

– Тогда я попробую думать в тихий час, – вздохнул Сережа.

На улице оказался сильный ветер, Ева возвращалась в квартиру за шапками для близнецов, потом они ловили такси, потому что стоянка у школы вся занята и машину пришлось бы оставлять за квартал. И Ева совсем забыла, что нужно понюхать нянечку. Но Сереже даже не пришлось напоминать, потому что, когда молодая темноволосая женщина вышла к детям, Ева судорожно полезла в карман за платком, не успела и чихнула изо всей силы без платка.

– Извините. – Она закрыла нос, сдерживаясь, но опять чихнула. – Какие это духи?

– «Клима», – удивилась нянечка.

– Вы разбили флакон? – Ева терла нос, чтобы снова не чихнуть.

– Почему? – опять не поняла нянечка.

– Очень много вылилось.

– Вам не нравится запах? Или аллергия на духи?

– Мне-то что, я сейчас уйду, а вот молодой человек протестует. – Ева кивнула на Сережу, закрывающего нос рукой.

– Ничего, – заявил он, – я потерплю до обеда. Но спать тут не буду. Ты обещала.

– А мне нравится, – подошла Ива. – Немного пахнет мочой, немного цветами, немного лекарством. Мне не нравится, как пахнет пшикалка в туалете. Мальчики вчера ею брызгали на кровати.

– Освежитель воздуха. А пшикали потому, что нянечка пахнет! – объяснил Сережа.

Ева посмотрела на часы.

– Наш уговор в силе, – сказала она Сереже. – Я заберу вас с тихого часа, но все это время ты должен вести себя прилично. Обещаешь?

– А как это? – задумался Сережа.

Ева присела, обняла его и прошептала:

– Прекрати нюхать нянечку.