Дама в черной вуали

— Прежде всего, отвезти этого месье в больницу. После чего немедленно начну следствие... Месье директор, хочу попросить вас об одном лишь: вернуться домой и ни с кем не говорить о происшествии на заводе. До завтрашнего дня. Это нужно для следствия. И это наше требование!

— Как скажете, месье комиссар,— отвечает покорно директор.

** *

Отправив тела убитых в морг, мы оставляем Шарвье в компании с ночным сторожем.

Отъехав от завода, я обращаюсь к Бурже.

— Прежде чем отвезти вас в больницу, я думаю, что надо бы предупредить вашу семью. Вы согласны?

— У меня нет семьи,— вздыхает он.— Я одинокий.

— В таком случае мы предупредим консьержку. Через несколько часов ваш дом будет окружен толпой журналистов. И не хотелось бы, чтобы она, не зная ничего, намолола им разной чепухи. Понимаете?

— Я живу на улице Вожирар, дом семь...

— Этаж?

— Третий.

— Вас не утомляют мои вопросы?

— Нет, я чувствую себя намного лучше... Я даже думаю, стоит ли обращаться в больницу?

— После подобной травмы желательно сделать снимок... Возможно сотрясение мозга...

Менее чем через четверть часа я останавливаюсь перед домом номер семь по улице Вожирар. Входная дверь распахнута настежь. Она в таком аварийном состоянии, что к ней страшно даже прикоснуться.

Я взбегаю на третий этаж, использую свой универсальный сезам, с помощью которого, как вы уже знаете, я открываю любые замки.

Берлога Бурже похожа на общественный туалет. Комната, кухня, прихожая — все в запущенном состоянии,— захламлено, завалено в неописуемом беспорядке.

В раковине на кухне целые Гималаи немытой посуды.

Кровать покрыта одеялом, которое уже нельзя было бы использовать как флаг в случае капитуляции! Для пиратскою же — вполне подошло бы!

Пораженный обстановкой, я застываю посередине комнаты. И вдруг меня словно осенило, я подскакиваю на месте, как Сенж-Сенж^[20].

В такие моменты мой мозг работает словно радар.

Я направляюсь прямо к кровати и заворачиваю матрас в изголовье вместе с постельным бельем. И вот то, что я ищу: небольшой бумажный пакет. В нем пятьсот тысяч франков.

— Вот и все! — сообщаю я, садясь за руль.

Бурже старается улыбнуться, но улыбка получается вымученной.

Я сворачиваю на мост, направляясь, конечно же, по месту своей службы.

— А в больницу разве сюда? — простота Берюрье меня доводит иногда до бешенства.

Удар ногой в щиколотку и он, издав поросячий визг, выключает свой неуместно изрекающий глупости речевой аппарат.

Двор криминальной полиции похож на многие больничные дворы. Мне приходилось видеть и пострашнее!

— Вы сможете идти самостоятельно? — спрашиваю я парня, когда мы останавливаемся перед входом в здание.

— Думаю, что смогу...

Если он думает, значит, он существует!

В сопровождении своих верных коллег мы со сторожем Бурже проходим по коридорам полиции. Таблички на дверях кабинетов такие, как например, «Отдел инспекторов» или «Комиссар такой-то» слегка шокируют сторожа, и он даже выражает свое удивление тем, что эта больница отличается от других, в которых ему приходилось бывать.

Я открываю дверь своего кабинета и включаю свет.

— Прошу вас, входите и будьте как дома! — приглашаю я остолбеневшего Бурже.

Ноги его становятся ватными, непослушными. Наблюдательный Берю, поняв это, помогает ему поудобнее устроиться в жестком кресле.

— Как ваша бедная голова? — спрашиваю я ночного сторожа авиазавода.

Он слишком потрясен, чтобы ответить мне.

Молчим и мы. Прислонившись к двери, Пино начинает разминать сигарету, превращая ее, как всегда, в лохмотья.

Берюрье сдвигает на затылок свою фетровую мочалку, которую он называет шляпой.

Пора начинать.

Бурже поднимает наполненные страхом глаза на мое доброжелательное лицо.

— Гладкое дело, правда? — спрашиваю я его.— Два трупа, да и вам досталось...

С большим трудом он отклеивает язык от розового нёба, чтобы промычать беззвучное «да».

Тогда я очень театральным жестом достаю из кармана знакомый ему пакет, увидев который он зеленеет.

— Тебе плохо, сокровище мое? — спрашиваю я.

Он молчит.

Я разворачиваю сверток и начинаю тасовать купюры словно карты.

— Это твои сбережения?

— Да... Я хотел купить мотоцикл...

— Придется подождать,— говорю я.— Немного, лет пять. Правда за это время цены могут подскочить...

— Но... Я...

— Да, корифей, ты! Ты решил надуть нас, обвести вокруг пальца, но пальцем в небо попал сам! Легенда о нападении на тебя шита белыми нитками. Я сейчас расскажу, как все было. Тебя купили за полкуска. За эти паршивые деньги ты отключил сигнализацию и отвлекал игрой в карты своего напарника, когда вор дважды проходил мимо вашего бюро. Только после того, как грабитель спокойно вышел с завода, ты отправился в свой очередной обход... Из которого тебя принесли мои коллеги. Ты сыграл роль пострадавшего... Я ошибаюсь?

Он отчаянно пытается защищаться:

— Но это неправда! Клянусь!

— Не стоит клясться! Ты не свидетель, а обвиняемый!

— Но вам должно быть стыдно так обращаться со мной. Моя голова просто раскалывается.

— Как и было обещано, вам сейчас сделают снимок.

Я обращаюсь к Берюрье, главному специалисту по раскрепощению хитрецов, молчунов и всякого иного отребья:

— Сделай рентгенограмму этому месье... Я думаю, что достаточно будет всего лишь одного снимка.

Берю разминает свои толстые сосискообразные пальцы.

— Итак,— выражает свои мысли специалист скудно, но зато очень доходчиво.— Или ты выкладываешь все, или ты получаешь все... сполна.

— Вы напрасно подозреваете меня. Я ничего не знаю!

Я...

Великолепный апперкот Берю обрывает лепет предателя, срывает его со стула и опускает на пол. Толстяк хватает двумя руками галстук поверженного и приподнимает его голову. Сторожу не хватает кислорода. Он задыхается. Он издает ужасные хрипы. Глаза его вылезают из орбит, как эскарго из своих раковин, соблазненные весенним ливнем.

Не давая клиенту опомниться, Берю награждает его ударом ниже живота. Редко кто выдерживает подобный прием Толстяка. Подонок Бурже не исключение.

Пинюш медленно подходит к нему, несколько минут молчаливо всматривается в лицо сторожа.

— А знаешь, Сан-Антонио, он очень похож на моего племянника! — сообщает он мне.— Ну, того, что живет в Клермон-Ферране! Ты же должен знать его отца, офицера жандармерии, который служил в Ардеше...

Всегда одно и то же!

Почему-то в самых драматических ситуациях он всегда нам рассказывает о своих родственниках.

— Мне кажется, Берю, что ты переборщил с дозой.

Толстяк склоняет в покаянии передо мной свою гордую голову.

— Я его сейчас реанимирую.

Он вынимает сигарету изо рта Пиво и подносит ее к носу Бурже.

— Радикальное и, главное, очень дешевое средство,— объясняет Берю.

Действительно терапия высшего класса: наша жертва начинает дышать и открывает глаза.

Берю очень заботливо переносит своего пациента в кресло.

— Вот и хорошо... Я думаю, что от головной боли не осталось и следа... Или требуется еще одна доза?

— Не требуется,— вздыхает сторож.

Наступает миг истины. Да, он был дружен с одним типом, который пообещал ему миллион франков за отключение сигнализации и за содействие в проникновении грабителя на территорию завода. Да, он получил половину обещанной ему суммы. Остальное должен был получить позже.

Показываем ему фотографию Гранта. Бурже не сомневается,— это он завербовал его, соблазнив деньгами.

— Считай, что тебе повезло,— говорю я сторожу.— Вместо пятисот тысяч франков, он бы тебе не пожалел только лишь одной пули... Этот месье не любил свидетелей...

Попытки добиться от сторожа еще так необходимой нам информации ничего не дают. Грант не был откровенен. Каждый в его команде знает только то, что должен знать. Профессионально, ничего не скажешь!