Призрак бомбея

Но Мизинчика нужно все равно куда-нибудь увезти, это Маджи знала четко.

— Я повезу ее в Махабалешвар, — громко сказала она.

Махабалешвар был летней резиденцией британского раджи в Бомбее с 1828 года, когда губернатор Джон Малколм [127] устроил там европейский курорт и санаторий. Как и многие горные местности, Махабалешвар славился здоровым воздухом, живописной природой и освежающей прохладой. Поздним летом, перед самым приходом муссонов, плато обступал густой туман, насыщенный озоном. Считалось, что махабалешварская вода замечательно повышает уровень гемоглобина в крови.

— Махабалешвар! — У Савиты загорелись глаза. — Однажды я плавала там на лодке по озеру Венна!

— Перед муссонами все забито, — сказал Нимиш. — Вы не найдете свободного места.

— Я сама все улажу, — ответила Маджи. — Если выедем сегодня же вечером, доберемся, пока не ливануло.

— Я хочу посмотреть форт Пратапгад! Там Шиваджи выпустил кишки Афзал-хану своими стальными когтями! [128] — закричал Туфан и показал, как это было, растопырив пальцы и запустив пятерню в толстый живот Дхира.

— Земляника! — воскликнула Савита, шлепнув Туфана. — Все на свете отдала бы за махаба-лешварскую землянику!

— А еще тикки с кунжутом, — добавил Дхир.

— Я повезу Мизинчика, — твердо сказала Маджи. — Пока только ее.

— Так нечестно, всегда ей поблажки! — захныкал Туфан.

— Только Мизинчика, — передразнила Савита и выбежала из комнаты: слова эти вновь больно кольнули в сердце. — И вот так всегда.

Маджи медленно ковыляла к перрону, тяжело опираясь на трость и приволакивая ноги. Вокзал, построенный еще при королеве Виктории, вырастал из земли, точно колоссальный собор. Однако за величественным фасадом с каменной отделкой и витражами скрывались вовсе не молчаливые алтари и застывшие распятия: там царил оглушительный гул суетливой толпы.

Просторное помещение вокзала вибрировало от сотен тысяч снующих людей, а вдалеке изредка лязгали поезда. Мизинчик шла рядом с бабушкой, крепко схватив ее за руку. Они пробирались сквозь лабиринт лестниц и платформ, огибая грузчиков, тащивших багаж на головах в красных тюрбанах, и отрешенных нищих, которые поднимали и опускали руки, будто механические куклы.

На доске у входа от руки записывали время отправления и прибытия поездов: пенджабский почтовый до Агры на северном направлении, экспресс «Гитанджали» до Калькутты — на восточном и экспресс «Каннья Кумари» до Кочина — на южном. На соседнюю платформу прибыл состав. Едва он остановился, уличные оборванцы лихо запрыгнули в вагоны и устремились к ресторану, надеясь разжиться горячими сэндвичами, конфетами в целлофане или бутылками газировки. Возле каждого купе теснились толпы пассажиров с багажом, маленькими детьми и с массивными узлами на головах.

Ha платформе воняло давнишней мочой и немытыми телами с глубоко въевшейся грязью. Эти запахи перебивали даже сильный дух чая с кардамоном, что дымился в круглых глиняных горшочках — их продавали через зарешеченные окошки в душных купе второго класса. Маджи и Мизинчик остались ждать, а Нимиш с Гулу стали протискиваться сквозь толпу к зарезервированному купе. Оба вернулись через неколько минут, раскрасневшиеся и довольные: они запихали багаж под сиденья и проверили, все ли в порядке. Мизинчик держала две коробки из нержавейки с тремя отделениями. Кандж наполнил их горячей, душистой едой. Сверху — паратхи [129] с картошкой, посредине — сморщенные и перевязанные зеленые сверточки с карэла сабзи [130], а внизу — вареный картофель с лимоном и соленьями.

Слегка опираясь на голову Мизинчика, Маджи забралась в купе и со вздохом плюхнулась на сиденье. Нимиш протянул руку в окно и схватил Мизинчика за ладонь.

— Вот, возьми, — сказал он, передавая ей «Очерки о моем прошлом» [131]. — Может, и пригодится.

Он смотрел нежно и ласково.

Мизинчик крепко прижала книгу к груди, пытаясь совладать с эмоциями. А потом высунула голову в окно и помахала на прощанье.

Ha минутку зажмурившись, Мизинчик вытерла пот с лица, а открыв глаза вновь, заметила боковым зрением женщину в красном, что взбиралась с путей на платформу. Хотя колеса уже со скрипом покатились, Мизинчик увидела все так отчетливо, будто смотрела в увеличительное стекло.

Загадочная женщина пробиралась сквозь толпу — мимо чаивалы [132], разливавшего на корточках чай, мимо громоздкого багажа усталого путешественника, опоздавшего на поезд, и мимо семей, что, прислонившись к свернутым постелям, играли в карты на каменных плитах и попивали чай. Один конец огненно-красного паллу, с блестящей вышивкой по краю, женщина засунула в рот, чтобы не улетел, а второй развевался за спиной, словно пламя пожара.

Она прошагала мимо носильщиков в красных мундирах и шапочках «под Неру» — те спорили, кто соберет больше чаевых в купе первого класса, — и переступила через груду мусора, наметенную уборщиком. Женщина оставляла после себя тонкую полоску влаги. Что-то вдруг заметив, незнакомка остановилась. Ее паллу засверкало еще ярче, буквально ослепляя.

Нимиш и Гулу не видели приближавшейся женщины. Они просто отвернулись и пошли прочь.

Но женщина медленно подняла лицо вслед уходящему поезду, и паллу соскользнуло с головы. Мизинчик открыла в изумлении рот: она узнала это лицо. Женщина встретилась глазами с Мизинчиком и просверлила ее таким тяжелым, пробирающим взглядом, что девочка потеряла равновесие и проехалась носом по грязному оконному стеклу.

Затем, опустив веки и удовлетворенно улыбаясь, загадочная женщина устремилась за Ними-шем и Гулу, растопырив пальцы, словно хотела взять обоих за руки.

И поразительная троица неторопливо побрела домой.

Границы 1960

Дурной знак

Мизинчик и Маджи прибыли в Махабалешвар на рассвете.

Из каньонов поднялся легкий утренний туман, пышные зеленые долины и сверкающие водопады озарились. Небо — кристально-голубое, как в раю.

Они остановились в вегетарианском бунгало близ рынка и сняли номер, слегка пахнувший инсектицидом «флит». На завтрак подали чай, тосты и крыжовенное варенье. После душа и посещения храма Кришны, который местные называли Панчгана, Маджи поспала в номере, затем перекусила блинами из черного горошка с уймой красного чили и капелькой лаймового сока.

— Иди сюда, — сказала Маджи, похлопав по кровати. — Отдохни.

— Я не устала, — ответила Мизинчик и вспомнила загадочную женщину на вокзале. Кто она? И почему шла вслед за Нимишем и Гулу? Она вовсе не нищенка, Мизинчик поняла это инстинктивно. Но на лице у нее безошибочно читалась тоска. «Отправляясь в дорогу, обращай внимание на дурные знаки, — всегда наставляла Маджи. — Сам бог Ганеша предупреждает нас, что лучше остаться дома». Но Мизинчик не сошла с поезда. Она молча ехала, иногда проваливаясь в беспокойный сон, пока на соседней полке самозабвенно храпела Маджи.