Чистильщик

– «Виктору Константиновичу Чужестранцеву от Миши Щепичихина с любовью и уважением, в благодарность за совместную службу», – прочел я надпись на серебряной пластине, изящно вживленной в приклад. Коробка с патронами находилась на нижней полке ящика. Зарядив один патрон в карабин, я на всякий случай взял еще два и спрятал их в карман.

– Значит, любят вас, – прокомментировал я, усаживаясь в кресло и делая знак, чтобы прокурор занял свое рабочее место. – Любят и уважают… Оч-ч-чень хорошо!

– Ты собираешься убить меня прямо здесь? – тревожно поинтересовался хозяин кабинета – голос его звучал на удивление трезво.

– Я дал слово, что пальцем вас не трону – если вы будете себя хорошо вести. Пока вы ведете себя хорошо…

– А что ж ты тогда хочешь? – удивился прокурор.

– Берите лист бумаги и ручку, – распорядился я. – Будете писать то, что я продиктую.

Пожав плечами, прокурор положил перед собой лист бумаги, вооружился ручкой и уставился на меня.

Спустя пять минут я закончил диктовать, забрал исписанный листок и вслух прочитал:

– А теперь одевайтесь, вызывайте свою машину к парадному входу – скажите, что желаете прокатиться с приятелем – без водителя.

Пока прокурор облачался, я стоял в дверях и внимательно за ним следил. Мой пленник, несмотря на большой опыт в общении с людьми, с трудом скрывал свое торжество. Он старательно хмурился, но на его роже было написано: «Дурак ты, парень! Как я тебя провел!» Наверняка он считал, что его явка с повинной в ФСБ – полный бред. Ну, отвезу я его в управу, сдам кому следует… а дальше события примут вполне предсказуемый оборот: завтра его отпустят, заявление уничтожат, а меня прямо в дежурной части повяжут бдительные чекисты… Ну-ну…

Благополучно усевшись в прокурорский «Форд», мы без приключений выкатили из усадьбы.

У поворота на автостраду к нам присоединились Саша Шрам и Коржик, дремавшие в своем «Ниссане». Перекинувшись с бойцами парой фраз, я извлек телефон Бо и набрал номер домашнего телефона своего старого приятеля – главного редактора местной «Новой недели» Андрея Настырного, скандально известного своей удалью и наплевательским отношением к собственной безопасности в погоне за пикантными сенсациями из жизни высшего света.

– Повторяйте то, что я вам буду говорить, – приказал я прокурору, дождавшись, когда в трубке раздался недовольный голос Настырного.

– Это областной прокурор Чужестранцев, – послушно вторил мне прокурор, слегка напрягая голос. – Хочу предложить вам сенсацию… Я вам пришлю свое заявление и хочу, чтобы оно было опубликовано на первой странице завтрашней газеты… Да, это сенсация – такого ваша газета еще не публиковала. Когда пришлю? Минут через сорок…

Через пятнадцать минут езды мой пленник забеспокоился:

– Ээээ… а ФСБ в другой стороне… Куда же мы?

– А кто вам сказал, что мы едем в ФСБ? – удивился я и ткнул стволом карабина в прокурорский бок. – Стоп, машина! – скомандовал я. – Выходите, Виктор Константинович, – приехали.

Выйдя из машины, прокурор вздрогнул:

– Так это же… Так это… – Мой пленник закашлялся. Я с пониманием отнесся к его испугу: если бы меня среди ночи доставили на городское кладбище…

– Ты обещал, что не тронешь меня, – проблеял прокурор, когда мы пробирались между могил. – Ты обещал…

– Я привык выполнять свои обещания, – сообщил я, останавливаясь возле могилы моих родителей. – Я вас пальцем не трону – вы сами.

– Как это – сам? – удивился прокурор – в голосе его я уловил надежду.

Достав из кармана лист с заявлением, я аккуратно срезал верхнюю часть – где было написано «Начальнику УФСБ» и «Заявление», лист свернул вчетверо, вручил Саше Шраму и назвал адрес, по которому он должен был доставить сие послание после того, как мы прибудем домой. Затем я велел бойцам обнажить оружие и попросил их удалиться на двадцать шагов.

– Это могилы моих родителей, – пояснил я дрожащему в ознобе прокурору и протянул ему карабин. – Это ваш карабин, Виктор Константинович. В нем всего один патрон. Если вы попытаетесь убить меня, мои люди будут вас пытать долго и очень профессионально – в Чечне одного из них этому искусству обучили в полном объеме. Я даю вам шанс свести счеты с жизнью, как подобает настоящему мужчине. Берите!

Прокурор завороженно уставился на карабин, медленно протянув руки, он вдруг схватил оружие и отпрыгнул в сторону. В двадцати метрах от нас раздался лязг затворов. Обернувшись на звук, прокурор застыл и с полминуты лихорадочно соображал. Затем он направил ствол мне в живот. Я не шелохнулся.

– Нет-нет… – пробормотал прокурор. – Что толку… – И вставил ствол карабина себе в рот. Я погасил фонарик. Выстрел в темноте был похож на взрыв гранаты – что-то горячее брызнуло мне в лицо… спустя дол О секунды раздался мягкий шлепок о грунт, и я включил фонарик. Тело прокурора лежало на надгробии моей матери. Я аккуратно стащил труп с могилы и медленно пошел прочь.

Парик из натурального волоса старит Стаса лет на двадцать, не меньше – за пять дней лохмы рыжеватых волос свалялись комками, и теперь мой соратник похож на некое подобие гигантского пуделя, брошенного хозяевами. Живописные лохмотья и недельная щетина – все это вписывается в имидж закоренелого бомжа, который мы старательно примеряем на себя для успешного вскрытия программы «Подснежник» вот уже пятый день. Если верить Стасу, вид у меня ничем не хуже, чем у него. Точнее – ничем не лучше.

Правда, когда мы появились в подвале подготовленного к сносу дома, который избрали в качестве своего временного обиталища наши «соратники», профессиональные бомжи нас раскусили, но гнать не стали.