Тот, кто стоит за спиной

ОН летел в каком-то полумраке вверх, и чьи-то черные крючковатые клочья — что-то вроде перепончатых лап с острыми когтями и членистые хвосты с чешуей, извивавшиеся как осьминожьи щупальца, — пытались остановить ЕГО в этом отвесном туннеле, не пустить наверх, к свету… Эти лапы и хвосты были агрессивны. Они растягивались и разрывались пополам, но действительно несколько замедляли его стремительное восхождение. Возможно, они и задержали бы ЕГО, если бы не ЕГО воля к свету и мольба о чуде, которые переполняли ЕГО.

Наконец впереди показался свет — сначала маленькой точкой, потом ослепительным диском, который быстро возрастал, превращаясь в солнце, которое и было новым Небом.

Свет уже затопил весь мир, и огромные золотые ворота медленно отворились перед НИМ, приглашая войти. Кто-то впервые увиденный ИМ и все же очень знакомый стоял вместе с ним перед золотыми воротами и терпеливо ждал. То, что открывалось там впереди, передать словами было невозможно. ОН невольно потянулся туда, в эти волшебные сады, напоенные светом и сладким пением, где — ОН теперь знал это! — и была абсолютная, всепобеждающая любовь.

Но там, внизу, на Земле каждую минуту, каждый миг, строка за строкой, нота за нотой гениальный по замыслу спектакль шел к своей кровавой развязке…

И вдруг ОН услышал внутри себя голос: «Сделай это, тогда войдешь…»

ОН еще не знал, что именно ОН должен сделать. ЕМУ было трудно, ведь ни зла, ни добра для него уже не существовало. Пропала та тонкая грань между добром и злом, которая проходит через человеческое сердце.

Внезапно подъем прекратился. Тело вновь обрело вес. ОН медленно опустил голову и посмотрел вниз: под НИМ в голубоватой медленно ползущей над поверхностью дымке в черной яме космоса плыла огромная Земля.

«Вот она, Скандинавия! А вот Балтика…» И тут ОН увидел то, что искал. Увидел и весь превратился в зрение. «Туда, еще правее… Да, здесь!»

Земля начала медленно приближаться к НЕМУ, затопляя серо-голубым мерцанием черноту космоса. Сначала ОН видел только лесные массивы и моря с озерами (горы лежали где-то ниже, у него под ногами, и ОН даже боялся смотреть на них), потом начал различать реки, каналы, пестрое лоскутное одеяло полей.

Города лежали перед НИМ, как игрушечные, под оранжевыми и сизыми туманами. ОН увидел ТОТ город: кварталы с золотыми шпилями и куполами, проспекты с ползущими вдоль них автомобилями…

Но ЕМУ нужно было не сюда, а чуть левей и выше — к затерянному в сосновом лесу поселку, разбросавшему свои деревянные строения вдоль берега озера с извилистыми берегами, к дому, стоящему на берегу озера.

И вдруг ЕМУ стало ясно, что именно должно произойти здесь.

Половцев выглянул в окно и посмотрел на небо: солнце уже взобралось на самую вершину и теперь щедро изливало полуденный зной.

Старенькая «Спидола» врала что-то об ожидаемом урожае в стране и террористических актах на Ближнем Востоке. Сельское хозяйство не интересовало Половцева, который добывал хлеб и молоко магазинах, зато террористические акты, если только вдуматься в них, вызывали мурашки на коже.

Без унизительной дрожи в коленях литератор просто не мог представить себя в роли заложника некоего полоумного террориста или — хуже того! — несчастной обезображенной жертвы террористического акта. Как это его, такого тихого, толстого и совсем безобидного человека, потащат, держа за горло, через всю площадь к автомобилю, приставив к виску дуло пистолета, царапая и сдирая им кожу над ухом и крича, что если они (они — это группа захвата) только тронутся с места, он вышибет ему (то есть бедненькому толстячку Половцеву!) мозги? И, конечно, найдется какой-нибудь двадцатилетний сорвиголова, который захочет сейчас же прославиться и под прикрытием своих товарищей бросится спасать заложника. А террорист, сам не меньше, чем заложник, испуганный, снесет заложнику, то есть ему, невинному толстячку, полголовы, разбрызгав по банальному асфальту столь возвышенное содержание черепной коробки людоведа!…

Скривившись, как от зубной боли, Половцев выключил приемник…

— Ну что, проглядели Хромова? Почему никто из вас с ним не поехал? — едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, прорычал полковник, сверкая глазами на своих подчиненных — троих плечистых ребят с покаянно опущенными головами, нерешительно переминающихся с ноги на ногу на пороге кабинета полковника.

— Так вышло, Вадим Анатольевич, никто не мог подумать, что… — сказал один из них, лет тридцати пяти, светлоглазый, со свежими ссадинами на лице. — Эх, Валера, Валера…

— Что «Валера»?! — все же сорвался полковник, вскакивая из-за стола. — А где был ты, Беркович? Ведь я звонил вчера, предупреждал! И потом, разве я не говорил, что мы теперь одна команда, и всем нам надо быть настороже, что вас, голубчиков, могут теперь запросто перещелкать, как орехи?

— Говорили, но…

— Что «но»? В Управлении люди из центра, проверка идет: от всех только пух летит, а они, понимаешь, «никто не мог подумать»!

— Что стоите? Садитесь, — полковник одними глазами указал подчиненным на стулья вокруг Т-образного стола. — Кстати, Борис Борисыч, что это у тебя за раны? — вдруг встрепенулся он, глядя на майора Берковича.

— Да сегодня утром, когда выходил из дома, повздорил кое с кем, — уклончиво ответил майор.

— С кем повздорил? Ну, давай, выкладывай!

— Я же вам говорил, Вадим Анатольевич, уже месяц чувствую на спине чей-то заинтересованный взгляд, даже в метро кто-то стоит за спиной! Если говорить о вчерашнем нападении, то можно, конечно, предположить, что это обыкновенные хулиганы. Но почему в восемь утра, а не в час ночи? В восемь утра все хулиганы спят… Не понимаю…

— Зато я понимаю! Я знаю! Скажи спасибо, что еще жив остался! Все, больше нельзя тянуть… с этим… — неожиданно успокаиваясь, полковник сел и откинулся на спинку стула, закуривая сигарету.

— Как это случилось с Хромовым, Вадим Анатольевич? — спросил Беркович полковника после некоторой паузы, понимая, что его больше ни о чем расспрашивать не будут, что гроза миновала.

— Соседка нашла Валеру в его доме с проломленной головой. Орудовали туристским топориком. С топора уже сняли отпечатки пальцев. Соседка описала предполагаемого убийцу: она видела, как он ночью лез в окно хромовской дачи. Не понимаю, как в наше время можно убить человека из-за старенького приемника и магнитофона? — Вадим Анатольевич все никак не мог ощутить вкус сигареты: ну дым — и только!

— В наше время, Вадим Анатольевич, за бутылку убивают! — сказал майор Беркович.

Полковник внимательно посмотрел на него и ничего не ответил. Наконец-то (только со второй сигареты!) Вадим Анатольевич распробовал вкус верблюдистых «Кэмел»! Теперь он наслаждался сигаретным дымом и неспешно размышлял о чем-то своем. Его подчиненные расслабленно сидели за столом и, опустив глаза, молчали. Только сидящий по правую руку от полковника майор Беркович был болезненно бледен и напряжен. Взяв карандаш, он от руки старательно чертил на листе бумаги квадраты и треугольники, которые у него выходили ровненько, как в учебнике геометрии. И вдруг одной быстрой линией Беркович провел окружность. Окружность получилась идеальной. В изнеможении отбросив карандаш, Беркович слабо улыбнулся и вздохнул.

— Странно только, что ни документы, ни деньги преступник не взял. Возможно, соседка его спугнула, — произнес полковник как бы в потолок.

— Возможно… — протяжно произнес Беркович.

— Топорно сработано, товарищ… генерал, — устало усмехнувшись, задумчиво произнес Вадим Анатольевич и внимательно посмотрел на своих подчиненных. Он явно чего-то не договаривал. — Мертвых не вернуть, а у нас тут дела поважнее. — полковник натянул на лицо маску деловитости и даже чуть изменил голос. — О вчерашнем убийстве в районе станции Васкелово слышали? Четверых рэкетиров у одного частного магазина в упор расстреляли из автоматического оружия. Прямо в машине.