Личный убийца

Каменев коротко рассказал о ночлежке.

— Да, Саша, — вздохнул участковый. — Какого сыскаря МУР лишился!

— Брось, ничего нет проще. Узнал у дворничихи, что бомжи после полуночи контейнеры трясут — после того, как жильцы последний мусор вынесут, и до того, как мусоровозы в шесть утра заявятся. Если бы портфель выбросили с чердака сорок девятого дома, он непременно упал бы на дорогу, согласен? Или на тротуар на четной стороне. А его нашли утром двадцатого на нечетной, туда он разве что с чердака вот этого дома мог долететь. Ну, кто будет в контейнерах рыться и костюм с чужого плеча забирать? Вот и решил подежурить. Портфель больно приметный, с именной табличкой. Такой у себя держать обломно, тем более что слух о мертвеце на скамейке по району прошел.

— А на хрена им книжки-то?

— Да кто его знает! «Север» надеялись продать, по записной кого-нибудь вызвонить и выручить за нее хотя бы стакан.

Участковый улыбнулся — до чего все просто, позавидовал белой завистью способностям Старого Опера; детектив — это все-таки профессия!

— Значит, нашел Кентуха портфель, поднялся к себе, вытряхнул из него все, что там было, а портфель выбросил в окно?

— Не сразу. Что-то его испугало. Может быть, облаву проводили?

— Не было облавы, — сказал Филимонов, — уж я бы знал.

— Это милицейской не было, Коля. А Мартын утверждал, что их собирали какие-то люди возле бани. Он и автобус видел, в котором уже бригада сидела, видимо, из других районов. В общем, так. Мартына этого нужно отвезти в «обезьянник» и постеречь. Когда протрезвеет, пусть расскажет, кто приезжал, на каком автобусе, кого собирали и зачем. Собери всех, кого он назовет, Коля. И спроси: не интересовались ли эти «вербовщики» дискетой — раз; не запомнил ли кто номер автобуса или хотя бы марку — два… И три: не было ли среди «вербовщиков» кого-нибудь из этих, — Каменев достал из кармана фотографии Либермана, «риэлтора» и неизвестного, который был с ними в кафе «Пикник». Потом добавил четвертую — Богдановича.

Фотоснимки всех, проходивших по делам «Шерифа», имелись у каждого сотрудника — так распорядился Женька и, в общем, был прав: иногда, казалось бы, разрозненные дела пересекались самым неожиданным образом.

— Поехали, — захлопнул дверцу Филимонов. — Ты уверен, что дискеты на чердаке нет?

Каменев завел двигатель и выехал со двора.

— Я уверен, что окрестных бомжей у бани собрал кто-то из своих. Если бы чужие лазили по чердакам, записную книжку бы они не оставили — это как пить дать.

ГЛАВА 37

Квартирная хозяйка Дарья Семеновна Байдакова, которую Протопопов вызвал для беседы, оказалась женщиной алчной, начала качать права: дескать, ежели он, Фрол, виновный, сажайте его в тюрьму, а ежели нет — пусть выметывается, потому как за май не уплачено, а с нового жильца, которого она уже подобрала («И взяла аванс», — решил Протопопов), она собирается получить сумму большую, такой Фрол не заплатит. Закон действительно был на ее стороне, и Протопопов отбил неделю на то, чтобы она не выселяла жильца и сама в квартиру не наведывалась, прибегнув к банальному шантажу: я, мол, еще вами займусь, проверю, чем вы там на Тишинке приторговываете, и не ваших ли рук дело налет на квартиру в ночь на двадцать третье апреля! Тем временем Игорь Громов тщательно просканировал комнату, ванную и туалет, а когда Байдакова, по обыкновению поправив прическу перед зеркалом в прихожей, ушла, позвал милиционеров в комнату и отвинтил крышку в трубке телефонного аппарата.

— Передатчик высокочастотный, — показал маленькую, размером с ластик, коробочку с маркировкой «РК-140».

— Только шпионов мне не хватало! — присвистнул Протопопов.

— Ну вот, видите, — улыбнулся опер, — версия с сообщниками рухнула, Юрий Федорович.

Все сверили часы: тринадцать пятьдесят девять.

— Может, нужно его предупредить? — спросил участковый.

— Только этого нам не хватало! — не согласился Игорь, спускаясь по лестнице.

Милиционеры уехали на «Волге». Игорь сел в свой серенький двухдверный «Фиат», связался с Вадимом — его джип стоял у третьего дома на противоположной стороне.

— Второй, я Четвертый, — произнес, поднеся к губам микрофон шестнадцатиканальной станции «Кенвуд». — Объект под наблюдением, в его трубке установлен ВЧ-передатчик. Смотри в оба! Кто-то должен быть поблизости.

— Четвертый, тебя понял, попробую вычислить, — отозвался никогда и ничему не удивлявшийся Вадим. — Сейчас доложу в агентство.

Игорь развернулся и взял курс на Ленинградский проспект.

Из сизо Неледин должен был выйти в четырнадцать тридцать. На маршрут выехали впятером: Игорь, Алик на «Опеле» и Решетников с ним; Столетник на своей машине; Вадим — на своей, он уже находился на месте у дома Неледина и никуда оттуда не имел права отлучаться до особого распоряжения.

Шестым был четвероногий напарник Столетника Шериф, в последние три дня питавшийся исключительно сырой говядиной, но не более, чем по килограмму в один прием при двухразовом питании, отчего в глазах его отчетливо читался вопрос: «Кого бы сожрать?»

На стационарной связи оставались: Валерия — в агентстве, Протопопов — в отделении милиции. С четырнадцати тридцати все уходили на частоту 510 МГЦ, на которой их мог слышать только Каменев.

От Алика с Решетниковым возле сизо до Вадима в Планетном по маршруту предполагаемого следования Объекта распределились равномерно: Алика менял Столетник на углу Ленинградского и Новой Башиловки, Столетника — Игорь на площади Расковой.

В четырнадцать пятнадцать тучи сомкнулись, и начался обложной дождь.

В четырнадцать сорок в эфире прозвучал голос Викентия Решетникова:

— Внимание, Первый, Объект вышел!

— Пое-ехали! — весело отозвался Игорь.

— Помалкивай, Гагарин, — не остался в долгу Алик.

— Не засирайте эфир! — приказал Столетник.

На улице стояла дюжина автомобилей. Среди них была красная «девятка» с тонированными стеклами и радиоантенной на крыше.

— Едрена корень, куда он пошел?! — послышался встревоженный голос Викентия.

После душной, тесной камеры казалось, будто легкие обожжены каким-то ядовитым газом, тело саднило, и в волосах что-то ползало. Фрол постоял на улице, подставляя лицо дождю — исхудавшее, почерневшее лицо с успевшей отрасти бородкой, запавшими глазами. Все время ломило затылок, тошнило, не покидало ощущение раздвоения личности. Черт знает, чем его там напичкали! Живот прилипал к позвоночнику, но есть не только не хотелось — при одном воспоминании о пище начинались рвотные спазмы, только рвать уже было нечем.

Вода, вода! Больше ни о чем он не думал. Вода и воздух! Остальное потом.

Только не в метро и не в автобус! Замкнутые пространства напоминали тюрьму. Фрол побрел по улице, радуясь грозе и публичному своему одиночеству. В первый раз он чувствовал себя счастливым от того, что ни с кем не приходилось общаться, все вокруг чужие, спешат поскорее укрыться от дождя, прикрываясь зонтами, и нет никаких и ни перед кем обязанностей — делать то, что положено, говорить то, что хотят услышать, по обязанности молчать, ложиться, если разрешат, и есть что дадут.

Он шел и шел вверх по Бутырке, дома грозно нависали над ним, мешали дышать, застилали свет; нужно было поскорее вырваться туда, где нет домов, где нет машин, нет стен с четырех сторон, где много воды и зелени. Только не думать ни о чем — все завтра, все потом, потом, а сейчас — глоток свободы!..

Но очень скоро силам наступил предел, ноги отяжелели, походка стала стариковской. В метро он тем не менее не спустился — обогнул станцию и дошел до платформы Дмитровская. Слышался уже гудок тепловоза.

— Викентий, давай за ним, — сказал Алик Нефедов. Решетников тут же выскочил из «Опеля» и побежал на платформу. — Первый, я Третий, Объект направляется к платформе Дмитровская, электричка на подходе. Пятый пошел за ним. Следую до Гражданской.