До седьмого колена

Он обогнул машину и стал осторожно подниматься по бетонным ступенькам высокого крыльца. Под ногами поскрипывала кирпичная крошка и какой-то мелкий мусор; один раз под подошвой отчетливо захрустело битое стекло. Мысленно помянув супоросую свинью, Юрий наклонился и преодолел остаток пути, ощупывая ступеньки рукой и заранее сметая в сторонку все, что могло скрипеть, хрустеть, трещать и издавать иные предательские звуки. Так, на получетвереньках, он добрался до массивной железной двери, ощупью отыскал ручку и нажал на нее, ни на что особенно не рассчитывая. Дверь тем не менее послушно открылась; Юрий ожидал дикого скрежета ржавых петель, но дверь распахнулась без единого звука, из чего следовало, что ею часто пользовались, не забывая смазывать петли.

Внутри дома темнота была полной. Юрий немного постоял на месте, давая глазам привыкнуть к почти полному отсутствию освещения. Звуков тоже не было: его противник либо спал, забившись в какую-то нору, либо затаился, держа наготове оружие. Вздохнув, Юрий вынул из кармана китайский цилиндрический фонарик, купленный час назад в киоске у Курского вокзала, заранее прищурился и сдвинул большим пальцем кнопку.

Как он и ожидал, толку от фонарика оказалось немного: темнота за пределами пляшущего круга тусклого желтоватого света только сделалась гуще и непрогляднее. Правда, фонарик позволял видеть, что делается под ногами, не стукаться головой об углы и не спотыкаться о строительный мусор. Юрий осторожно двинулся вперед, все время ожидая выстрела из темноты. Чтобы этот предполагаемый выстрел не оказался последним, что он услышит в своей жизни, Юрий вытянул руку с фонариком далеко в сторону. Это оказалось дьявольски неудобно, зато не так опасно.

Он двигался наугад, потому что в этом доме Марина Медведева не была ни разу – по ее собственным словам, у нее просто не хватило смелости. Юрий очень хорошо ее понимал, тем более что дело приходилось иметь с таким мерзавцем, которому ничего не стоило понаставить во всех углах медвежьих капканов, а то и мин-растяжек. Подумав о капканах и растяжках, Юрий стал внимательно смотреть под ноги, но там ничего не было, кроме куч осыпавшейся со стен штукатурки, мятых ведер со следами засохшего цементного раствора, каких-то густо заляпанных известью досок, сухих прошлогодних листьев и гнутых ржавых гвоздей. В доме стоял неприятный запах заброшенного строения – пахло сырым цементом, плесенью, пылью, мочой и какой-то дохлятиной – очевидно, где-то здесь валялся труп кошки или крысы. Юрию подумалось о человеческом трупе, но он отогнал эту мысль: концентрация запаха была не та, мертвый человек воняет гораздо сильнее, как будто и после смерти в нем сохраняется тщеславное желание обратить на себя внимание окружающих.

Держа наготове пистолет, он свернул за угол и увидел захламленную лестницу, которая вела в подвал. Приглядевшись, Юрий понял, что он на правильном пути. Хотя по лестнице ходили очень осторожно, стараясь не оставлять следов, пыли на ступеньках почти не было, а над головой, неряшливо провисая, тянулся кое-как укрепленный на вбитых в промежутки между кирпичами ржавых гвоздях новенький электрический провод. Короткий лестничный марш заканчивался узкой площадкой с грязным цементным полом. Юрий видел там, внизу, массивную железную дверь, закрытую на засов. Он погасил фонарик, но ничего особенного не увидел: либо свет в подвале не горел, либо дверь плотно, без щелей, прилегала к пазам, так что разглядеть снаружи горевший внизу свет было невозможно.

Снова включив фонарь, Юрий спустился вниз, осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, осторожно отодвинул засов. Тот пошел легко, без скрипа, мягко скользя в обильно смазанных солидолом проушинах. Юрий отступил в сторонку, погасил фонарик и рывком распахнул дверь.

В ноздри ему ударила удушливая вонь гниющих отбросов и человеческих экскрементов. Темнота сделалась густой и липкой, ее было противно вдыхать, она вызывала омерзение. Непроизвольно задерживая дыхание, Юрий выждал несколько секунд, а потом включил фонарь и шагнул через порог.

В луче фонарика блеснула висящая под потолком лампочка. Юрий провел лучом по стене, отыскивая выключатель, не нашел ничего похожего, прошел в центр комнаты и повернул лампочку по часовой стрелке. Она вспыхнула, залив помещение тусклым, болезненным светом. Впрочем, жаловаться на недостаток освещения в данном случае было грешно: быстро осмотревшись, Юрий увидел вполне достаточно, чтобы пожалеть о том, что свет зажегся.

В загаженной квадратной каморке с голыми кирпичными стенами и сырым цементным полом на голой металлической сетке стоявшей в углу ржавой, явно подобранной на какой-то свалке кровати лежал грязный, до самых глаз заросший спутанной полуседой бородой, до предела изможденный человек. Среди гниющего тряпья на полу россыпями белели использованные одноразовые шприцы. Когда Юрий шагнул к кровати, они противно захрустели у него под ногами. Глаза узника этого вонючего склепа были закрыты; приглядевшись, Юрий с ужасом и отвращением узнал в нем Андрея Тучкова. Его левый рукав был закатан почти до плеча, открывая исколотый, превратившийся в сплошной синяк сгиб локтя. Иссохший бицепс был перехвачен резиновым жгутом; правая рука, бессильно свесившаяся с кровати, все еще сжимала пустой шприц. Рот лежащего был испачкан белой пеной; подойдя еще ближе, задыхаясь от вони, Юрий понял, что Тучков не дышит. Сырая кирпичная стена над кроватью была украшена знакомой надписью, нацарапанной, судя по всему, какой-то железкой; вокруг надписи вкривь и вкось были расклеены фотографии – те самые, которыми Одинцов во время допроса тыкал Юрию в нос. На торчащем из стены гвозде висела мятая, вся в бурых пятнах, широкополая ковбойская шляпа; в углу стоял грубо сколоченный деревянный стол, на котором Юрий увидел готовый к работе паяльник, обрезки разноцветных проводов и разбросанные в полном беспорядке радиодетали. Под столом стоял вскрытый деревянный ящик защитного цвета. Крышка была сдвинута, и Юрий, не нагибаясь, мог видеть внутри завернутые в коричневую бумагу бруски, похожие на хозяйственное мыло, точно такие же, как те, что были обнаружены в багажнике его машины.

– Твою мать, – с тоской сказал Юрий.

После разговора с Мариной Медведевой он ожидал увидеть здесь именно то, что увидел, но от этого ему не стало легче – наоборот, он предпочел бы убедиться в обратном. Преодолев отвращение, он склонился над кроватью, послушал, а потом протянул руку и дотронулся до шеи лежащего, надеясь отыскать пульс.

Липкая, нечистая кожа Тучкова еще хранила остатки тепла, но пульс отсутствовал. Юрий понял, что опоздал совсем чуть-чуть – на полчаса, а может быть, на час. Впрочем, учитывая количество валявшихся на полу шприцев, он сомневался, что спасение стало бы для покойного Тучи таким уж благом: за неполных два месяца, что миновали со дня его освобождения, он превратился в законченного наркомана и умер, как и положено наркоману, от передозировки. Что ж, подумал Юрий, зато он провел эти два месяца, ни о чем не волнуясь, не страдая, ни в чем не испытывая нужды: все, чего он желал, к чему стремился после первых двух-трех уколов, сводилось к очередной дозе. А дозу, судя по всему, ему доставляли регулярно...

Потом он задумался, как бы все устроить так, чтобы Марина Медведева не увидела этой картины. Это почему-то казалось ему очень важным; оглядевшись по сторонам и не найдя ничего подходящего, Юрий сунул пистолет за пояс, стащил с себя легкую спортивную куртку и накрыл ею лицо Тучкова. Расправляя ткань, он услышал позади себя гулкий металлический удар и скользящий лязг задвинутого засова.

Юрий резко выпрямился, обернулся и шагнул к дверям, но тут же остановился, поняв, что биться всем телом в железную пластину бесполезно и к тому же унизительно: тот, кто захлопнул за ним дверь этой мышеловки, похоже, только того и ждал. Ему ничего не стоило выстрелить Юрию в спину, пока он стоял посреди освещенной комнаты, однако убийца предпочел менее надежный, но зато более эффектный способ.