Великолепная пятерка

Судя по приближающимся звукам, люди из ФСБ особенно не церемонились.

— Там никто не отвечает, — сказал Романов.

— Ты не вовремя... Как это не отвечает?! — Челюсть нажат кнопку автодозвона. — Сейчас ответят...

— Там молчат... Там не отвечают... — Романов вдруг начал истерически смеяться. — Там никого нет... Там никого нет...

Черные куртки с желтыми буквами ФСБ появились совсем близко, и Романов вдруг рванулся к ним, поднимая руки вверх и вопя что было сил:

— Заложник — здесь! Я — заложник! Вот он — я! Наконец-то...

Прежде чем лечь лицом на холодный пол подвала, Челюсть проворчал:

— Вот ведь скотина... Вот скотина...

И подумал, что непременно уволит того козла на базе, который поленился снять телефонную трубку.

Парамоныч: лажа (2)

Усадив Олеську в машину, Парамоныч перезарядил ружье и держал его направленным на дверь рославской базы, пока изрядно поцарапанный Вася неторопливо вышагивал по выложенной желтой плиткой дорожке. Потом и Вася поместил свое солидное тело в машину, Парамоныч сел за руль и, выжимая педаль газа, сказал девочке:

— Олеся, у меня к тебе большая просьба... Ты только папе ничего не рассказывай, ладно? Как будто и не было ничего.

— Нопро, — сказала Олеся. — Ноу проблем.

— Вот и славно, — облегченно вздохнул Парамоныч, выводя машину на шоссе. Через некоторое время на базе зазвонил телефон, но снять трубку было некому.

Уничтожение файла

25 октября, в четверг, несмотря на высказанное пожелание следователя не покидать пределы города (а лучше вообще посидеть дома и никуда не высовываться), Борис Романов приехал в аэропорт Шереметьево-2. Он был не один — с дочерью, тринадцатилетней необычно серьезной девочкой, и двумя сопровождающими.

Сопровождающие зорко поглядывали по сторонам, пока Борис оформлял документы. Впрочем, оформлял документы уже не Борис — в его паспорте значилось другое имя. Тринадцать дней спустя эти документы все же пригодились ему. Хотя — и он до сих пор не мог в это поверить — использованы будут только два паспорта из трех. Один так и останется лежать во внутреннем кармане его пиджака. Позже он часто будет смотреть на вклеенную в паспорт фотографию и будет разговаривать с ней, а однажды даже заплачет... Но это будет позже, по другую сторону пограничного и таможенного контроля.

Прежде чем пройти на посадку, Борис обернулся к своим сопровождающим и сказал:

— Ну что ж, спасибо...

— Это еще за что? — спросила Морозова.

— Все-таки спасли мне жизнь...

— Мы не хотели, — сказала Морозова.

— Это вышло случайно, — добавил Монгол. — Побочный эффект.

— Ну и ладно, — не стал спорить Борис, быстро пожал Морозовой и Монголу руки, а потом пошел на посадку.

— Какие-то они странные... — проговорила на ходу Олеська.

— Странные, — согласился Борис и мысленно добавил, что хорошо бы судьба избавила его дочь от знакомств с такими вот странными людьми...

За шесть дней до этого, 19 октября, в пятницу, после того, как сотрудники ФСБ вместо склада оружия нашли всего лишь один труп, несколько неизвестно кому принадлежащих пистолетов и одного человека, который заявлял о том, что был похищен Службой безопасности корпорации «Рослав», Морозова приехала домой. Она все-таки приехала домой, хотя иногда у нее возникало ощущение, что этого никогда больше не случится и она будет всю жизнь болтаться по конспиративным квартирам, машинам, поездам, офисам, засадам...

Она стащила через голову свитер, скомкала и бросила его на стиральную машину. Потом туда же полетели джинсы. Морозовой хотелось не просто избавиться от этих вещей, в которых она провела весь страшный сегодняшний день, но сжечь их, уничтожить. Некоторое время она сидела, уткнувшись лицом в ладони, и думала, что если что-то и нужно сжечь, так это платье от Донны Каран, купленное Морозовой в состоянии краткого умственного расстройства и очередной депрессии. Выйти куда-то в этом платье было совершенно невозможно, точнее, некуда было в нем выйти. Но оно существовало, и каждый раз, открывая шкаф и натыкаясь взглядом на это платье, Морозова испытывала приступ тихого отчаяния. В этом долгом поединке между нею и платьем кто-то должен был неизбежно пасть жертвой, и Морозова решила, что это будет платье, а не она.

От мыслей об очищающем пламени ее оторвал звонок в дверь. Морозова взяла пистолет и пошла открывать.

— Это я, — раздался из домофона голос Монгола. Морозова не удивилась. Она только лишь с запозданием сообразила, открыв дверь, что стоит перед Монголом в нижнем белье. И с пистолетом.

Впрочем, Монгол не удивился.

— Знаешь, — сказал он, глядя на морозовские коленки. — Я вот тоже не могу дать никаких гарантий...

— И я тоже, — сказала Морозова.

Некоторое время они так стояли друг напротив друга, и у Монгола не хватило решимости переступить порог, а Морозова не смогла сделать шаг назад. Потом она просто закрыла дверь и пошла спать, бросив пистолет на прикроватный столик.

На следующий день, 20 октября, в субботу, утром Морозова сидела в кабинете Шефа, слушая его совершенно спокойно и расслабленно.

— То есть не выгорело? — хмуро поинтересовался Шеф.

— Не выгорело, — подтвердила Морозова. — Я с самого начала вам говорила — шансы нулевые...

— Уголовное дело по поводу каких-то там внутренних правонарушений в Службе безопасности «Рослава» — это тоже дело... Но это не то, что нам нужно.

— Я знаю, — сказала Морозова.

— У тебя две вакансии в команде...

— Да.

— Кандидатуры есть?

— Нет. А куда спешить? Кирсан из больницы выписался. Пока справимся. А случайных людей нам не нужно...

— Угу, — сказал Шеф. — Про Кабанова слышала? Всю его команду положили. Жалко мужика...

— А уж как мне жаль, — сказала Морозова, рассматривая свои ногти.

— Что-то мне подсказывает, — проворчал Шеф, — что твоя скорбь не совсем искренняя... Впрочем — ладно.

— Ладно, — согласилась Морозова.

26 октября, в пятницу, Леониду Ивановичу Сучугову все-таки была изменена мера пресечения. Он был выпущен под подписку о невыезде и под личное ручательство руководства корпорации «Рослав». Поначалу это событие вдохновило Сучугова, но в ту же пятницу, будучи привезен в кабинет начальника СБ, Сучугов радоваться перестал.

— Административный отпуск? — переспросил он. — На неограниченное время?

— На время следствия, — уточнил начальник. — Сам понимаешь, главное — вывести фирму из-под удара... Ты-то это должен понимать. И вообще — нашел чем человека по черепу лупить — собственным зарегистрированным оружием... Да еще под видеокамерой.

— Они не смогут восстановить пленку, — проворчал Сучугов.

— Поживем — увидим...

Дома Сучугов для успокоения нервов принялся разбирать почту, прослушивать накопившиеся за неделю звонки на автоответчике... Пятый звонок был от Карабаса. Звонок с того света...

Сучугов послушал торопливую скороговорку Карабаса и пожал плечами — никаких денег теперь Карабасу платить было не нужно, папка же, видимо, по-прежнему лежала в ячейке камеры хранения на Павелецком вокзале. Вечером в пятницу Сучугов съездил туда и забрал ее.

В машине он бегло просмотрел содержание исписанных размашистым почерком листов, посмеялся над грамматическими ошибками Карабаса... Потом он смеяться перестал. Если верить карабасовской писанине, то в конце сентября группа спецотдела СБ «Интерспектра», к которой был приписан Карабас, осуществила какую-то операцию в поезде Москва — Санкт-Петербург. Карабас не знал, в чем состояла суть операции, он лишь написал, что центральную роль там играла некая Морозова, которая по такому случаю одевалась в какие-то шикарные тряпки.