Дикое правосудие

...которая медленно оседала вниз, словно лопасти вертолета потеряли контакт с воздухом. Аппарат вздрогнул и устало свесил нос к земле в жарком воздухе, взметая тучи пыли внизу.

Лок на ощупь вставил в «рюгер» новый магазин, продолжая с восторгом зачарованно наблюдать за медленной смертью машины. Вертолет падал рядом с ним, совершенно утратив угрожающий вид. Он был безвредным, как и мертвец, свисавший из открытой дверцы с бессмысленно болтавшимися руками. Лопасти сливались в головокружительный сверкающий круг, все ближе и ближе к Локу...

...Чары рассеялись. Лок очень медленно поднялся на свинцовых ногах и побрел прочь, как по глубокой воде, – прочь от последнего нырка вертолета. Потом он ничком упал на землю, выбросив в сторону руку с винтовкой.

Вертолет врезался в откос оврага, вспахивая песок и гравий, наваливая на себя груды сухой, мертвой почвы. Грохот отдавался в зубах и костях Лока, земля тряслась под ним, словно в лихорадке... Скрежет металла, хлопки лопающихся стекол. Звуки мало-помалу стихали, но еще долгое время после того, как наступила тишина, Лок прижимал ладони к ушам. Затем он перевернулся на спину, подтащил к себе винтовку и сел среди куч развороченной почвы, растерзанных древовидных чолл в туче пыли.

Меч сломанной лопасти торчал из сухого русла ручья, другая лопасть вонзилась в откос оврага. Вертолет был завален раздавленными кактусами, темной землей, покрыт пылью. В кабине невозможно было что-либо разглядеть. Казалось, вокруг не осталось ни одного живого существа, кроме Лока. Он поднялся на ноги и нетвердым шагом направился к разбитой машине.

Стрелок попал под вращавшиеся лопасти. Темные пятна на фюзеляже и разбитых стеклах были оставлены не только кактусовым соком и охристой почвой. Труп лишился головы, а то, что осталось, изодранное почти в лоскутья, по-прежнему свисало на измочаленных ремнях, как будто собиралось несмотря ни на что довести дело до конца и убить Лока.

Лока вывернуло наизнанку. Он блевал желчью до тех пор, пока у него не заболело горло, а затем вздрогнул от внезапного ледяного холода, словно солнце уже зашло за горизонт. Дверца со стороны пилота распахнулась, свисая на одной петле. Сам пилот, жестко пристегнутый к своему сиденью, невидящими глазами смотрел на паутину, сотканную выстрелами Лока на плексигласе. Лок наклонился над трупом – одна дыра в груди, другая в левом виске – и увидел тщедушное тело Тяня, лежавшего со сломанной шеей. Одну руку вьетнамец подвернул под себя, другую вытянул вперед, словно что-то отстраняя. Тянь был мертв.

Услышав звук захлопнувшейся дверцы, Лок вздрогнул, как от удара. Через несколько секунд взревел двигатель, колеса заскрежетали по гравию, и автомобиль, стоявший в ста ярдах от него за высокими кактусами, покатил прочь. Пыль вилась за ним вдоль края оврага.

Один из них уже умер. Им недостаточно хорошо платили, чтобы у них появилось желание довести дело до конца после смерти Тяня и без поддержки с воздуха. Выжившие пехотинцы бежали с поля боя.

Лок отошел от искореженного летательного аппарата в тень одной из древовидных чолл. Он опустился на песок в благословенной тени, баюкая винтовку на коленях; его голова неудержимо клонилась на грудь от опустошающей усталости. Он закрыл глаза, пытаясь не думать о мухах, уже жужжавших над телами в вертолете.

Спустя довольно долгое время, если судить по положению солнца, он проснулся от шума какого-то летательного аппарата, пролетевшего низко над ним в западном направлении. Протерев глаза, он заметил одномоторный самолетик, спускавшийся к невидимой посадочной полосе в трех или четырех милях от того места, где он находился. Было очевидно, что этот самолет не занимался его поисками. У Лока разболелась голова, перед глазами плясали крошечные искры. Должно быть, грунтовка, на которую он съехал с автострады, вела к маленькому аэродрому.

Он посмотрел на перевернутый джип и покачал головой. Пожалуй, ему будет не под силу починить машину в одиночку. Придется идти пешком. Послышалось воркование дикого голубя, затем пронзительная песня крапивника. Мухи, клубившиеся над местом крушения вертолета, издавали слитный деловитый гул.

Лок рассмотрел возможность позвонить Фолкнеру в Вашингтон, но отбросил ее. Он помнил статью в газете, прочитанной на станции техобслуживания. Девушка была наркоманкой и проституткой, он якобы подцепил ее на улице. Автомобиль, взятый им напрокат, видели в округе. Да, Тургенев держал его в ящике с плотно запечатанной крышкой.

Несмотря на то, что он сделал здесь...

А что, собственно, он сделал? Избавился от непосредственной угрозы. Дал себе передышку, – возможно, на несколько часов, – и часть этого времени уже потрачена на сон.

Ничего другого ему не оставалось. Тургенев сжег за ним все мосты.

Вода... он должен найти воду. Потом чего-нибудь поесть. Нужно добраться до посадочной полосы до наступления темноты.

* * *

Игорь Трешиков, шеф УВД Нового Уренгоя, с печалью смотрел на Воронцова, чья голова покоилась на больничной подушке. Правая рука начальника следственного отдела была скована тяжелым лубком, голова забинтована, а гипсовый корсет под одеялом фиксировал сломанные ребра. На его челюсти чернели кровоподтеки, на скулах остались пятна от ожогов.

Трешиков неуверенно переминался с ноги на ногу. Люди Воронцова – Дмитрий Горов, Марфа, сама только что вставшая с больничной койки, и Голудин – собрались вокруг постели, как церемониальные телохранители.

Воронцов смотрел на Трешикова мутным взглядом, и начальник УВД пытался пробудить в своей душе возмущение, овладевшее им, когда он получил инструкции от Бакунина. Теперь праведный гнев мог послужить для поддержки его авторитета и достоинства во время свидания с Воронцовым. Глядя на своего подчиненного, Трешиков чувствовал себя так, словно его обвинили в предательстве.

– Я... мне постоянно сообщали о твоем состоянии, Алексей, – это было все, что он мог выдавить из себя сейчас. Девушка презрительно усмехнулась. Глаза Воронцова ненадолго закрылись, а затем снова открылись – медленное, отрешенное движение. По словам врачей, мозг не получил серьезных повреждений. Да, было сильное сотрясение, но вполне излечимое.