Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней

Телефон продолжал звонить.

Может, то Гринспан и Штерн, Звонят выяснить, почему он не звонит им. И, не получив ответа, они должны обеспокоиться и явиться сюда, не так ли? Если бы только доберманы еще придержали Менгеле…

Он открыл глаза.

Менгеле сидел, улыбаясь окружавшим его псам — спокойная, уверенная, дружелюбная улыбка. Теперь они уже больше не рычали.

Он позволил векам опуститься на глаза.

Он попытался изгнать из своих мыслей картины газовых камер, марширующих армий и вопящих толп. Он подумал, что, скорее всего, Макс, Лили и Эстер смогут и дальше руководить работой Центра. Возмездие должно прийти. И остаться в памяти.

Рычание и лай. Он открыл глаза.

— Нет, нет! — торопливо говорил Менгеле, вжимаясь спиной в угол дивана и вцепившись в подлокотник и спинку, пока доберманы, рыча, надвигались на него. — Нет, нет! Хорошие собачки! Хорошие! Нет, нет, я никуда не двигаюсь! Нет, нет! Видите, как я спокойно сижу? Хорошие собачки. Хорошие.

Улыбнувшись, Либерман снова прикрыл глаза.

Хорошие собаки.

Гринспан? Штерн? Приходите же…

— Еврейский выродок?

Носовой платок уже и сам держался на ране, присохнув, так что он держал глаза закрытыми, стараясь не дышать — пусть себе думает — но тут он приподнял правую руку и шевельнул средним пальцем.

Далекий лай. Собаки на задах дома подали голос.

Он открыл глаза.

Менгеле в упор глядел на него. И в его взгляде была та же ненависть, что в тот вечер, давным-давно, хлынула на него из телефонной трубки.

— Что бы ни было, — сказал Менгеле, — я все равно победил. Уиллок был восемнадцатым, кого постигла смерть. Восемнадцать из них потеряли своих отцов, когда и он потерял своего, и, по крайней мере, хоть один из восемнадцати достигнет возмужания, как и он, и станет тем, кем был он. И тебе не удастся живьём покинуть эту комнату, чтобы остановить его. Мне, может, это тоже не удастся, но уж тебе-то и подавно; уж в этом-то я могу тебя заверить.

Шаги на крыльце.

Доберманы рычали, обступив Менгеле.

Либерман и Менгеле, разделенные пространством комнаты, смотрели друг на друга.

Открылась передняя дверь.

Закрылась.

Они смотрели на порог.

Что-то упало в холле. Звякнул металл.

Шаги.

В дверях появился и остановился мальчик — худой, остроносый, темноволосый. Широкая красная полоса пересекала грудь его синей куртки с молнией.

Он посмотрел на Либермана.

Он посмотрел на Менгеле и на собак.

Перевел взгляд на убитого добермана.

Вытаращив светло-голубые глаза, он обводил взглядом комнату.

Рукой, затянутой в черную пластиковую перчатку без пальцев, он откинул со лба острый клок волос.

— Вот черт! — воскликнул он.

— Mein… дорогой мой мальчик, — начал Менгеле, с обожанием глядя на него, — мой дорогой, дорогой, дорогой мальчик. Ты просто не можешь себе представить, как я счастлив, как я рад видеть тебя перед собой, такого красивого, сильного и здорового! Не можешь ли ты отозвать этих псов? Этих восхитительных и преданных тебе собачек? Они держат меня без движения на месте уже несколько часов, ошибочно решив, что именно я, а не этот грязный еврей, что валяется вон там, пришел сюда обидеть тебя. Так будь любезен, отзови их, да? И я все тебе объясню. — Он нежно улыбался, сидя среди рычащих доберманов.

Мальчик, рассмотрев его, медленно повернул голову к Либерману.

Либерман мог только отрицательно покачать головой.

— Не позволяй, чтобы он тебя обманул, — предупредил Менгеле. — Он преступник, убийца, ужасный человек, который явился сюда, чтобы нанести вред тебе и твоей семье. Отзови этих псов, Бобби. Видишь, я даже знаю, как тебя зовут. Я знаю о тебе все — и то, что ты бывал на Кейп-Код прошлым летом, что у тебя есть кинокамера, что у тебя есть две симпатичные двоюродные сестрички, которых зовут… я старый друг твоих родителей. В сущности, я тот врач, что принимал тебя и привез тебя сюда из-за границы. Я доктор Брейтенбах. Тебе когда-нибудь доводилось слышать обо мне? Я давно уехал отсюда.

Мальчик недоверчиво посмотрел на него.

— Где мой отец? — спросил он.

— Не знаю, — ответил Менгеле. — Я подозреваю, что эта личность с пистолетом, который мне посчастливилось выбить у него — собаки, увидев, как мы боремся, пришли к неправильным выводам — я подозреваю, что он мог… — Менгеле печально покачал головой, — расправиться с твоим отцом. Только что приехав из-за границы, я позвонил сюда, и он впустил меня в дом, сделав вид, что он ваш друг. Когда он вытащил оружие, мне удалось справиться с ним, но он успел открыть двери и впустить собак. Отзови их, и мы поищем твоего отца. Может, он только лежит где-то связанным. Бедный Генри! Но давай будем надеяться на лучшее. Хорошо, что тут не было твоей матери. Она все еще преподает в школе в Ланкастере?

Мальчик не сводил глаз с мертвого добермана.

Либерман шевельнул пальцами, пытаясь привлечь его внимание.

Мальчик перевел глаза на Менгеле.

— Кетчуп! — сказал он, и доберманы, прыгая, поспешили к нему: двое расположились по одну сторону от мальчика, а одна собака — по другую. Руками он коснулся их длинных вытянутых голов, отливавших вороненым блеском шерсти.

— Кетчуп! — радостно воскликнул Менгеле; спустив ноги с дивана, он принял сидячее положение и начал растирать плечо. — Да и за тысячу лет я бы не догадался сказать «кетчуп». — Поднимаясь и растирая бедро, он улыбнулся. — Я говорил им «вон», я говорил им и «прочь», и «идите», я называл их друзьями, но мне и в голову не пришло сказать «кетчуп»!

Мальчик, нахмурившись, стягивал перчатки.

— Мы… нам бы лучше позвонить в полицию, — сказал он. Темный клок волос упал ему лоб.

Менгеле уже сидел, уставившись на него.

— До чего ты восхитителен! — сказал он. — Я так… — Моргнув, он сглотнул комок в горле, продолжая улыбаться. — Да, — сказал он, — мы, конечно же, должны позвонить в полицию. Сделай мне одолжение, mein… Бобби, дорогой. Забери собак, сходи на кухню и принеси стакан воды. Может, ты сможешь найти что-нибудь и поесть для меня. — Он встал. — Я позвоню в полицию, а потом поищу твоего отца.

Мальчик засунул перчатки в карман куртки.

— Это ваша машина стоит спереди у дома? — спросил он.

— Да, — сказал Менгеле. — А его в гараже. Во всяком случае, я так предполагаю. Или это ваши? Семейные?

Мальчик скептически посмотрел на него.

— На той, что перед домом, на бампере есть наклейка, что, мол, Израиль отвечает за всех евреев. А вы сказали, что еврей — он.

— Таков он и есть, — сказал Менгеле. — Во всяком случае, он смахивает на него. — Он улыбнулся. — В такой ситуации трудно подобрать слова. Будь добр, принеси мне воды, а я позвоню в полицию.

Мальчик откашлялся.

— Можете ли вы снова сесть? — осведомился он. — А я прикажу им постоять рядом.

— Бобби, дорогой…

— Маринад! — резко сказал мальчик и доберманы с рычанием ринулись к Менгеле. Он опрокинулся на диван, закрывая предплечьями лицо.

— Кетчуп! — закричал он. — Кетчуп! Кетчуп! — Но доберманы с рычанием обступили его.

Мальчик вошел в комнату, расстегивая молнию на куртке.

— Вас они слушаться не будут, — сказал он, поворачиваясь к Либерману и откидывая со лба клок темных волос.

Либерман смотрел на него.

— Он обвел вас вокруг пальца, не так ли? — сказал мальчик. — Пистолет был у него, и в дом впустил вас он.

— Нет! — вскричал Менгеле.

Либерман кивнул.

— Вы не можете говорить?

Он покачал головой, кивком показав на телефон.

Мальчик кивнул и повернулся к аппарату.

— Этот человек — твой враг! — закричал Менгеле. — Клянусь Господом Богом, что так и есть!

— Вы думали, что я задержусь в школе? — подойдя к столу, мальчик подтянул к себе телефон.

— Не надо! — попытался перехватить его Менгеле. Доберманы ринулись к нему, и он остался в- том же положении. — Пожалуйста! Прошу тебя! Ради тебя же самого, не ради меня! Я твой друг! Я приехал сюда помочь тебе! Выслушай меня, Бобби! Только одну минуту!