Закон против тебя

Манохин понял, что годы тренировок прошли впустую – он не успел. Ему оставалось всего-навсего спустить курок, но старенький тульский «наган», снятый Баклановым с тела Лехи-Большого, выстрелил на долю секунды раньше. Пуля ударила Прыща в подбородок, опрокинув его вместе с легким офисным креслом, из которого он так и не успел встать.

Манохин все-таки выстрелил, падая на спину, и его выстрел погасил один из потолочных светильников, которые Уманцев, как всегда, забыл выключить еще с вечера.

Уманцев, никогда не бывший дураком, стремительно нырнул под стол и через мгновение вынырнул оттуда, сжимая в потной ладони направленный на Бакланова пистолет, который хранился в нижнем ящике стола. Он не тратил своего драгоценного времени на тренировки, но его трюк получился удачным благодаря своей неожиданности. Петр Николаевич успел прицелиться и нажать на спусковой крючок раньше, чем тонкое, похожее на комариный хоботок дуло «нагана» нащупало его голову. Спусковой крючок сдвинулся на какую-то долю миллиметра и уперся в непреодолимую преграду. «Предохранитель!» – понял Уманцев и увидел, как на дульном срезе старого револьвера, который был, наверное, вдвое старше него, расцвел бутон бледного пламени. Ему даже померещилось, что он видит стремительно приближающийся наконечник летящей ему прямо в лицо пули, но Петр Николаевич так и не успел понять, видел ли он это на самом деле, потому что в следующее мгновение для него навсегда погасло солнце.

Они оставили машину приблизительно в полукилометре от цели своей поездки и двинулись дальше пешком, описывая по лесу широкую дугу, чтобы выйти к «объекту номер ноль» с тыла. Бакланов хмурился, все еще не в силах решить, правильно ли он поступил, застрелив двоих человек, которых видел впервые в жизни. То обстоятельство, что в противном случае кто-нибудь из них непременно застрелил бы его, Михаил в расчет не принимал. Подберезский, всю дорогу пытавшийся отвлечь его от мрачных размышлений, болтая о пустяках, наконец отчаялся преуспеть и замолчал, тем более что, судя по всему, они уже почти вплотную подошли к цели.

В лесу было душно, перегретый влажный воздух гудел и звенел от туч комаров и слепней.

– Интересно, – проворчал Андрей, яростно отмахиваясь от этих кровососов зеленой веткой, – что они жрут, когда в лесу нет людей?

– Друг друга, – предположил Борис Иванович.

– Хорошо бы, кабы так, – буркнул Подберезский, звонко припечатывая севшего на плечо слепня с огромными, прозрачными, как янтарь, глазами.

Борис Иванович вдруг остановился как вкопанный и поднял вверх вытянутую руку. Бакланов и Подберезский, занятые каждый своими мыслями, среагировали на этот жест автоматически, не успев даже осознать, что делают. Они присели там, где стояли, и стали напряженно вглядываться в желто-зеленую мешанину ветвей и листьев, краем глаза следя за Борисом Ивановичем, который снова, как много лет назад, стал для них боевым командиром. Если бы у Бакланова до сих пор оставались сомнения в правдивости тех сведений о его прошлом, которые сообщили ему Рублев и Подберезский, сейчас они развеялись бы окончательно: тело, в отличие от мозга, помнило все и без раздумий подчинялось приказам Комбата.

Впереди в непролазной лесной чаще маячил просвет.

Присмотревшись, они увидели среди листвы, в путанице света, пятно бетонного столбика. Комбат дал сигнал двигаться вперед, и вскоре они остановились у остатков ржавой проволочной ограды.

– Периметр, – едва слышно сказал Борис Иванович. – Похоже, мы на месте. Так ты говоришь, там снайпер?

– Был снайпер, – так же тихо откликнулся Бакланов. – Теперь, возможно, их уже двое.

– На месте хозяев я бы посадил в засаду не второго снайпера, а автоматчика или даже пулеметчика, – прошептал Комбат, – Кто полезет на дерево?

Андрей вздохнул, огляделся по сторонам, нашел поблизости подходящую березу и, поплевав на ладони, сноровисто пополз вверх по толстому гладкому стволу, Когда он добрался до нижнего сука, дело пошло веселее, и вскоре подошвы его кроссовок окончательно исчезли из виду в густой шелестящей кроне.

– Андрюха решил сменить фамилию, – прокомментировал его действия Комбат. – Ему надоело быть Подберезским. Ему больше нравится Наберезский.

Точнее, Мариец-Наберезский.

– Старое трепло, – послышалось сверху.

Бакланов улыбнулся одними губами. Глаза его при этом оставались печальными. Борис Иванович посмотрел на него, недовольно" пошевелил усами, но ничего не сказал. Вместо этого он сначала сел на землю, а потом вытянулся во весь рост, прикрыв глаза согнутой рукой. Через минуту он уже спал, глубоко и ровно дыша, наверстывая проведенные за рулем ночные часы.

Бакланов сел рядом, отгоняя комаров. Он сидел, по-турецки скрестив ноги, и вспоминал Шибздика, сказавшего на прощание замечательную вещь: мы не рабы. Шибздик был мертв, Бакланов узнал об этом от Лехи-Маленького так же, как и то, что перед смертью бестолковый коротышка не выдал бандитам своего товарища по побегу. Он умер свободным, и, вспомнив о нем, Бакланов понял, что все было правильно: и то, что они вернулись сюда, и то, что собирались сделать, и то, что уже сделали. Если закон уснул или ушел в бессрочный отпуск, человек просто обязан защищать себя и своих близких сам, не перекладывая эту обязанность на чужие плечи.

Комбат начал похрапывать – сначала тихонько, а потом все громче. Не отвлекаясь от своих мыслей и продолжая в то же время чутко прислушиваться к лесным шорохам и пению птиц, Бакланов толкнул спящего в плечо. Борис Иванович, не просыпаясь, пробормотал что-то неразборчивое и повернулся на бок, перестав храпеть. Бакланов невольно улыбнулся: память его по-прежнему была пуста, как недавно вымытая классная доска, но он почему-то был уверен, что Комбат мгновенно проснулся бы при малейшем подозрительном шорохе.

Подберезский просидел на дереве почти час. Потом наверху раздался шорох, тихий треск подломившейся ветки и невнятное, отпущенное свистящим шепотом ругательство.

Потом среди ветвей возникли ноги Подберезского, а через мгновение он мягко спрыгнул на землю, опустившись на корточки и даже не коснувшись руками травы.

Борис Иванович уже был на ногах.

– Ну что? – спросил он, протирая заспанные глаза.

– Двое, – коротко доложил Подберезский. – Пулеметчик и снайпер. Сидят в кустах с рациями и считают ворон.

– Подойти к ним можно?

– Спрашиваешь! Это же обыкновенные валенки!

Не пойму только, почему они до сих пор не затеяли резаться в «очко».

– Тогда пошли. Только учтите, что хотя бы один нам нужен живым, иначе ворота придется высаживать.

У периметра они разделились. Подберезский указал Бакланову точное направление, в котором находился окопчик, где засел бандит с пулеметом, и беззвучно растворился в кустах. Борис Иванович выбрал удобную позицию, откуда были хорошо видны ворота ангара, и затаился там с «наганом» Лехи-Большого на тот случай, если кому-то из часовых удастся вызвать подмогу.

Через шесть минут по его часам кусты слева от ворот затрещали и расступились. На заросшую травой асфальтированную дорожку, спотыкаясь, выбрался человек в камуфляжном комбинезоне. Глаза у него были дикие, к потному лицу прилипли листья и комочки земли. Вслед за ним из кустов вышел довольный Подберезский, держа в одной руке рацию, а в другой – армейскую снайперскую винтовку.

– Ну что стал, стояло? – добродушно осведомился он, толкая замешкавшегося охранника между лопаток стволом винтовки. – Давай шевели поршнями!

Борис Иванович покинул свой наблюдательный пост и тоже вышел на дорожку. Пленный вздрогнул от неожиданности и сделал странное движение, как будто намереваясь побежать одновременно на все четыре стороны.

– Тпррр, – сказал ему Подберезский, и охранник послушно замер.

Кусты снова зашевелились, и из них выбрался Бакланов с ручным пулеметом наперевес. Борис Иванович заметил кровь на его пальцах и не стал спрашивать, что случилось со вторым охранником.

– Давай махнемся, Баклан, – предложил Подберезский. – Ты мне свою машинку, а я тебе – : «весло».