Черный тюльпан

– Где он живет? – спросил я, кивая на старика.

– Там, – неопределенно махнул рукой Игнатенко. – В овчарне, километра два отсюда.

Его насторожил мой вопрос и взгляд, которым я провожал стадо.

– Пастуха ты не трожь, – добавил Игнатенко. – Этот человек наш. Он мне баранину на заставу поставляет.

– Пусть поставляет, – ответил я.

Игнатенко грыз кончик высохшей соломинки и, щурясь, смотрел на меня.

– Ты здесь человек новый, – медленно произнес он, словно еще не знал, что скажет дальше. – В обстановку еще не въехал. Здесь много нюансов, со временем ты во всем разберешься. А пока сильно не напрягайся, не то дров наломаешь. Ясно?

– Не совсем.

– Ты уйдешь, а мне здесь служить. Сиди на позициях и будь готов дать отпор, если на тебя нападут. За инициативу здесь лишних денег не платят. А подстрелить могут с легкостью необыкновенной. Теперь ясно?

– Где убили четверых солдат?

– Здесь и убили. – Игнатенко повернулся и махнул рукой в сторону берега. – Вот там, рядом с промоиной. Шарахнули по бээмпэ из безоткатки, их всех осколками посекло.

– А зачем? Ради чего?

– Что – ради чего? – поморщился Игнатенко.

– Чего они хотели?

– Кто? «Духи»?.. Послушай, ты с луны свалился? Не знаешь, что они туда-сюда толпами шастают?

– А если бы тебе надо было перейти? Стал бы переправляться рядом с заставой?

– Что?! Ну, бля, академиков прислали! – выругался Игнатенко и развел руки в стороны.

Ближе к вечеру, когда немного спала жара, я взял с собой Герасимова и еще одного солдата и пошел посмотреть на овчарню. Ничего интересного. Старый, зияющий дырами, загаженный овцами сарай. Рядом с ним – ветхая пристройка с крохотным мутным оконцем. Замка на двери не было, и мы заглянули внутрь. Топчан, печка-буржуйка с чайником на чугунной крышке, одноногий стол, застеленный почерневшей от старости клеенкой. Здесь, должно быть, старик изредка ночевал, если по каким-то причинам не уходил в кишлак.

Единственное, чему можно было удивиться, – как старик еще не помер, выкуривая столько сигарет. Земляной пол, как ковром, был покрыт раздавленными окурками. Хорошие сигареты предпочитал пастух – «Кэмел», «Мальборо», «ЛМ«.

Во взвод я вернулся один – парни остались ночевать недалеко от овчарни.

Ночью меня разбудили редкие звуки выстрелов. Я спрыгнул с передка бээмпэ, который служил мне кроватью, и взобрался на ближайший холм.

Полная луна висела над Пянджем, освещая холодным светом призрачные горы. Малиновые огоньки трассеров скользили по черному небу со стороны афганского берега, а следом за ними долетала отрывистая дробь. С нашей стороны прозвучала ответная очередь, затем откликнулись пограничники. И снова стало тихо.

На связь вышел ротный, спросил, чем мы занимаемся, усталым и безразличным тоном давая понять, что он и так прекрасно знает, что ничем серьезным.

– Человек пятнадцать. Может, восемнадцать. Точно сосчитать было трудно – темно, – рассказывал Герасимов. – Там место для наблюдения неудобное – холм дает тень от луны. Как они пришли – мы вообще не видели. Только шаги, тихие разговоры. Потом огоньки сигарет заметили. Вокруг овчарни три огромных пса носились, нам бы задницы они изорвали в минуту, а этих не тронули, даже лая не было.

Он снял с головы темно-зеленый платок, промокнул им вспотевшее лицо.

– Эти люди были с оружием? – спросил я.

– Не заметил. Кажется, без.

– Что, в руках вообще ничего не было?

– Рюкзаки, мешки были.

– Сколько они пробыли на овчарне?

– Час от силы. Потом по тропе дальше пошли. Сначала одна группа, потом другая. Частями.

– Хорошо. Спасибо, – сказал я Герасимову, пожимая ему руку.

Люди, окружавшие меня, по сути, мои союзники, единомышленники, ставили передо мной непреодолимые барьеры. И это оказалось самым трудным препятствием в моем деле. Игнатенко невзлюбил меня. Я не страдал от этого чувства, молодой человек был мне безразличен. Но его самоуверенность и высокомерие мешали мне работать. Если бы я мог рассказать ему о своих планах, возможно, он пошел бы мне навстречу, но здесь я вообще не мог доверять кому-либо в полной мере.

Что я хотел выяснить? Что постоянный поток контрабандистов с наркотиками идет через Пяндж. А затем? В Куляб? Курган-Тюбе? Или сразу в Душанбе? Каким образом наркотики попадают на борта военных самолетов? В какой упаковке? В конце концов, кто отвечает за их погрузку?

Пока что я не ухватил даже самый кончик этой нити и еще четко не представлял, как буду это делать. То, что граница во многих местах, образно говоря, «дырявая», я убедился в первую же неделю пребывания на заставе. Катастрофически не хватало людей. Собственно, два взвода, одним из которых я командовал, обеспечивали только оборону заставы. Десятки километров берега влево и вправо пограннаряды были не в силах перекрыть. Я почти не сомневался в том, что группа людей, которую засек Герасимов несколько ночей назад, пришла на этот берег из Афгана, и, надо полагать, не с добрыми намерениями.

Я с опозданием клял себя, что как следует не организовал наблюдение за овчарней. Нужна была как минимум двусторонняя радиосвязь, как минимум десять бойцов. Тогда можно было, не выдавая себя, пасти эту группу и выявить механизм передачи наркотиков (или оружия, что тоже не исключено) следующему этапу.

В следующий раз буду умнее, думал я, под следующим разом подразумевая одну из ближайших ночей, когда заставу снова начнут обстреливать. Обстрел, как я полагал, был всего лишь отвлекающим маневром, который давал возможность контрабандистам спокойно переходить Пяндж на каком-нибудь тихом участке.

Еще я заметил одну интересную закономерность: Игнатенко, что было естественно, инструктировал наряд всегда в одно и то же время, и в это же время, с точностью до минуты, пастух прогонял мимо заставы свое стадо. Маршруты наряда, выходящего на патрулирование, и пастуха на мгновение пересекались. Солдаты приветствовали деда, тот в ответ поднимал вверх свою палку. Я не спешил с выводами, но все-таки при случае сказал об этом начальнику заставы.

– Да что ты к деду привязался, Кирилл! – взмолился Игнатенко. – Угомонись, займись лучше своими бойцами, они по заставе как у себя дома шатаются. У меня свой график, у баранов – свой. Я не вижу ничего страшного в том, что наши пути иногда совпадают.