Подвиг разведчика

— «Молитву Шамиля»! — выкрикнул из толпы моложавый кавказец в кожаной кепке, и толпа загудела, одобряя выбор.

И опять старичок чудно общался с немым исполнителем, прежде чем зазвучала «Молитва»…

Это известное и довольно сложное произведение, созданное по сюжету предания об имаме Шамиле, состояло из двух частей. Первая была грустной и торжественной, вторую отличал зажигательный ритм танцевального характера. Передать доподлинно весь колорит и насыщенную звуковую гамму на одном дечиг-пондаре было почти невозможно, и все-таки музыканту это удалось — к финалу в стихийно образовавшемся круге несколько горцев неистово отплясывало под музыку какой-то национальный танец.

— Держи, дорогой. И вы отец угощайтесь, — глава семейства лично вручил после исполнения «Молитвы» Яровому и Чикейнову по две порции шашлыка, по круглому лавашу с зеленью и по пиале с соусом. — Ешьте на здоровье! Мало будет — еще дадим. Сколько захотите, столько и дадим!

Кто-то хотел угостить их двумя стаканчиками вина, да торговцы спиртным опередили, преподнеся аж две бутылки…

Устроив небольшой перерыв и закусывая, мнимый глухонемой внимательно прислушивался к галдящему скопищу людей. Толпа не расходилась — все ждали продолжения великолепной игры, а пока же терпеливые кавказцы снова наведывались к продавцам и сообща наслаждались вкусом вина под хорошо прожаренное мясо.

Их языка Константин не понимал, но о сути разговоров частично догадывался по темпераменту и громкости общения, по выражению лиц. К тому же и невзрачная фигурка улема периодически куда-то исчезала, и после спецназовец краем глаза подмечал ее то в одном, то в другом конце вытянутого ответвления от основного ярмарочного пустыря. Когда тот возвращался, одаривал его немым вопросом, а богослов отвечал виноватою миной на морщинистом лице, да неопределенно пожимал плечами. Так продолжалось с четверть часа, покуда не было покончено с дармовым шашлыком и пышным хлебом.

Офицер «Шторма» вспомнил о сигаретах, оставленных в ранце, тряхнул головой и снова пристроил на коленях инструмент. Но едва рука его легла на изящный гриф, как слух уловил нечто знакомое. Он замер, отведя взгляд куда-то в сторону гор…

Так и есть, кто-то в гудящей людской массе говорил на чистом чеченском — пару слов Костя без труда распознал.

Поднеся дечиг к самому уху верхнею декой, он сделал вид, будто кропотливо занят настройкой, сам же поглощал каждый звук, исходящий от молодого парня в кожаной кепке, двадцатью минутами ранее крикнувшего из толпы: «Молитву Шамиля!»

Не смотря на молодость, парень носил бородку; одет был прилично и стоял в окружении трех мужчин, выглядевших намного старше. Однако именно он чувствовал себя центром компании, ее лидером; именно его словам и фразам, уважительно помалкивая, внимали мужчины. Рассказывал молодой человек явно не о базаре, не о торговле и сделках. Кажется, его ничуть не волновало царившее вокруг обилие, не занимали цены; весь вид молодца выражал презренье к шумной толчее, подчеркивая этакую случайность появления на базарной площади. Да и в темных колючих глазках поблескивал азарт иного рода.

Музыкант обеспокоено огляделся, ища улема, и когда тот объявился, завершив очередной неудачный рейд, тихо шепнул, указав взглядом направление:

— Идите к тем четырем мужчинам. Послушайте чеченца в кепке. И будьте при этом осторожны.

Чиркейнов послушно повернулся, сделался до предела сосредоточенным и зашаркал по утоптанному снегу своими утепленными козловыми сапожками с немного задранными кверху узкими носами. Майор же выждал несколько минут, боясь игрой на инструменте спутать важный разговор четверки, но дальше оттягивать антракт не стал — мясо, зелень и соус с лавашем были съедены, а каждая из струн дечига многократно настроена. И «немой» снова заиграл, моментально собрав, сплотив вокруг себя кольцо благодарных слушателей…

Играл он минут двадцать, а Ризван Халифович все не возвращался. Бегая пальцами по грифу и щурясь от яркого солнца, Яровой высматривал деда сквозь плотные ряды мусульман, да цепкий взгляд нигде не выхватывал знакомого халата табачного сукна, равно как не находил и чеченца с друзьями…

Улем несколько раз прошелся в непосредственной близости от четверки чеченцев, внезапно решивших сменить место беседы — из центра людского скопища, они перекочевали к самому краю аппендикса. Теперь их никто не толкал, и при разговоре им не приходилось повышать голос, дабы перекричать гудящую возле немого музыканта толпу. Богослов боле не отважился курсировать мимо компании — слишком уж это попахивало откровенной слежкой. Посему он потоптался в трех метрах от подозрительных молодых людей, достал из котомки квадратный коврик, присел на него и принялся с пыхтением и тихим причитанием переобуваться. Сам же изо всех сил напряг слабый старческий слух…

Парень в кожаной кепке говорил приглушенным голосом, а дед, сняв один сапог, не замечал, как тот кивнул в его сторону и подмигнул приятелям. Глаза его при этом сверкнули недобрым блеском. Через минуту он поочередно обнял троих единоверцев и отбыл в неизвестном направлении.

Чиркейнов мигом надел сапог и хотел подняться, как вдруг кто-то подхватил его под руки и весьма неучтиво заставил принять вертикальное положение.

— Ты зачем подслушивал, старик? — процедил один из товарищей исчезнувшего молодого чеченца.

— Что за непочтительность!.. Как вы себя ведете с человеком преклонного возраста?! — наигранно возмутился Ризван Халифович.

— Брось прикидываться, мы полчаса наблюдаем за тобой, — прошипел второй кавказец.

Третий сноровисто и со знанием дела обыскал его с ног до головы. Все трое плотно обступили старца, не давая ступить и шага. Ситуация стремительно ухудшалась. Улем растерянно крутил головой и совершенно не понимал, что нужно делать дальше, как выпутываться из беды…

— Кто тебя подослал? — раздался грозный шепот над самым его ухом.

— Я знаю на этом базаре только одного человека, — пробормотал богослов, от волнения не замечая затянувшейся паузы в игре напарника. — Но он не умеет говорить и вряд ли вам поможет…