Большая игра Слепого

– Я посмотрю его личное дело?

– Да, пожалуйста, думаю, это необходимо.

Глеб погрузился в бумаги.

– Слишком хорошая характеристика, слишком хороший послужной список, нигде ни в чем не замечен.

– А меня это не смущает, – сказал Потапчук.

– В тихом омуте, как вы знаете, Федор Филиппович, черти водятся, – покачал головой Глеб.

– Да уж, знаю.

– Где он сейчас?

Генерал пожал плечами:

– Придется наводить справки. Разыскать его, я думаю, нетрудно. Кстати, надо будет проверить, непременно показать эту фотографию старику хранителю, чтобы избежать ошибки.

– Да, обязательно, – согласился Глеб.

– Сам этим займешься, – спросил Потапчук, – или, может быть, я поручу кому-нибудь?

Глебу, естественно, хотелось бросить это дело – пусть им занимаются те, кому положено. Он свою работу сделал, нашел человека, который, возможно, и есть главный фигурант. Но что-то ему не позволяло бросить дело на полдороге. Глеб привык все доводить до конца, была в его характере такая черта. И если уж он начинал работу, то меньше всего ему хотелось перепоручать ее кому-то именно тогда, когда должен был появиться результат. В нем говорило не честолюбие – просто он доверял только себе.

– Федор Филиппович, – сказал Глеб, поднимая голову от бумаг, – может, я сам этим займусь? Я понимаю, у вас масса офицеров, которым не терпится получить еще одну звезду на погоны, и для них это дело было бы выигрышным, но я…

– Понял, Глеб Петрович, понял. Давай, действуй, на тебя вся надежда, ведь ты у нас на Бога уповаешь.

– Да не уповаю я на Бога, только на себя надеюсь.

– И правильно делаешь. Держи меня в курсе.

– Мне будет нужна распечатка личного дела и фотографии майора Шелковникова, причем завтра утром, не позже.

– Ох, и любишь же ты озадачивать меня, старого человека, своими проблемами!

– Это не мои проблемы, генерал, а наши общие.

– Так-то оно так…Ладно, завтра получишь фотографии.

– Я хочу получить не только фотографии, я хочу к утру знать все об этом человеке: где он сейчас живет, чем занимается, когда и сколько раз выезжал за границу, с кем контачит.

– На эти вопросы я не могу тебе так быстро дать ответы, – сказал генерал, – но обещаю: все, что в моих силах, попробую сделать. Завтра утром давай встретимся, и я тебе отдам все, что смогу собрать за эту ночь.

– Прекрасно, генерал, – сказал Глеб, – значит, у меня есть шанс поспать.

– Чего, увы, не скажешь обо мне.

От разговора с бывшим сослуживцем полковником ФСБ Хохловым у Павла Павловича Шелковникова осталось самое тягостное впечатление. Больше всего отставного майора пугали масштабы дела: надо же, с каким рвением и какими огромными силами служба ФСБ взялась за поиски пропавших картин. Столько сил, столько людей брошено против одного человека – против него, Шелковникова.

С одной стороны, это грело самолюбие Павла Павловича, с другой стороны – тревожило: он сам работал в органах и знал, что с ними шутки плохи. И все же, несмотря ни на что Павел Павлович решил довести дело до конца: слишком много сил он отдал этому предприятию, слишком много денег вложил, слишком много крови на нем было. Отступать назад теперь не имело смысла, тем более, что впереди призывно светил и манил миллион долларов – вознаграждение, которое должен будет получить отставной майор КГБ от барона фон Рунге за похищенные картины.

– Ничего, ничего, – приговаривал Павел Павлович, – вам меня так просто не взять. Двоих свидетелей нет, причем основных, главных свидетелей. А еще двоих я скоренько уберу.

Один из тех, кого Шелковников решил отправить на тот свет, ничего не подозревая, сидел сейчас у него на кухне.

Когда Павел Павлович вошел, шофер Миша повернул голову. Он даже не снял кожаную куртку, хотя сидел у Шелковникова уже около часа.

– Значит, вот что надо будет сделать, Миша, – спокойным и немного заискивающим голосом произнес Павел Павлович. – Завтра утром тебе придется поехать в больницу. Возьмешь мою машину…

– В какую больницу?

– В психиатрическую.

– Вот те на! – скорчив недовольную гримасу, пробормотал Михаил. – Чего я там забыл?

– Ты ничего не забыл, а вот я забыл одного человека убрать. Его надо будет ликвидировать, – спокойно, словно речь шла не об убийстве, а о покупке шапки или килограмма колбасы в магазине, объяснил Павел Павлович Полковников.

Михаил дважды моргнул, затем пристально посмотрел на своего хозяина.

– И сколько это будет стоить?

– А сколько ты хочешь?

– Это смотря кого заказываете.

– Слушай, Миша, мы с тобой уже давно работаем, я же тебя никогда не обманывал. Сейчас у меня напряг с деньгами, я тебе заплачу половину, а остальное – когда вернусь из командировки.

– А половина – это сколько?

– Начнем с другого, – Шелковников сел к столу, смахнул несуществующую крошку с пластика, тряхнул головой. – Убрать надо будет старого деда, сумасшедшего. Он и сам, может быть, через пару дней загнется, но ждать, пока его Бог приберет, мне некогда.

Надо ему помочь отправиться на тот свет как можно скорее. Доброе дело сделаешь: старик так зажился, что из ума выжил. Запомни фамилию: Скуратович Василий Антонович. Страдает манией преследования, так что ты уж с ним аккуратно, не насторожи. Зато сопротивления не окажет: старый и дряхлый. Убрать его надо тихо, чтобы все шито-крыто, ты меня понял?

– Понять-то я понял, но сколько это будет стоить?

– – А сколько ты хочешь?

– Я всегда хочу много, – сказал Михаил, поскреб небритую щеку.

– Кстати, тебе не мешало бы побриться, – заметил Шелковников.

– Это еще зачем?

– Больно рожа у тебя приметная.

– Если надо, то побреюсь.

– Вот-вот, побрейся, приведи себя в порядок. Для начала я тебе дам пять штук.

– Всего-то?

– Что, мало? Ты знаешь, где можно заработать больше?

– Знаю, но не хочу. И еще кое-что знаю, между прочим…

– Так и я про тебя, Миша, знаю очень много всякого-разного.

– Ладно, не будем пугать друг друга, Павел Павлович, – миролюбиво кивнул Миша.

– Вот именно, друг мой, не будем пугать. Завтра с утра поедешь в клинику имени Ганнушкина, найдешь Скуратовича и тихо его ликвидируешь. А затем позвонишь и доложишь…

Павел Павлович Шелковников еще долго сидел со своим подручным на кухне, обсуждая детали предстоящего дела.

Только начался рабочий день, и врачи еще не устели облачиться в белые халаты, а майор ФСБ Митрохин был уже в клинике имени Ганнушкина. Главврач принял его как старого знакомого и тут же связался по селектору с заведующим отделения, где лежал Василий Антонович Скуратович.

– Вас проводят, Валерий Александрович, – сказал он и пожал на прощание руку майору Митрохину.

Медсестра провела майора по территории больницы в один из корпусов и поднялась с ним на четвертый этаж, в отделение, где проходил курс лечения бывший главный хранитель Смоленского краеведческого музея Василий Антонович Скуратович. Заведующий отделением уже ждал майора ФСБ.

– Да, да, Скуратович у нас. Очень беспокойный старик. Ну, да что вникать, у вас, собственно, какое к нему дело? Вообще-то допрашивать больных не разрешается…

– Я просто хочу с ним поговорить, – радушно улыбаясь, произнес майор Митрохин, – хочу прояснить кое-какие детали. Это будет ни в коем случае не допрос, просто беседа.

– Я не уверен, что вам удастся его разговорить.

Человек он замкнутый, никому не доверяет. Мания преследования, знаете ли… Даже когда ест кашу или суп, то боится, что в еду чего-нибудь подсыпали. Ладно, я сейчас попрошу, чтобы его привели сюда.

– Извините, – добавил Митрохин, – я хотел бы поговорить со Скуратовичем один на один, чтобы нам никто не мешал.

– Понимаю, понимаю, – закивал доктор Притыцкий, – я вас покину.

Через пять минут старика Скуратовича привели в кабинет заведующего отделением. Василий Антонович шел, втянув голову в плечи, словно чего-то опасаясь.