Цеховики

— Может, не только деньги… Ричард, я еще жив. И готов подраться. И Пашка готов. И многие такие, как мы… Рано ты нас хоронишь. Рано радуешься… И до конца я буду честным следователем и государственным человеком. А ты будешь вором, татем. И я буду тебя душить, в какие бы кабинеты ты ни был вхож и сколько бы денег ни наворовал.

— Жалко. Молодой. Жить бы и жить, — вздохнул Григорян и, зевнув, отвернулся.

— Не боись, Ричи, я прорвусь.

Я приблизил разгоряченное лицо к вентилятору. На улице плавился асфальт, и люди искали тень и холодную воду. Жаркое лето девяносто пятого продолжалось.