Страшный суд

В прихожей театра ни Веры, ни Олега Зикса, ни Виктора не было.

Не обнаружил их Станислав Гагарин и у входа. Он дошел до одного угла, выглянул, потом до второго, подумал: не стоят ли спутники у «Пекина». Зрение у него было отменное — нет, никого похожего у гостиницы не обнаружил.

Владим Владимыч Маяковский, на которого вопросительно глянул уже обеспокоенный штурман, развел руками:

— Никого не видел, дружище, — виновато промолвил поэт. — Впрочем, за чтением стихов мог и не заметить… Глянь разве что в «Софию». Авось, там они, голубчики. Добавляют, наверное, кореша твои, коллега.

Станислав Гагарин вздохнул, могли бы и дождаться, для него только что завершился революционный поступок, и скорым шагом подался к «Софии», надеясь, что живоглоты из «Сельской молодежи» ухитрятся добавить на приемлемую для его пусть и морского, но имеющего тенденцию тощать кошелька сумму.

Поравнявшись с каменным Маяковским, вот уже многие годы без устали читающим стихи поэтом-бунтарем, Станислав Гагарин повернулся: а вдруг товарищи его и Вера укрылись в незамеченном закоулке и ждут его у здания театра?

Площадь Маяковского, на которой супротив гостиницы «Пекин» только что ютился «Современник», была до неприличия пуста.

Здание театра таинственным образом исчезло.

Надо ли говорить, что ни собственной жены, ни Вучетича, ни Олега Зикса Станислав Гагарин в ресторане «София» не обнаружил?

Находясь в смятенных чувствах недавний еще штурман Мурманского тралфлота не обратил особого внимания на изменившийся интерьер злачного места, в котором только что обедал, на иное оформление витрин, исчезнувшие с крыш окружающих площадь Маяковского домов привычные лозунги и обращения к народу.

Некоторое время таращился он на пустое пространство, его занимал прежде исчезнувший теперь театр «Современник», потом сунулся в ресторан, но дальше вестибюля не пошел, некое чувство подсказало тщету его поисков в этом направлении.

«Что делать? — настойчиво билась мысль. — Что делать?»

Наверное, все трое двинули на Сущёвскую в «Сельскую молодежь», решил Станислав Гагарин. Надо позвонить в редакцию и самому подаваться туда.

Об исчезнувшем здании театра наш герой старался не думать, хорошо понимая, что попытка обсудить с самим собой эту проблему может свести с ума. Попробуй же он решить сей вопрос с прохожими, его тут же определят в психушку, хотя бы и оставался он вполне нормальным человеком.

Разыскав в кошельке жёлтенькую двушку, несколько ошалелый сочинитель попытался позвонить по автомату, но дело не ладилось, пока остановившийся рядом парень не сказал ему, сожалеючи глядя на деревенщину:

— Чего ты, мэн, двушку суешь в боксу? Пятиалтынный надобно иметь… Могу уступить за четвертной моняшку.

Про пятиалтынный Станислав Гагарин понял, пятнашка у него нашлась тоже, и горе-драматург набрал номер коммутатора издательства «Молодая гвардия», готовясь сообщить телефонистке цифры отдела литературы попцовского журнала.

— Коммутатор? — спросил он, услыхав почему-то мужской голос. — Мне бы «Сельскую молодежь», отдел литературы…

— Сам ты сельский, козел, — презрительно ответил ленивый голос. — Здесь совместное предприятие «Шокинг»!

Связь прервалась.

«Вот тебе и шокинг, — отстранение подумал Станислав Гагарин, выходя из телефонной будки. — Надо идти на Сущёвскую… Куда же еще?»

Мелькнула мысль о необходимости поехать в Останкино, к Маше Зайцевой, у которой они с женой остановились, надо дойти до Цветного бульвара, а там от Самотёки троллейбусом тринадцатого маршрута. Но Станислав Гагарин не верил, что его Вера может так запросто оставить мужа и уехать из города, а вот поддаться уговорам Зикса и Виктора подождать мужа в редакции она в состоянии, ибо логика в таком предложении есть.

Решив идти к Новослободской пешком, на метро надо делать, увы, пересадку, да и осмыслить хотелось возникшие неожиданно странности, Станислав Гагарин повернул направо и двинулся по улице Горького в сторону гостиницы «Минск», чтобы потом начать срезать углы и через Миусскую площадь выйти к Новослободской.

Газетный киоск привлек его внимание незнакомыми первыми полосами газет. Это удивило, только не очень, ведь он отсутствовал в Советском Союзе полгода, мог и отвыкнуть от внешнего вида изданий.

Среди незнакомых газетных названий Станислав Гагарин заметил на первый взгляд куце выглядевший характерный фирменный шрифт «Правды», нащупал в кармане медный пятак, но почему-то не протянул его киоскерше.

Ошеломила, ввергла в паническое смятение строчка, забранная двумя линейками под названием газеты.

Там значилось: 10 апреля 1993 года.

Газету Станислав Гагарин купил по цене за двенадцать рублей номер. В том времени, в котором он жил еще десять минут назад, четверть века тому, это была стоимость годовой подписки.

Теперь открытия сыпались на него, как из рога изобилия.

Первым, что осознал бедолага, была мысль о собственной нищете, хотя с промысла Стас Гагарин привез более или менее приличные деньги и не успел их отдать супруге.

Он завернул в продовольственный магазин и понял, что наличности, хранящейся в кармане, хватит ему самое большее на неделю, что, впрочем, тоже весьма проблематично.

Теперь Стас с великим сомнением рассматривал вывески с латинским шрифтом, накупил газет, рискуя остаться голодным, спустившись в метро — купив пластмассовую фиговину за шесть рублей! — принялся ездить по кольцевой дороге, пытаясь через газеты понять, что происходит в том времени, в какое забросили его неведомые силы.

Газеты писали о референдуме.

Писали по-разному, но Стас Гагарин теперь уже знал, что страною правит некий президент Ельцин, очень всеми любимый и всенародно избранный.

«Навроде Брежнева», — улыбнулся сочинитель, не воспринимая, как всегда, газетные экивоки по адресу Первого Лица, делая поправку на идеологическую завесу, к которой привык, что называется, с младых ногтей.

Поразило другое. Иные газеты, их было совсем немного, но были и такие, называли Первое Лицо предателем и оккупантом.

К подобному разночтению привыкнуть было трудно, и Стас Гагарин отложил собственные выводы на потом.

…Знакомых комнат «Сельской молодежи» на третьем этаже двадцать первого дома по улице Сущёвской штурман не обнаружил. Нет, разумеется, комнаты были на месте, но размещались там теперь молодогвардейские и странные иные структуры, а журнал давным-давно переехал, сообщили ему, вовсе не удивляясь вопросам: к невежественным козлам из глубинки в столичных издательствах привыкли.

За Савеловский вокзал, на Дмитровку Стас Гагарин не поехал, сообразив, что вряд ли кто остался в нынешней «Сельской молодежи» из прежних его знакомых. Четверть века — это тебе не кот начихал…

Добравшись до тринадцатого маршрута, на такси ездить после посещения магазинов не решился, и приехав в Останкино, ветхого дедовского домика пришелец из прошлого, естественно, не обнаружил. На его месте стояли многоквартирные корпуса, и откуда было ему знать, что славная Мария Зайцева живет с Татьяной, зятем и внуками в двухстах метрах от былого уютного строения, в котором прежде столько раз бывал заблудившийся во времени странник, где виделся он и с досадно погибшим кузеном Володей, и матерью его, теткой Марией, с добрым Пал Палычем, отцом двоюродного брата, а главное, с бабушкой Настей и легендарным дедом Иваном.

Первую ночь Стас коротал на Казанском вокзале, изучая прикупленные газеты и всё больше проникаясь мыслью о том, что с его Отечеством произошло нечто страшное. Стас едва ухватил, на интуитивном уровне зацепился за разгадку событий, но обладал тогда ничтожной информацией, с ее помощью не могла явиться ему та мерзкая правда, с которой существовали уже его земляки.

Кое-как умывшись в платном — за пятерку! — туалете, Стас Гагарин весь относительно теплый апрельский день проболтался по напялившей чуждое обличье Москве, ошалело разглядывал иностранную рекламу, дикие ценники в магазинах, вереницы нищих в подземных переходах, заплеванные площади в мусорных кучах, дивился откормленным и самодовольным мордам, презрительно глядящим на москвичей через окошки ларьков и ларечков, изумленно глазел на союзную столицу, превратившуюся в чудовищную барахолку, на оскорбляющие гордость и достоинство соотечественников объявления на многих магазинах: «Только на свободно конвертируемую валюту!»