За миг до удара

– И так могло быть, – согласилась я. – Но ведь Дмитрий что-то чувствует… И потом эти письма с интимными подробностями…

– Ну с письмами, во-первых, ничего не известно – их нет, – неуверенно возразил босс. – Хотя у меня тоже есть предчувствие, что Алексей жив, его никто не похищал, а он сам смылся с деньгами. Возможно, обманув при этом какого-нибудь своего сообщника, и тот решил таким вот странным образом отомстить дружку. И теперь устраивает здесь эти кошмары.

– Думаете, нужно искать неизвестного сообщника? Родион ничего не успел ответить, потому что зазвонил телефон и он схватился за трубку. Минут десять он что-то выслушивал, потом вернул трубку на место и тускло проговорил:

– Труба дело, Мария. Никаких отпечатков пальцев, никаких следов и свидетелей. Я переслал ребятам по факсу фотографию этого Алексея, они опросили всех соседей, но никто в обоих домах такого парня и в глаза не видел. В обоих домах видели похожую на тебя девушку, но это, как я понял, ты и была. Так что зацепиться не за что…

– А что ещё говорят?

– Обе, слава тебе господи, умерли мгновенно, обе сами открыли двери и впустили убийцу, и обе не ожидали, что он таковым окажется. Никаких следов борьбы. Он просто наносил неожиданный точный удар и спокойно уходил. Зачем – непонятно. Все вещи и ценности на месте, то есть это не тривиальное ограбление, а преднамеренное убийство. Сейчас ребята выясняют круг знакомств этих девушек и будут всех шерстить на предмет алиби и возможных поводов для убийства. Но лично я в этом не вижу никакого смысла.

– Я тоже. Что будем делать?

Босс поправил очки, почесал в затылке и полез в ящик стола за трубкой.

– Я сейчас позвоню Диме, – буркнул он, нежно разминая вышитый Валентиной кисет с табаком. – Пусть приезжает и рассказывает все. И о цене переговорю. Если выяснится, что это его брат причастен к убийствам, то Диму самого притянут за то, что он скрыл от следствия факт кражи денег. Если бы не скрыл, то Алексея искали бы лучше и убийств не было бы.

– О подругах его расспросите, – посоветовала я робко. – Эта Даша, как я поняла, была знакома с Алексеем, и тот не оставил у неё хорошего впечатления.

Хотя не знаю…

– Тебе и не нужно ничего знать, – босс начал раскуривать трубку. – Поезжай домой к Коломейцевым, поговори с родителями, может, найдёшь какую-нибудь ниточку.

– А что я им скажу? Кто я такая?

– Так и скажи, что Дмитрий нас нанял, потому что милиция, мол, не справляется – обычная история. Только про убийства ничего не говори. И вообще, веди себя так, будто только знакомишься с делом. Все, отправляйся…

Ангелина Степановна, мать Алексея и Димы, ждала меня, стоя в открытых дверях квартиры. Мы с ней поговорили по телефону, и я сказала, во сколько примерно приеду, но она, как видно, простояла на площадке минут пятнадцать, потому что порядком продрогла и даже накинутый на плечи пуховый платок мелко дрожал вместе с плечами. Ей было далеко за пятьдесят, она была плотной, среднего роста, довольно красивой, с густыми седыми волосами, собранными сзади в хвост и гладко облегающими круглую голову. Увидев её, я сразу поняла, от кого сыновьям достались красивые глаза и губы. Только у этой женщины глаза смотрели очень устало и с болью, а на губах дрожала вымученная улыбка. Видно, она очень сильно переживала исчезновение младшего сына…

– Здравствуйте, – проговорила она мягким, приятным голосом, отступая в прихожую, – проходите, пожалуйста. Я тут немного постояла, проветрилась…

– Добрый день, – приветливо улыбнулась я в ответ, входя в квартиру. – Не стоило так беспокоиться, я бы позвонила.

– Да разве это беспокойство, – вздохнула она. – У нас тут, сами знаете, какие беспокойства… Ладно, проходите в комнату, я сейчас чай принесу…

Чуть позже мы сидели с ней на диване за журнальным столиком в гостиной, пили ароматный фруктовый чай, хрустели сушками и разговаривали об Алексее.

– Нет, он никогда не был плохим, – говорила она. – В отличие, от Димы.

Это с тем я много крови попортила, пока воспитала и в люди вывела, а с Лешенькой проблем вообще не было. Болел вот только он часто, но зато характер у него золотой, весь в меня. Дима, тот все-таки больше в отца – такой же властный, самолюбивый, уверенный, а Лёша всегда такой мягкий, ласковый, тихий, пожалеет всегда, если кому плохо… – Она задумчиво вздохнула, а я спросила:

– А вы не ссорились перед этим? Может, поскандалили или обидели его, вот он и решил сбежать…

Она взглянула на меня так, словно я нанесла ей кровную обиду, но потом улыбнулась и ответила:

– Что вы, как можно… Лёша никогда, во-первых, не был обидчивым и злопамятным, а во-вторых, он не способен сделать кому-то больно. В него это просто не заложено природой, как и в меня. Я даже не представляю, что нужно сделать с ним такое, чтобы он решился причинить кому-то зло, а тем более уж своим самым близким людям. Он просто ангел, понимаете?

– Понимаю, – кивнула я, видя перед собой лишь ослеплённую любовью к сыну мать.

– Нет, не понимаете. – Она посмотрела мне в глаза, прочла мои сомнения, и мне стало неловко. – Он даже, когда в школе ещё учился, никогда к Диме не прибегал и не жаловался, если его обижали или даже били. До абсурда доходило: придёт домой весь в синяках, в крови, Дима его спрашивать начинает, за что, мол, тебя, за дело или как? Тот отвечает, что просто так взяли и избили за то, что не курит. А кто избил – не говорит ни в какую. Дима с отцом просто злостью исходили, так у них руки чесались наказать подонков, а он молчит. Потом, когда постарше стал и сам кого хочешь избить мог – карате занимался, – признался, что молчал, потому что не хотел стать причиной чьей-то боли, пусть даже его обидчиков. Теперь представляете себе его характер?

– Теперь представляю, – пролепетала я пристыженно. – Таких, как он, очень мало.

– Он мне всегда чем-то князя Мышкина напоминал, – улыбнулась опять Ангелина Степановна, – такой же мягкий, стеснительный, поразительно честный, бесконечно добрый, немного наивный и робкий…

– Дима нам говорил, что в последнее время вам кто-то звонит и дышит в трубку, – осторожно начала я переходить к делу. – Вам кажется, что это Алёша?

Она нахмурилась, и губы её дрогнули. Мне показалось, сейчас она заплачет, но Ангелина Степановна сдержалась и быстро проговорила, отведя глаза:

– Да, кто-то звонит иногда и молчит. И мне кажется, что это Алёша. Я это сердцем чувствую. Раньше я что-то говорила, спрашивала, кто это, зачем балуются, а теперь сразу бросаю трубку. Но это ещё ерунда, на самом деле. Я бы на эти звонки и внимания не обратила, если бы не одно более веское обстоятельство…

– Да? И какое же? – чуть не захлебнулась я чаем.

– Только вы Диме ничего не говорите – не хочу его расстраивать. Да, может, и кажется мне это все – сами понимаете, только об этом и думаю.

– Так что же все-таки произошло? Нам необходимо знать все, любая мелочь может оказаться полезной.

Она помолчала немного, задумчиво крутя пустую чашку в руках, потом, бросив мимолётный взгляд на закрытую дверь в другую комнату, тихо произнесла:

– Лёша здесь бывает…

В этот момент я как раз перекусывала сушку, и её хруст в сочетании с услышанным произвёл эффект разорвавшейся бомбы – у меня в мозгах все помутилось, глаза расширились от ужаса, я замерла с открытым ртом, и чашка в моей руке затряслась.

– Что? Как вы сказали? – выдав ила я.

– Да вы не волнуйтесь так, – испуганно проговорила она, глядя на меня.

– На вас лица прямо не стало. Не в буквальном смысле, конечно, он приходит, а… как бы вам сказать… – Она опять посмотрела на дверь. – В общем, у Лёши комната вон там. Я все его вещи по своим местам разложила, когда стало ясно, что он точно пропал. А потом мне приснилось, что его нунчаки не в шкафу лежали, куда я их сунула, а под кроватью. Утром проснулась, у отца спросила, он тоже сказал, что Лёша их все время под кроватью держал. Пошла я в комнату, чтобы переложить, и знаете что? – Она посмотрела на меня долгим взглядом, будто решая, стоит ли мне говорить или нет, и наконец закончила: