Смерть знает, где тебя искать

Вася не мог похвастаться таким красочным эпизодом , из своей биографии.

– А-а, – протянул он.

– Большой человек теперь мой друг, – важно сказал Абеба, правой рукой оттягивая кожу, а левой медленно водя тупым лезвием.

– И мы с тобой, Абеба, люди не последние. Вася прополоскал носки в реке, отжал, сперва просто перекрутив, затем завернул в газету и посидел на них. Влажные носки надел на ноги и пошевелил большим пальцем, вылезшим из дырки.

Мимо по реке лениво проплывала бутылка, из воды торчало лишь зеленое горлышко, криво заткнутое пластиковой пробкой.

– Импортная или наша? – близоруко прищурился бомж Вася.

– Вроде ваша, – ответил эфиоп. Слово “ваша” неприятно резануло слух Василия. Он не любил, когда Абеба подчеркивал свое иностранное происхождение.

– Выловить надо и сдать. Одна бутылочка, вторая, третья.., смотришь – и на пиво насобирали.

– Вода холодная, – спокойно ответил Абеба, любуясь отражением в осколке зеркала, и добавил:

– Сплавай за бутылкой, Вася.

– Эфиоп твою мать! – разозлился бомж. – Для него, Нигера, понимаешь ли, вода холодная, а для меня, значит, теплая? Ты, конечно, в Африке своей к теплой водичке привык, папуас долбаный, а я, между прочим, белый человек! – злясь оттого, что бутылка уплывает все дальше и дальше, кричал Василий на пустынной набережной. – Негритос ты вонючий!

На слово “негр” Абеба никогда не обижался, потому что, в отличие от многих русских, знал абсолютно точно: эфиопы к неграм не относятся. Двойник Александра Сергеевича Пушкина тщательно прополоскал помазок в зеленоватой речной воде.

– Вы там, в своих джунглях, по пальмам лазаете, уроды хвостатые, за кокосами и за бананами, а как в речку нырнуть, бутылку достать, так тебе гордость не позволяет! Конечно, ты в своем племени самый сообразительный, первым догадался с пальмы слезть. Небось половина твоих родственников еще до сих пор на деревьях сидит!

Бутылка, покачиваясь на речной ряби, медленно скрылась за поворотом гранитного парапета.

– Обезьяна неграмотная! – в сердцах выпалил Василий. – Небось не в джунглях своих ходишь, а к нам, в Россию, в цивилизацию приехал! Ты паразитируешь, черномазый, на великой русской культуре! Лучше подумай, чем после юбилея Пушкина жить станешь, Гоголя из тебя не получится!

Пока Василий говорил о неграх, эфиоп Абеба пропускал замечания мимо ушей, так как сам считал чернокожих африканцев существами низшего порядка по отношению к эфиопам. Но, когда ему пришлось услышать о том, что русская культура древнее эфиопской, с Абебой случился приступ смеха.

– Ты чего, вольтанулся, что ли? – озабоченно поинтересовался Вася.

– Ой, не могу! – хохотал Абеба. Он хоть и был бомжом, но имел неоконченное высшее образование, которое недополучил в бывшем Советском Союзе. – Во-первых, Вася, запомни, что эфиоп и негр – это две большие разницы. Бог, когда делал человека из глины, слепил первую фигурку и слишком слабо обжег ее в печи. Так получился белый человек, недопеченный. Затем слепил вторую и передержал ее в огне, получилась головешка – негр. А вот потом он уже сделал правильную фигурку, обжигал ее ровно столько, сколько следует. И получился у него эфиоп.

Васе от такого нахальства стало не по себе. Мало того, что Абеба упустил бутылку, так еще и называет его, белого человека, русского, – недопеченным.

Абеба продолжал:

– Эфиопия уже существовала во времена Древнего Египта. Ее ни разу никто не завоевывал, понял ты? У нас монгольского ига не было, как у некоторых.

Вася готов был наброситься на Абебу, но ждал одного: когда Абеба назовет его козлом. Просто так морду бить он не мог.

– Мы уже читали и писали, когда вас, русских, еще и в проекте не было, когда твои предки с дубинами за мамонтами бегали.

– Чего ж вы такие бедные? – оскалил желтые, давно не чищенные зубы Василий. – Чего ж ты тогда Пушкиным прикидываешься, а не каким-нибудь вашим поэтом?

– Потому что Пушкин эфиопом был, – добавил убийственный аргумент Абеба, – русские такими умными не бывают.

– Козел ты черномазый! – не дождавшись оскорбления в свой адрес, спровоцировал конфликт Василий и на всякий случай сжал в руке ботинок, чтобы было чем защищаться.

Абеба тяжело вздохнул, поняв, что бить Василия у него не поднимется рука. Одно дело – обзывать, ругаться, а другое дело – поднять руку на человека, приютившего тебя в трудную годину.

– Плохо ты историю знаешь, – сказал Абеба, – или ее у вас плохо в школе преподают.

В снисходительном тоне бомж Вася почувствовал превосходство и сразу нашел этому объяснение.

«Небось дружок ему деньжат сегодня подкинет. Если не загуляет Абеба, то можно будет сегодня с ним выпить.»

– Извини, друг, – после мучительных раздумий сказал Василий, протягивая руку эфиопу, – извини, что черномазым тебя называл, ты не виноват. Ты – почти белый. Но вот с тем, что эфиопы древнее русских, я никогда не соглашусь. Русские – самый древний народ в мире.

Когда Василий произносил эти слова, когда ветер трепал его седую бороду, он окончательно сделался похож на Льва Николаевича Толстого, хоть в кино снимай. Будто покойный граф встал из могилы, приехал в Москву и, забыв исчезнуть с третьими петухами, сел на набережной постирать носки и поспорить о древности русского народа с Александром Сергеевичем.

– Мир, дружба, – напыщенно произнес Вася, пожимая руку Абебе.

В глазах читалась одна просьба: не забыть о русском друге, когда появятся деньги.

– Хочешь, я бутылку поймаю? – сочувственно предложил эфиоп.

– Нет, не надо, вода холодная. Вы, африканцы, к холоду не привыкшие.

Бомжи собрали нехитрые пожитки и побрели вдоль парапета, высматривая на тротуаре бычок подлиннее.

– Раньше лучше было, – говорил Василий, – наши, отечественные, сигареты сами по себе не тлели. Бросит человек бычок, он и погас. Во-первых, пожара не случится, а во-вторых, докурить можно. А эти, американские, одно расстройство, до фильтра сгорают.

– Они селитрой табак пропитывают, – с видом знатока сообщил Абеба.

Наконец удалось отыскать два довольно больших бычка, которые не сотлели лишь потому, что их загасили о парапет. Фильтры были перепачканы губной помадой.

– Словно бабу целуешь, – блаженно прикрыв глаза и выпуская дым колечками, сообщил Василий.

– Баба бабе рознь, – сообщил Абеба. – Кто знает, до меня бычок курила молодая телка или старая корова?

– Молодая, – расчувствовался Василий. – Ты, Абеба, когда последний раз с бабой спал?

– Сегодня во сне, – ответил эфиоп.

– А мне даже не снятся, – глухо сообщил Васька. – Белая она у тебя была или черная?

– Шоколадная. Белая женщина интересна лишь вначале, пока в новинку. Свою иметь – оно всегда лучше.

– А вот мне, когда молодой был, всегда хотелось негритянку Трахнуть. Но тогда в Советском Союзе одни мужики-негры попадались.

Бычки докурили до самых фильтров, и на губах бомжей осталось немного помады.

– Пойдем, я знаю, где харчи достать можно, – Василий хлопнул Абебу по плечу и подмигнул.

Друзья по несчастью обошли девятиэтажный довоенный дом и оказались у сетчатой ограды, укрывавшей короб вытяжного вентилятора. Воздуховод сквозь стену уходил в гастроном, рядом с сеткой стояла стопка ящиков – картонных, деревянных, с пестрыми надписями. Бомжи быстро перебрали их, наковыряв раздавленных и приклеившихся к стенкам фруктов. Набралось три с половиной помидора, с десяток слив и даже одна наполовину сгнившая груша.

– Фрукты, они, конечно, не мясо, но, наверное, ты в своих джунглях только ими и питался?

Абеба понял, что Васе бессмысленно что-либо объяснять про реальную эфиопскую жизнь.

«Для Васи все, что в Африке, – это джунгли, обезьяны и негры.»

– Да, привык, – решил поддержать приятеля Абеба.

– А бабы у вас как, с голыми сиськами ходят и только зад повязками прикрывают?

– Ходят, – соврал Абеба.

– Хорошо у вас… А главное, зимы не бывает. Если бы не зима, все люди бомжами бы заделались.