Однажды преступив закон…

Строго говоря, Юрий не имел об этом ни малейшего представления. Он даже не знал, зачем отправил из города Таню. Боль и ярость, толкавшие его на поиски Умара, успели притупиться, чему очень способствовала вчерашняя ночь. Так, наверное, чувствовал себя Железный Дровосек, получив от волшебника набитое опилками атласное сердце. Мертвые были оплаканы и похоронены, и у Юрия не осталось желания удлинять список жертв этой необъявленной войны. Но что-то упорно подсказывало ему, что от его желания здесь зависит очень немногое – почти ничего, если быть точным и называть вещи своими именами. За кулисами событий уродливой тенью маячил майор Разгонов – злая марионетка с деревянной головой, стащившая у кукловода ключи от балагана и на время завладевшая нитями, которые заставляют других кукол двигаться, говорить и стрелять друг в друга из картонных пугачей. Только “хлебные шарики”, которыми заряжались эти пугачи, оставляли после себя настоящие дырки, из которых текла отнюдь не бутафорская кровь…

Садясь в машину, он сначала заглянул на заднее сиденье, словно ожидая увидеть там притаившегося вооруженного человека. Разумеется, там ничего и никого не было, кроме горсточки просыпанных кем-то из пассажиров картофельных чипсов, растоптанных и перемолотых в мелкую труху. Это зрелище напомнило Юрию о том, что жизнь продолжается несмотря ни за что, а внезапно заурчавший желудок выразил полное согласие с таким утверждением.

– Хорошо, хорошо, – сказал желудку Юрий, смахнул с сиденья крошки чипсов и отправился на поиски пассажира, который рискнул бы воспользоваться его услугами в качестве таксиста.

На стоянке такси он неожиданно встретил Бармалея. Тот стоял в хвосте длинной очереди, прислонившись задом к крылу своей “Волги”, и мрачно курил, морщась от попадавших в лицо и за шиворот капель дождя. Юрий уже неплохо знал этого человека-медведя, и не обратил внимания на похоронное выражение его лица. Они пожали друг другу руки и успели обменяться парой ничего не значащих фраз, но тут очередь пришла в движение, и Бармалей с неожиданной прытью юркнул за руль. Юрий поднял руку в прощальном приветствии, но Бармалей опустил стекло со своей стороны, выставил голову в окошко и сказал:

– Чуть было не забыл. Тут наши ребята с бандюками связались – ну, ты помнишь, насчет крыши…

– И как?.. – с вялым интересом спросил Юрий.

– Да пока никак, – ответил Бармалей. – Обещали разобраться, но что-то мне кажется, что у них самих кишка тонка против чеченов.

– Мне тоже так кажется, – согласился Юрий. “Волга” фыркнула выхлопной трубой и подъехала вперед на пару корпусов. Юрий не стал ее догонять – говорить было, в общем, не о чем. Он поймал себя на странном чувстве – проблемы, которые волновали его еще вчера, незаметно отошли на второй план, и теперь казалось, что весь привычный мир отделен от него толстым стеклом, как в аквариуме. “Это не они за стеклом, – подумал Юрий, – а я. Я в аквариуме, а точнее, под колпаком, и даже не под одним, а под тремя колпаками. Один колпак – чеченцы, другой – Понтиак, а третий – родные менты в лице Разгонова, он же Кощей, костлявая сволочь, которая всю эту кашу заварила…” Он огляделся, почти уверенный, что увидит где-нибудь неподалеку либо притаившегося за телефонной будкой майора, либо внимательно приглядывающегося к нему чеченца, а то и Маныча с расквашенной волчьей мордой, но вокруг кипела обычная привокзальная суета, казавшаяся еще более оживленной из-за моросящего дождя, который заставлял людей двигаться быстрее.

Он успел-таки сделать пару довольно прибыльных рейсов и даже разжился валютой: миниатюрный японец, впервые попавший в Россию, пришел в восторг от его автомобиля, трижды обежал его кругом, интимно шелестя видеокамерой, и на прощание сунул Юрию двадцать долларов. Он вышел у подъезда гостиницы “Космос”. Юрий проводил его взглядом, затолкал в бумажник зеленую купюру и подумал, что теперь самое время позвонить Валиевым. Вряд ли Ольга сейчас остро нуждалась в деньгах – Валиев наверняка оставил им с Машкой хоть что-нибудь, но для пущего спокойствия это следовало узнать. И вообще, подумал Юрий, не в деньгах же дело. Может, ей гвоздь надо забить, а может, просто поговорить с кем-нибудь, кто знает?

Телефон Валиевых молчал. Слушая длинные гудки, Юрий постучал себя по лбу согнутым пальцем: ну конечно! Машка" в детском саду, Ольга на работе, а толстяк Боцман, полосатый кот неустановленной породы, к телефону не подходит принципиально. Правда, смерть мужа далась Ольге тяжело, и она взяла на работе отпуск, который по графику полагался ей только в декабре, но, возможно, сидеть в пустой квартире оказалось еще труднее, чем работать, а прервать отпуск всегда проще, чем получить. “Позвоню вечером”, – подумал он, и эта мысль внезапно уколола его ледяной иглой в самое сердце: кто знает, где он будет вечером и будет ли вообще?

Он закурил, чтобы прогнать непрошенный холод, дернул книзу рычаг таксофона и, сверившись с запиской, настучал на клавиатуре номер Умара. На этот раз трубку сняли сразу, и голос, который послышался в наушнике, был до отвращения знаком Юрию.

– Умар? – спросил Филатов, хотя и так знал, с кем говорит. Из трубки вдруг потянуло ледяным кладбищенским холодком, но это была, конечно же, только игра воображения. Эта промозглая сырость, пропитанная густой вонью паленых тряпок, подгоревшего человеческого мяса, расплавленной резины и экскрементов, просто не имела права на существование здесь, в самом центре Москвы, в двух шагах от гостиницы “Космос”, уходившей в серое ноябрьское небо огромной изогнутой пластиной сплошного стекла, рассеченной на ровные прямоугольники несокрушимыми железобетонными конструкциями. Этот запах горелых и промерзших, загаженных, залитых кровью, припорошенных известковой пылью кирпичей существовал только в искалеченной памяти старшего лейтенанта Филатова, и он, тряхнув головой, отогнал галлюцинацию, навеянную звуками этого хрипловатого, с едва заметным акцентом голоса.

– А, это ты! – обрадовался Умар. – Здравствуй, брат! Я слышал, что ты меня разыскиваешь, и оставил тебе номер телефона.

– Для этого не обязательно было ломать дверь, – заметил Юрий.

– Твоя правда, брат, твоя правда! Но ведь и ты, когда искал меня, зачем-то избил моих людей. Я думал, может, тебе так больше нравится. Прости, если я ошибся. Я хотел сделать тебе приятное.

– Ладно, замнем, – проворчал Юрий. – Считай, что я на седьмом небе от счастья.

– Я рад, – жизнерадостно откликнулся Умар. В его голосе звучала насмешка, но Юрий, стиснув зубы, решил не обращать на это внимания. В конце концов, то, что он намеревался сказать, действительно заслуживало пренебрежительной улыбки. – Зачем ты искал меня, брат? – продолжал чеченец. – Мои люди, которых ты избил на вокзале, передали мне, что тебе нужна работа, которую я предлагаю.

– Твои бараны все перепутали, – с усилием выталкивая из себя слова, ответил Юрий. Ненависть душила его, но поддаться ненависти означало пойти на поводу у Разгонова и Понтиака. – Я собирался сказать тебе, чтобы ты оставил меня в покое. Чтобы ты забыл про меня. Если ты или кто-то из твоих людей еще раз встретится на моем пути – раздавлю голыми руками, как клопа. Если с кем-то из моих знакомых случится то, что случилось с Валиевым, я тебя из-под земли достану. Тебя, ты понял? Персонально.

– Ты избил моих людей только для того, чтобы сказать мне это? – Теперь голос Умара звучал высокомерно. – Я не боюсь тебя, русский. Я не стану тебя трогать, но и жертвовать своими деловыми интересами, чтобы выполнить твои глупые условия, я не стану. Я помню добро, которое ты для меня сделал, но нельзя быть братом и врагом одновременно. Так ведут себя глупый пес и глупая женщина. Глупого пса прогоняют со двора, а глупую женщину бьют плетью, пока не поумнеет.

– Плевать я хотел на твое красноречие, – сказал Юрий и попытался немного расслабить пальцы, сжимавшие телефонную трубку. Из этого ничего не вышло – кисть его руки и трубка словно срослись, суставы пальцев побелели от напряжения, и он боялся, что трубка вот-вот хрустнет и переломится пополам. – Языком болтать вы все горазды. Запомни, что я тебе сказал. Только попробуй сунуться – костей не соберешь. Забудь обо мне.