Чертова дюжина

— С чего ты взял?

— Посуди сам, зачем им эта головная боль: бегать, что-то там взрывать, прятаться? Отправились бы в аэропорт, окружили бы себя заложниками. Все равно стрелять в них нельзя… — Котов вдруг остановился, указал на одного из оперативников. — Значит, так, орел. Дуй-ка на Нижнюю Масловку, забери трубку и рысью к экспертам. Пусть снимут отпечатки пальцев, если, конечно, они там имеются. В чем я, впрочем, сомневаюсь, — добавил он уже тише. — И пусть, кстати, номер установят. Посмотрим, откуда взялась эта трубка. О чем мы говорили?

— О том, что эти ребята что-то затевают, — напомнил полковник.

— Точно. Кстати, надо пройтись по списку, установить костяк группы. Коды наверняка у кого-то из них. Узнаем, у кого коды, — решим, как действовать дальше.

— Так давай займемся.

— Считай, что уже занимаемся.

— Все. — Вероника загнала «Москвич» на пустынную улочку какого-то подмосковного поселка и сказала шоферу: — Выпусти Марафонца.

Виктор обошел машину и открыл багажник.

Отдуваясь и вытирая пот со лба, Марафонец выбрался из вынужденного заточения, постоял, разминая затекшие мышцы.

— Хочешь верь — хочешь нет, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы, — а в багажнике еще никогда ездить не приходилось. — Осторожно выпрямив спину, Марафонец прогнулся, втянул воздух. — Зараза, мышцы сводит.

— Это бывает, — громогласно и весело поддержал спутника Виктор. — Я иногда посижу, ноги так затекут, что потом минут двадцать стоять не могу.

— Ну, что делать-то будем? — Вероника выбралась из машины, облокотилась о крышу. — Я так понимаю, что у нас неприятности.

— Старуха, — загоготал шофер, — ты удивительно наблюдательна. Я бы даже сказал, у нас очень большие неприятности. Машину фээсбэшную грохнули.

— А, брось ты! — махнул рукой Марафонец. — Мало, что ли, в Москве каждый день машин переворачивается? Одной больше, одной меньше — разница невелика. Тем более что сегодня уж точно аварий раз в тысячу меньше обычного.

— Ладно, — одернула его девушка, — это мы потом будем где следует объяснять, а сейчас давайте решим, что делать дальше.

— Что делать? Что делать? — хмыкнул Виктор, смешно выпячивая нижнюю губу. — Искать будем халабуду эту.

— Знаешь как?

— Ну а то? — Шофер расплылся в улыбке, неимоверно довольный собой. — Карту-то я прихватил. Сейчас все прикинем, подумаем. Не совсем уж мы тупые.

— Тупые или не тупые, а магнитофончика-то в машине нет. — Вероника внимательно посмотрела на мужчин.

— Та-ак, — заключил Виктор, — ну тогда все, орлы. Кранты. Считайте, что мы в заднице. В огромной-огромной глубокой заднице.

— Подожди. — Марафонец нахмурился. — Сколько идет эта ваша «Пастораль» по времени? Минуты четыре с половиной, да?

— Сейчас посмотрю точно. — Вероника достала из кармана кассету, сверилась с хронометражем. — Пять минут семь секунд.

— Ну, семь секунд можно опустить. Зная время, можно прикинуть, куда и в каком направлении мы ехали.

— В принципе-то можно, — нерешительно протянул Виктор.

— Давайте попробуем. — У Вероники загорелись глаза. — Чего нам терять-то, в самом деле?

Виктор достал из внутреннего кармана куртки свернутую в трубочку, замызганную, потрепанную книжицу «Москва и Московская область».

— Так. Где вы, говоришь, были-то?

— У Китай-города, большая такая улица…

— Солянка, наверное?

— Точно, Солянка!

— Ну, давай начнем по порядку. Куда вы свернули?

— Налево, — не раздумывая, ответил Марафонец. — Двигатель был заведен, мы почти не стояли. Сразу налево.

— Ага, значит, ехали вы по Солянке до?..

— Ну, «до» я не знаю, но проиграла половина. — Марафонец прикрыл глаза. — Мы стояли примерно полминуты, судя по всему, на светофоре. И свернули еще раз налево.

— На светофоре, — повторил Виктор, изучая карту. — Это, наверное, площадь Яузских ворот. Повернули вы скорее всего на Бульварное кольцо. Так?

— Не знаю, не видел, — пожал плечами Марафонец. — Дорога не очень хорошая, потряхивало периодически.

— Точно, Бульварное кольцо, — расплылся Виктор, — грех не узнать. Там покрытие — не дай божок. Я, помню, как-то раз на своей…

— Ты дальше давай, — оборвала воспоминания Вероника, — а случаи свои для мемуаров сохрани.

— Как скажешь, старушка, как скажешь. Та-ак, значит, свернули вы на Бульварное. Сколько ехали по нему?

— Пять раз на светофоре стояли, — сообщил Марафонец и тут же скомандовал: — Стоп! Или шесть? Черт, не помню. Или пять, или шесть.

— Хорошо, сколько раз музыка сыграла?

— Четыре раза.

— Значит, двадцать — двадцать одна минута. А крупных перекрестков у нас здесь до Тверской аж восемь штук. Значит, поворачивали вы в лучшем случае на Петровку. В худшем, если один-два светофора проскочили, то Тверская или Никитская. Теперь прикинем по времени. Двадцать минут. Светофоры там долгие, секунд двадцать пять — тридцать. Пять раз стояли, значит, две с половиной — три минуты. Да минут пятнадцать ехать. По всему выходит, что либо Дмитровка, либо Тверская.

— Последний светофор долгий был, — припомнил Марафонец, — а за ним сразу повернули направо.

— Ну точно, Дмитровка. — Виктор потыкал пальцем в карту. — У «России» вообще перекрестки долбанутые. Поехали дальше. Припоминай тщательно, с какой скоростью ползла ваша колымага?

Марафонец пожал плечами.

— Пятьдесят, может, пятьдесят пять.

— Но не больше шестидесяти, — подвел черту Виктор. — Будем считать, что шестьдесят.

Гора мусора на путях все росла и росла. Завал получился приличным. Если бы им пришлось обороняться здесь, то кучи слежавшегося грунта послужили бы неплохим прикрытием. Яма была глубокой, около двух метров. Когда наконец сквозь тонкий слой перемолотой, взрытой земли проглянуло бетонное основание тоннеля, Генерал не смог сдержать улыбки. Хорь — умница. Оставалось только подивиться тому, насколько все прекрасно спланировано. Они вышли именно туда, куда и рассчитывали. Генерал представил себе, какой объем работы надо было провернуть Хорю, чтобы точно вычислить участок раскопок, и восхищенно качнул головой. Молодец мужик, иначе чем мастером его и не назовешь. Гений. Гений злодейства. Гений преступления.

Обливающийся потом Бегемот выпрямился и устало провел тыльной стороной ладони по лбу.

— Что, Бегемот, запарился?

На мгновение Генералу стало жаль его. Этот толстяк еще не знал, что ему придется умереть. Он же, Генерал, знал ближайшее будущее Бегемота и поэтому испытывал чувство собственного превосходства. Вероятно, оно и породило всплеск жалости. Впрочем, стоило ли сейчас думать о такой ерунде? Для сильного человека, профессионала, жалость как понятие не существует. Есть операция, цель, до которой надо дойти. Нет умирающих людей, есть жертвы, фигуры, которые необходимо переставлять, чтобы операция закончилась успешно. К жертвам вообще не следует относиться как к чему-то персонифицированному, это слабость. Генерал не был слабым человеком, посему стряхнул с себя жалость, как ветхий плащ.

А Бегемот смотрел на него снизу вверх по-собачьи, и стоящий рядом взмокший Чубчик посоветовал толстяку:

— Отвернись.

— Что? — вздрогнул тот.

— Отвернись, говорю. — Рыжая физиономия исказилась усмешкой. — Ну что, так и будем стоять? Или, может быть, делом займемся?

— Конечно, займемся, — хмыкнул Генерал. — Держи бур. Ты вроде похвалялся, что и камни покидаешь, и посверлишь на славу.

— Это же не твоя забота, верно?

Генерал поднял бур и, придерживая за мощную, обтянутую резиной рукоять, протянул Чубчику.

— Может быть, помочь? — нерешительно предложил Бегемот.

Чубчик искоса глянул на него.

— Поднимайся наверх. Отдыхай. Успеешь еще наработаться. — Он похлопал Бегемота по плечу. — Да не менжуйся, братец, все в порядке.

Леденец подпрыгнул, ухватился за край ямы и выбрался наружу, за ним последовал Дофин.

Генерал кивнул на Бегемота.