Тайна личности Борна (др. перевод)

— Благодарю, — сказал Джиллет. — Я рад, что сумел в этом убедить.

— Сумели. Во всяком случае, меня. Но тем самым навели на следующее соображение. Представьте себе искушение для такого человека, как Каин, вынужденного действовать в краях с климатом парной, кишащих бродягами и беглыми преступниками, где правящие режимы погрязли в коррупции. Как он должен завидовать Карлосу, как должен ревновать к более стремительному, яркому и роскошному миру Европы! Как часто говорил он себе: «Я лучше Карлоса». При всем хладнокровии эти молодцы чудовищно самолюбивы. Я полагаю, что он перебрался в Европу, чтобы обрести этот лучший мир и… сместить Карлоса с престола. Претендент, сэр, желает завладеть титулом. Он хочет быть первым.

Джиллет внимательно смотрел на Монаха.

— Интересная теория.

— И если я верно вас понял, — вставил конгрессмен из Надзора, — взяв Каина, мы можем выйти на Карлоса.

— Точно.

— Я не уверен, что понял, — недовольно сказал разведчик. — Почему?

— Два жеребца в одном загоне, — ответил Уолтерс, — не поладят.

— Первый своего титула по доброй воле не уступит. — Эббот потянулся к трубке. — Он сражается с остервенением, только чтобы его удержать. Как сказал конгрессмен, мы продолжаем выслеживать Каина, но при этом не должны упускать из вида и другие звериные следы в лесу. А когда и если мы найдем Каина, возможно, нам надо будет повременить. Подождать, пока Карлос сам им не займется.

— Тогда и брать обоих, — добавил полковник.

— Чрезвычайно ясный план действий, — подвел итог Джиллет.

Встреча закончилась, ее участники стали расходиться. Дэвид Эббот стоял рядом с пентагоновским полковником, который собирал страницы досье «Медузы». Он взял листы со списками потерь, собираясь приобщить их к делу.

— Можно взглянуть? — спросил Эббот. — У нас в Сороковом нет копии.

— Таковы были инструкции, — ответил офицер, протягивая скрепленные листы собеседнику. — Я думал, они поступили от вас. Всего три копии. Здесь, в Управлении и в СНБ.

— Они поступили от меня. — Молчаливый Монах добродушно улыбнулся. — Слишком много штатских в моем районе города.

Полковник отвернулся, чтобы ответить на вопрос конгрессмена из Теннесси. Дэвид Эббот не слышал разговора, быстро пробегая глазами колонки имен. Он был встревожен. Некоторые вычеркнутые имена сопровождались объяснениями. Этого допускать нельзя. Никогда. Где оно? Он был единственным человеком в комнате, который знал имя, и почувствовал, как застучало в груди, когда осталась последняя страница. Имя было в списке.

Борн, Джейсон Ч. Последнее известное местопребывание: Тамкуан. Что же произошло?

Рене Бержерон швырнул телефонную трубку. Голос он контролировал не намного лучше, чем жесты:

— Мы проверили все кафе, все рестораны и бистро, в которых она когда-либо бывала.

— Ни в одном парижском отеле он не зарегистрирован, — откликнулся оператор пульта, сидевший у второго телефона. — Прошло уже два часа, ее, возможно, нет в живых. А если еще жива, то может позавидовать мертвым.

— Что она может ему рассказать? — задумчиво проговорил Бержерон. — Меньше нас; она ничего не знает про старика.

— Достаточно. Она звонила на Парк Монсо.

— Она передавала сообщения, но кому — точно не знает.

— Зато знает зачем.

— Это знает и Каин, можешь быть уверен. И с Парк Монсо он может крепко просчитаться. — Модельер подался вперед, его мощные мускулы напряглись, когда он, глядя на седовласого оператора, сплел пальцы. — Расскажи еще раз все, что запомнил. Почему ты так уверен, что он — Борн?

— Этого я не утверждаю. Я сказал, что он — Каин. Если ты верно описал его почерк, это он.

— Борн и есть Каин. Мы нашли его по материалам «Медузы». Поэтому и наняли тебя.

— Тогда это Борн, но он использовал другое имя. Конечно, в «Медузе» было немало таких, кто не мог позволить себе назваться настоящим именем. Псевдонимы им гарантировались, у них было уголовное прошлое. Он явно из таких.

— Почему? И другие исчезали. Ты исчез.

— Я бы мог сказать — потому, что он был здесь, на Сент-Оноре, и этого было бы достаточно. Но тут больше, гораздо больше. Я видел, как он работает. Я был назначен в одну операцию, которой он командовал, такое не забудешь, как и его самого. Этот человек может — должен — быть вашим Каином.

— Расскажи.

— Мы спустились ночью на парашютах в секторе под названием Тамкуан. Нам предстояло вызволить одного американца по имени Уэбб из рук Вьетконга. Мы этого не знали, но шансы выжить были мизерными. Даже полет из Сайгона был жуткий: штормовой ветер на высоте тысячи футов и такая вибрация, что казалось, самолет на части развалится. И все-таки он велел нам прыгать.

— И вы прыгнули?

— Под дулом пистолета. Каждый под прицелом подходил к люку. Можно было как-то спастись от стихии, но не от пули в черепе.

— Сколько вас было?

— Десятеро.

— Вы могли бы с ним справиться.

— Ты его не знаешь.

— Продолжай, — сказал Бержерон, сосредоточиваясь; он не шелохнулся за столом.

— Восемь человек собрались после приземления. Двое, как мы подумали, прыжка не пережили. Удивительно, что выжил я. Я был старше всех и не так чтобы богатырь, но я знал местность, поэтому меня и послали. — Седовласый помолчал, качая головой при воспоминании. — Не прошло и часа, как мы поняли, что это была ловушка. Мы удирали сквозь джунгли, как ящерицы. А по ночам он уходил через разрывы мин и гранат. Убивать. Возвращался всегда перед рассветом, подгонять нас все ближе и ближе к базовому лагерю. Тогда я думал, что это настоящее самоубийство.

— Почему вы соглашались? Он как-то вас убедил, вы же были из «Медузы», не солдаты.

— Он сказал, что это единственный способ выбраться живыми, и тут он был прав. Мы оказались далеко за линией фронта. Требовались припасы, которые можно было найти только в базовом лагере, если нам удастся его взять. Он сказал, что мы должны его взять, что выбора у нас нет. Если бы кто-нибудь вздумал возразить, он бы пустил ему пулю в лоб — мы это знали. На третью ночь мы взяли лагерь и нашли там человека по имени Уэбб. Он был еле жив, но еще дышал. Еще мы нашли двух пропавших из нашей команды. Эти были вполне живы и ошалели от того, что произошло. Один белый и один вьетнамец. Вьетконг заплатил им, чтобы они заманили нас в ловушку — его, как я понимаю.

— Каина?

— Да. Вьетнамец увидел нас первым и удрал. Белого Каин тут же пристрелил. Просто подошел к нему и разнес ему башку.

— Он привел вас обратно? Через линию фронта?

— Да, четверых и того, Уэбба. Пятеро погибли. Я тогда подумал, что, должно быть, разговоры о том, что он самый высокооплачиваемый наемник в «Медузе», не выдумка.

— В каком смысле?

— Он самый хладнокровный человек из всех, кого я видел, самый опасный и крайне непредсказуемый. Тогда я подумал, что для него это странная война. Он был Савонарола, но без религиозных убеждений, лишь со своей причудливой моралью, полностью сосредоточенный на себе. Все люди были его враги, особенно лидеры — и он ни в грош не ставил ни одну из воюющих сторон.

Рассказчик опять помолчал. Глаза его смотрели на пульт, а память явно была обращена куда-то за тысячи миль, в прошлое.

— Не забывай, что в «Медузе» собрались люди разные и отчаявшиеся. У некоторых ненависть к коммунистам была близка к паранойе. Убей коммуниста, и Христос тебе улыбнется — странный образчик христианского вероучения. Другие, вроде меня, лишились всего при Вьетмине. Единственной надеждой вернуть свое была победа американцев в этой войне. Франция покинула нас после Дьенбьенфу. Но существовали десятки таких, которые думали, что в «Медузе» можно нажить состояние. В сумках часто лежало по пятьдесят — семьдесят пять тысяч американских долларов. Курьер, прикарманивший половину, после десяти — пятнадцати переходов мог удалиться на покой в Сингапур или Куала-Лумпур или наладить собственную сеть по сбыту наркотиков в Золотом треугольнике. Но и помимо непомерной оплаты, — а часто и отпущения прежних грехов — возможности представлялись неограниченные. Именно к такой категории людей я относил этого диковинного человека. Он был современным пиратом в полном смысле слова.