В бегах. Цена свободы

И я вскинул свой автомат. Сначала дал несколько очередей в сторону бегущих — сейчас я видел их лучше, чем они меня, затем, не глядя на раненого брата, опустил «ствол» вниз. «Прощай, друг. Прощай, брат». И нажал на крючок. Он даже не вскрикнул, ушел в вечность. А я? Я уже никого не боялся и, подхватив автомат друга, несся к реке. Благо дело она была рядом. Я, конечно, не думал тогда о тех двоих, что убежали из дворика раньше, но когда подбежал к самой воде, вспомнил. Лодки на берегу уже не было, не было и их.

«Вот откуда здесь появились менты… С их подачи. Уплыли и… А может, это и не менты, кто знает. Какая теперь разница — я один, совсем один!»

Оглянувшись еще раз назад, чтобы убедиться, как далеко от меня находятся преследователи, я сделал шаг в реку. Ничего другого мне просто не оставалось. Вода была до ужаса ледяной, а течение страшным. «Куда кривая выведет!» — подумал я. Спасай, река-водица, спасай!

Глава двадцать седьмая

Течение подхватило меня как пушинку и понесло в неизвестность. Речка была не очень глубокой, но иногда я не чувствовал под ногами дна. Дыхание у меня сперло, а кожа стала гусиной. Я отдавал себе отчет в том, что кинулся в смерть. Да, в моем распоряжении было только три, от силы четыре минуты времени. Дальше, как утверждают врачи, никакое сердце не выдерживает и человек погибает. Но как я мог остановиться, если течение было сильнее меня, а зацепиться практически не за что? Если бы меня снесло к тому или другому берегу, если бы! Но меня несло почти по середине реки. Ноги нет-нет да и бились о камни, но боли я уже не чувствовал. Холод сковывал мое тело все сильнее и сильнее, и уже не хотелось ни сопротивляться, ни думать. По мне уже никто не стрелял — далеко, да меня это и не интересовало. Я просто несся с водой в ночь, все больше и больше грузнел телом и потихоньку слабел сознанием. Я точно знал, что это конец, и, по сути, был безучастным. Но вдруг меня сильно ударило об огромный валун и почти развернуло ногами вперед. Я попытался было схватиться за этот камень, но опоздал. Он был слишком гладким для этого, а мои пальцы слишком замерзшими. Но, как ни странно, это-то и спасло меня в конечном счете от смерти. Зацепись я за него, я бы потерял еще одну драгоценную минуту и все равно замерз в центре реки. Богу было угодно, чтобы я не потерял эту минуту, он не дал мне такой возможности. И когда меня развернуло и понесло вперед, я заметил, что меня сносит вбок, к противоположному берегу. Река здесь делала небольшой изгиб. Еще несколько мгновений, возможно последних, и я увидел дерево, поваленный в воду ствол ели. Меня несло прямо на нее, и, хорошо помню, я неожиданно подумал о лице, о глазах. Ветви! В темноте я, конечно, ничего не различал, но догадался, что это ель. Скорее всего, она упала не очень давно. Росла на самом берегу, берег, видать, подмыло, и она упала. Старая ель спасла мне жизнь. Разумеется, я изрядно исцарапал лицо и шею, но все это было сущим пустяком в сравнении с холодом. Когда я кое-как, еще не веря в такую невиданную удачу и почти онемев от холода, каким-то чудом выкарабкался наконец на берег, я понял и другое — смерть еще не отступила. Видит Бог, в тот момент я позавидовал в душе Графу. Ему уже ничего не страшно. И как только я вспомнил о нем, мне захотелось рыдать. Да, я остался жив, да, менты позади и на другой стороне, в реку не сунутся. Но что с того? Я потерял друга, единственного настоящего друга за всю жизнь! И это чувство, эта безысходная, дикая тоска, это одиночество в целом мире понудили меня жить. Жить и выжить. Выжить было не просто, до того не просто, что, казалось, лучше сдохнуть. Я не мог двигаться и дышать, у меня не было сил сбросить одежду. Оба автомата так и остались на мне, висели на ремнях на плече. Зачем они мне, зачем? Собрав все свои силы воедино, я таки прошел несколько метров вдоль берега, затем стал медленно подниматься вверх, к лесу. Здесь было вроде как теплее, но я знал, что это только так кажется. Ветра я так и так не чувствовал, ибо тело давно задубело. Я никак не мог сбросить с себя проклятую одежду и, когда мне это удалось, стал потихоньку растирать себя руками, грея руки и грудь одновременно. Я все время чувствовал, что на моей спине лежит лед, а мои половые органы съежились так, словно их и не было! Присев с десяток раз и помассировав себя как следует, я начал потихоньку отходить. Теперь мне предстояло достать из кармана куртяка зажигалку и попробовать ее зажечь. В зажигалке таилась моя жизнь! Жизнь или смерть? Если она не возгорится… О, это надо прочувствовать на себе! И умирая от холода, стоя голым на земле, я боялся чиркнуть колесиком. Если она не загорится — я так загадал, — спасения не будет. И она загорелась! Не помня себя от радости, я бросился собирать хворост, презрев всякую опасность. Куда вывезет! Идти глубже в лес не было сил. Минут через десять я уже грелся у маленького костерка, а еще через десять развешивал над ним выжатую одежду. Разумеется, я не выжал ее как следует, сил не хватало, но она уже была над костром, на трех ветках, воткнутых в землю. Все это время меня колотило, как последнего гада, и казалось, этой пытке не будет конца. Мне хотелось орать на весь лес, до того мучительным и долгим был этот «отходной» процесс.

Когда костер наконец разгорелся как следует и я смог отогреть спину, мне стало немного легче. Я поворачивался к огню то передом, то задом, держал над ним свои вещи (ветки были слишком короткими) и таким образом как бы подгонял проклятое «медленное» время. Но, главное, я уже был в носках. Они высохли первыми. Не мокрые ботинки, а носки! А когда я закурил первую высушенную (пусть и неважную) сигарету, я был почти счастлив. Не было ни грамма страха за свое будущее, вообще никаких тревог. Одно неописуемое блаженство, которое не нуждается в описании. Я не спал всю ночь напролет, и мне не хотелось спать. Жуткий стресс и гибель Графа сделали свое дело. Правильно ли я поступил, пристрелив его? Думаю, да, наверное, да. Это трудный, очень трудный вопрос и не дай бог кому-то решать подобные вопросы. Не дай бог! Когда мы бежали, у меня не было времени на раздумья, я всего лишь исполнил его последнюю просьбу. Зато потом, позже… В тишине ночного леса… Не знаю, ничего не знаю. Я вздрагивал, оглядывался по сторонам, зябко ежился и втягивал голову в плечи. Увы, рядом никого не было, только я и лес. Изредка кричала ночная птица, затем снова становилось тихо. Как тяжело и мучительно иногда оставаться наедине с собой. Как тяжело. Даже убийце, особенно убийце. Но жизнь для того и дана, чтобы все претерпеть. Зачем? Спросите у Бога. Я проклинал в сердцах золото, но в нем ли одном дело? В этом мире все стоит строго на своем месте, и, если вдруг какой-то курице не захочется нести яйца, ее заставит это делать природа. Мы как рыбы, плывущие неизвестно куда, но точно по назначению. Меня вынесло сюда, а он, Граф, остался. Что ж, значит, так распорядилась судьба. Сейчас мои шансы на выживание близки к нулю, но я все равно не сдамся.

Едва забрезжил рассвет и слегка развиднелось, я двинулся в путь. Куда мне идти, я в общем-то знал, меня волновало другое — не придется ли мне снова преодолевать речку, чтобы переправиться на другой берег? От одной этой мысли меня бросало в дрожь. Я оставил себе только один автомат и «глушак», в котором было всего несколько патронов. Чувствовал я себя, как ни странно, прилично, даже не простудился, но на душе было до ужаса тоскливо и муторно. Так муторно, что, казалось, меня не обрадовал бы и Лазурный берег, окажись я вдруг сейчас на нем. А еще утро, серое уральское утро, похожее на всю унылость мира. В моем кармане лежали две сигареты, и, несмотря на то что я смертельно хотел курить, я их не трогал. Вот что заменит мне собеседника, когда молчать станет невмочь, они — сигареты. Я осторожно двигался по лесу, часто останавливался и прислушивался. Теперь все, теперь надеяться не на кого, я — один. Последний из могикан! Дойду или не дойду? Если до конца верить словам гадалки, нагадавшей моей матери судьбу семьи, должен. Похоже, я самый везучий. Погибли все, кроме меня, даже посторонние, а я уцелел. Нет, случайностей в жизни не бывает, в этом я убеждался уже в который раз. Я все время мысленно разговаривал со своим другом и не заметил, как прошел несколько километров. Солнце немного поднялось, туман испарился, и стало легче дышать. Я оброс как дикобраз и когда узрел свое лицо в воде, то не узнал сам себя. Рыбы в этом болотце не оказалось, увы. Я уже хотел есть и просто из любопытства решил посмотреть. Поймать рыбину я и не надеялся.