Кровь за кровь

Теперь мы могли не беспокоиться, что нас прослушивают. Разъяренный нашими упреками в несостоятельности его усилий по ограждению офиса от подслушивающих устройств, Маркузик, не долго думая, изготовил электронный генератор /что-то очень мудреное, не для среднего ума, потому я так и не понял принцип его работы/, напрочь забивавший всех "клопов", "жучков" и прочая. Теперь, нажав кнопку небольшого переносного прибора, мы могли болтать о чем угодно и где угодно, не боясь, что наши крамольные и опасные речи достигнут ушей тех, кто просто жаждал их послушать. Мы даже не стали разбирать по винтику "жигуль" – зачем? Стоило лишь взять с собой достаточно компактную глушилку, и в наушниках слухачей раздавался отвратительный визг – будто стадо дьяволов сошло с ума.

Но радиомаяк, установленный мафиозными умельцами на "жигули", мы все-таки отыскали, хотя это было очень нелегко. Для такой работы пришлось привлечь опытного автомеханика и заткнуть ему рот приличной суммой. Он справился с заданием за два дня.

И при расставании сказал, что поставить такую хреновину никак нельзя в походных условиях. Радиомаяк явно был установлен еще до того, как Боб презентовал нам тачку.

Этот факт нас не столько удивил, сколько обескуражил. Мы еще не знали, как к нему относиться, однако Плат, прирожденный мент, почему-то стал относиться к Стеблову гораздо прохладней. Возможно, он подозревал, что Боб хотел держать нас на всякий случай на коротком поводке. Тогда напрашивался вопрос – а что это мог быть за случай?

Ответить мы так и не смогли. Серега вообще не хотел говорить на эту тему, а у меня ума не хватало, чтобы проанализировать ситуацию. Мы просто вынули из наших мыслей эту досадную занозу и продолжали искать Кристину.

После наших приключений в бане прошла неделя. Каждый день мы с трепетом ждали каких-либо известий о кровавых событиях в бывшем культурно-гигиеническом заведении заводчика-либерала, но так и не дождались. Плат даже рискнул и навел справки в городском угрозыске – понятно, в завуалированном виде – однако и там пребывали в блаженном неведении относительно чрезвычайного происшествия, хотя скрыть такое количество смертей казалось бы было невозможно. Да и не нужно.

Тем не менее, факты – упрямая вещь. А они говорили весьма недвусмысленно /для тех, кто мог слышать и понимать, о чем идет речь/, что некие силы заинтересованы спустить "банное" дело на тормозах. И лишь моими скромными усилиями /я опять повторил свой эпический "подвиг" – сходил в читальный зал библиотеки/ удалось выяснить дальнейшую судьбу главного из трех банных жмуриков. В скромном некрологе в одной из новоявленных газетенок группа товарищей выражала соболезнование вдове и двум сыновьям безвременно усопшего Олега Петровича Майорова. Судя по тексту, этот большой труженик буквально сгорел на работе – в моральном смысле. Я с ними был согласен – господин Майоров и впрямь крупно погорел и притом именно на рабочем месте. Об остальных – Боксере и Коляне – никто даже не пискнул. Кого интересует навоз?

Конечно, кроме тех, кто удобряет землю. Скорее всего, этих двух быков зарыли без лишней помпы и с диагнозом "прободение язвы желудка".

Не подавал голос и безвременно усопший Храпов. Вернее, те, кто хотели меня подставить, использовав его наглую смерть в своих корыстных целях. Похоже, сначала они были в легком трансе от моего таранного прорыва, а затем их окончательно добили милицейские эксперты, не нашедшие в квартире передового бригадира слесарей-ремонтников моих отпечатков. Наверное, они могли настучать уголовке про чересчур любопытного Стаса Сильверстова, нечаянно угодившего в западню, но, по здравому размышлению, решили не поднимать большую волну. Я их понимал: спектакль с накрытым столом и дракой двух корешей-пьяниц, скорее всего, они поставили в большой запарке, необдуманно. А после сообразили, что волна в состоянии достать и до них и тогда последствия наводнения могут быть катастрофическими.

Однако, главная проблема, с которой мы столкнулись в процессе мандража и хронических переживаний, характеризовалась кратко – маэстро Берман. О моем нездоровом интересе к личности Храпова знали только двое посторонних – Лева и капитан Жердин – но лишь Берману было известно, что я вышел на след пассии передового бригадира именно в ночь убийства. Конечно, смерть Храпова была на руку маэстро, однако все усугублялось тем, что Элла исчезла. Танцовщица не появлялась ни дома – она снимала однокомнатную квартиру в центре города – ни в "Дарвине". А когда я осторожно навел среди знакомых мне музыкантов оркестра справки о состоянии здоровья Левы, который вдруг резко заболел и перестал ходить на работу, мне ответили, что он сидит сиднем в своей квартире и даже на телефонные звонки отвечает очень неохотно. По здравому размышлению, только СПИД был в состоянии так сильно подействовать на шустрого, как живчик, Бермана, но он никогда не увлекался беспорядочными половыми связями, а потому его болезнь в свете последних событий казалась несколько странной – если не сказать больше.

И я решил навестить тяжело больного Леву на дому. Как старый приятель, я имел на это полное право. Мало того, мне было позволительно явиться к нему вообще без доклада.

Но, если честно, я как раз и не хотел, чтобы Берман прослышал о моем нежданном визите.

На этот раз я о своих намерениях Плату сообщил. А то он начал обращаться со мной как с неразорвавшейся бомбой, стоящей на боевом взводе – с опаской и даже страхом, соблюдая дистанцию и не оставляя без присмотра. Занятый своими мыслями, Серега лишь вяло кивнул, соглашаясь, и продолжил что-то карябать на чистом листе бумаги. У него, насколько я знал, вновь обострились отношения с Машкой. Однако, теперь совершенно на иной почве, чем прежде – на сексуальной. Блудливая, а нынче укрощенная женушка ни с того ни с сего воспылала к мужу невиданной ранее страстью, и бедный страдалец Плат пахал в постели как проклятый, с вечера и до утра. Но это только в эротических фильмах мужик способен геройствовать ночь без остановки – чем-то же нужно заполнять куцый до неприличия сценарий какого-нибудь козла, сдвинутого на сексе. А Серега, замотанный и морально угнетенный событиями последних дней, был способен лишь на семейный максимум – три раза в неделю, в режиме скорого поезда.

Но упрямая Машка, настаивая на своих супружеских правах, была безжалостна и бескомпромиссна. В конце концов Плат решил ночевать в офисе, благо у Маркузика нашлась раскладушка. Однако наша героиня легко разгадала этот коварный план и в первый же вечер изъяла блаженствующего в тишине и покое Серегу из конторских стен в два часа ночи, приехав на такси. Плат, озверевший от такого надругательства над личностью, устроил ей громкий скандал, едва не закончившийся мордобитием, и пообещал в случае повторения подобных наездов подать на развод. Машка с перепугу притихла и заковала на время свою сексапильность в тяжкие оковы благоразумия. Но я был уверен, что не на долго. То же самое думал и Серега.

О, семейная жизнь! Как много в этом слове…

Для посещения Левы Бермана я выбрал вечернее время. Созвонившись с администратором "Дарвина" и выяснив, что маэстро до сих пор пребывает едва не в коме, я наступил на горло собственной песне – записного растратчика – и отправился к его дому пешком, таким образом сэкономив нашему О.С.А. энную сумму. Но, кроме финансовых соображений, мною двигали и иные мотивы – мне не хотелось в очередной раз наступать на грабли, нанимая такси. Теперь я уже просто боялся оставлять какие-либо следы – даже в таком вполне законном и невинном деле, как посещение тяжело больного приятеля. Я не был вполне уверен в своих предположениях, но странная болезнь Левы, никогда не страдавшего даже простудными заболеваниями /насколько мне помнилось/, вызывала у меня определенные подозрения. Впрочем, возможно я ошибался. Не исключено, что Берман подхватил в своей "земле обетованной" какую-нибудь экзотическую форму пустынной лихорадки, никак не проявляющейся в Израиле, но совершенно не переносящей русского духа, а потому в наших условиях освирепевшей и смертельно опасной.