Десантный вариант

— Это точно, Саня. Только ни тебе, ни мне это не светит, — Штромберг, запнувшись, замолчал.

— Почему не светит?! Попасть бы куда-нибудь, в разведку… Только как?

— Ты еще скажи — в КГБ, — Мишка насмешливо поглядел на друга.

— А что? — с юным оптимизмом воскликнул Орлов.

— Ладно, не горячись. Закуривай. Побалуемся. — Штромберг вынул из стола пачку «Кэмела». Прикурил, внимательно и серьезно поглядел на друга, продолжил: — Остынь, пацан, остынь. Поговорим на полном серьезе. Я знаю, ты не болтун. Вражьи голоса слушаешь?

— Да так, иногда.

— Между прочим, они не все время врут. Выдают иногда такую информацию, о которой у нас ни гу-гу. Правда, с хитрым комментарием против СССР. — Штромберг резко встал, взволнованно стал теребить копну своих черных, как воронье крыло, волос и, глядя в глаза другу, чеканить слова с еле заметным напряжением в голосе: — Эх, Саня! Ты что, не видишь, что вокруг нас? Ты поговори со своим отцом серьезно, хоть он, может, тебе немного откроет глаза на нашу жизнь, на нашу гнилую систему!

Орлов вздрогнул. Ведь недавно он разговаривал с отцом, и тот тоже сказал о стране «ГНИЛАЯ СИСТЕМА».

— Какая разведка, Сань, ты что?! Знаешь, как хохотал мой отец, когда я с ним разговаривал на эту тему?

Орлов возмущенно хотел что-то возразить другу, но тот остановил его жестом руки:

— Это утопия, Саша. Утопия. Ты оглянись кругом, где мы живем, что мы знаем кроме того, что «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить»? Мне — еврею, у которого родичи разбросаны за железным занавесом, — ни в разведке, ни в дипломатии, ни во внешней торговле ловить нечего. Меня из-за пятой графы в анкете [3] туда и на пушечный выстрел КГБ не подпустит. Так-то, брат. А ты, Саша? Ведь ты из дворянского рода, и не секрет, что твои предки рубили шашками славных конников Буденного, а в конце гражданской мясорубки рванули за кордон. И если сейчас начнут копать, то, уверен, пару-тройку родственников у тебя за границей найдут. И все — шлагбаум опустят сразу.

Конечно, ты можешь поступить в какое-нибудь военное училище высшей пробы, типа воздушно-десантного. Конечно, хорошо защищать Родину, но можно стать и пушечным мясом для коммунистического режима. За что гибли ребята в 1956-м в Венгрии и в 1968-м в Чехословакии? За приказ. Мне, например, обидно, что наш коммунистический режим безвозмездно помогает неграм, арабам, а свой народ держит в черном теле. Ты сам видел, как доживают свой век старухи — вдовы солдат Отечественной войны — в деревнях под соломенными крышами? Такой интернационализм мне не нужен. Хотя я в душе больше русский, чем еврей или таджик.

— Ну а если окончить хороший институт?

— И в путный вуз без большого блата не поступить, будь ты хоть семи пядей во лбу. Например, МГИМО — Московский институт международных отношений. Там учатся дети наших партийных бонз. Из привилегированных английских, французских специальных школ, и туда нам хода нет. Ну как, развеял я твои иллюзии?

— Хорошо, а ты-то куда думаешь поступать?

— Да никуда.

— Как это?

— Да очень просто… Я тебе скажу. Ты не разболтаешь. Пришел вызов из Израиля. От родичей. Теперь отец оформляет выездную визу. Сколько это продлится, не знаю, может, полгода, год или два.

— Уедете всей семьей?

— Да, теперь точно уедем.

— Почему теперь?

— Отец дошел до точки кипения. Ты же знаешь, он разными изобретениями занимается. По ночам сидит, чертит, считает. Хвалиться не хочу, просто от других слышал, что он талантливый инженер. А все почти его труды впустую. Кое-что, по мелочам, еще внедряют на производстве, а остальные, сильные, разработки, которые могут принести стране миллионы рублей, остаются за бортом. Ваши, говорят, проекты требуют больших капитальных вложений.

Он жил у родственников-москвичей, а там как раз приехал из Австралии дядя отца. Это его подарки: книга для меня, сигареты, коньяк. Короче, убедил он отца выписаться из нашего дурдома. Отец очень не хотел уезжать, да и я тоже. Ну, мать у нас — восточная женщина, куда отец, туда и она. Не знаю, может, и в Израиле жить не будем, у нас родственники и в Австралии, и в Канаде, и еще где-то. Хорошо хоть отец на оборонку не работает, а то вообще бы не выехать.

— Да, дела…

— Сань, забыл тебе еще сказать… Ты лучше со мной, когда уеду, связь не поддерживай, понял? В СССР такие связи очень могут отрицательно влиять…

Несколько минут друзья сидели молча, каждый думал о своем. Жизнь показывала им, может впервые, свою теневую сторону. Полные энергии, мечтающие о большом, настоящем деле, они еще не знали, сколько преград впереди, когда опускаются руки и мнится, что все усилия бесполезны. Пройдет время, и парни узнают, что настоящий мужчина — это тот, кто, упав, может подниматься и идти вперед, падать и опять карабкаться, когда уже нет сил, а цель так далека…

Прошло несколько дней. Наступило воскресенье. Мать ушла на рынок за продуктами, отец дежурил в больнице. Но это летнее воскресенье Орлов запомнил на всю жизнь.

Саня в раздумье, чем бы заняться, щелкнул кнопкой телевизора. На экране появились солдаты-десантники, показывающие рукопашный бой. Одни из них с ножами, с автоматами, с ощетинившимися штыками, с саперными лопатками нападали на других. А те, без оружия, ловко выбивая, выкручивая орудия смерти, бросали своих противников на землю, изображая последний фиксирующий удар сапогом или кулаком. Мелькали тела в комбинезонах, слышались короткие крики на выдохе. Несколько офицеров в голубых беретах стояли поодаль, наблюдая за групповым боем. «Передача „Служу Советскому Союзу“,» — догадался Орлов.

Заинтересовавшись тем, что показывали по телевизору, он уселся в кресло. Десантники на экране уже ловко преодолевали полосу препятствий сквозь огонь, дым и грохот. Потом летели вниз на альпийских тросах, с отвесных горных скал, умудряясь стрелять короткими очередями из автоматов. В конце передачи показали выброску десанта с самолетов: бегущие в открытые люки внутри воздушного корабля солдаты, купола парашютов белыми пятнами в небе. Картина была впечатляющая. Приземлившиеся десантники отстегивали парашюты и, вскинув автоматы, вступали в бой. То тут, то там имитировались разрывы снарядов. До сознания Александра дошел голос комментатора: «Так служат солдаты Н-ской части ВДВ, которых воспитывают и обучают офицеры-выпускники Рязанского высшего воздушно-десантного училища».

«Вот оно, настоящее мужское дело, — подумал Орлов. — Что еще думать и сомневаться? Лучше для меня ничего нет. Буду поступать в Рязанское десантное. Голубой берет не хуже зеленого берета Джина Грина». Решение было принято, и Александр почувствовал огромное облегчение на душе. Ясность цели — лучший спутник на жизненной дороге.

Русский стиль

Витя Шаров в свои восемнадцать лет в тридцатые годы XX столетия был настоящим сыном советской империи.

Ярого комсомольца, юного бестолкового токаря завода, где план наглухо перекрывал качество, партия призвала как подходящий социальный элемент для работы в НКВД. Новая скрипящая ремнями форма, хорошее питание, твердая, не имеющая возражений, красная большевистская пропаганда сделали из парнишки твердолобого и стойкого бойца органов. Кругозор Вити был сужен до размеров «Истории ВКП(б)» незабвенного вождя народов. Крики истязаемых в подвалах НКВД людей не будили в его сознании даже простых человеческих чувств — ведь то были хитрые, изворотливые «враги народа». Большевистская инквизиция, в отличие от гитлеровской, не разделяла граждан своей империи на лояльных режиму и «контру». Весь народ был подавлен страхом и пропагандой.

Женившись в двадцать пять лет на милой дочери своего начальника, Шаров все так же пребывал в состоянии карающего меча революции. За усердие в службе да усилиями тестя он вырос на иерархической лестнице. Радужные перспективы раскрывались перед молодым следователем, который ударом сапога заставлял подследственных подписывать любые признания.