Поле битвы — Москва

Лиза одним махом избавила команду от самой сложной проблемы на данном этапе мероприятия. Проблема эта — дамы. Чеченские дамы, в отличие от своих практичных и рассудительных мужчин, публика чрезвычайно голосистая и совершенно неуправляемая. Договориться с ними нельзя, пугать оружием бесполезно. При малейшем обострении обстановки сразу начинают жутко вопить и норовят вцепиться первому попавшемуся оккупанту в морду лица. На улице, конечно, шумно... Но крики все равно услышат. Надо объяснять, чем это кончится? Не надо. В общем, спасибо Лизе — выручила...

— Пошли, — кивнул полковник Петрушину и, обернувшись к калитке, напомнил: — Василий — через минуту после того, как мальчишка зайдет...

— Эти знают? — Махмуд с нескрываемой неприязнью посмотрел на вошедших без спроса Иванова с Петрушиным.

— Да, мы вместе, — кивнул Серега. — Думаешь, я бы все это сумел один сделать?

— Ты будешь при них говорить? — засомневался Махмуд.

— А это без разницы, — Серега презрительно оттопырил нижнюю губу. — Все равно ни слова не понимают.

— Прахады, садыс, — Махмуд достал из стопки две подушки, небрежно кинул их к порогу.

Петрушин с Ивановым взяли подушки и присели на колени по обе стороны от двери. Взгляд Махмуда немного смягчился. Хоть и вперлись непрошеные, но знают свое место, не лезут к начальству, в почетный угол...

Через минуту вбежал запыхавшийся Имран. В руках у него была средних размеров жестяная коробка, обернутая целлофаном. Махмуд взял коробку и мотнул бородой в сторону двери. Имран кивнул и направился было к выходу...

— Пусть останется, — вмешался Серега. — Казбек хотел с ним поговорить.

Имран остановился, с надеждой посмотрел на дядю.

— Много чести будет, — пробурчал Махмуд, разворачивая коробку.

Имран горестно вздохнул, опустил голову и медленно поплелся к двери.

— Ладно, оставайся, — Махмуд ухмыльнулся и тепло посмотрел на младшего племянника. — Хитрый, волчонок! Когда что-то надо, такой несчастный вид делает — даже дэв пожалеет.

Имран быстро вернулся и сел рядом с дядей, улыбаясь во весь рот. Дяди и племянники у чеченцев — это особая категория взаимоотношений. Родным детям можно в чем-то отказать и проявлять в отношении к ним требовательность и даже суровость. А детей своих братьев и сестер почему-то принято баловать и во всем им потакать...

Серега тихонько принюхался — коробка отчетливо пахла прелой землей. В грядке, что ли, хранят?

Махмуд достал толстую трубку с пальчиковой антенной — точь-в-точь как у Иванова, и набрал номер.

— Казбек? Салам алейкум, родной мой. Тут с тобой говорить хотят... А? Сейчас...

Махмуд повернулся к Сереге:

— Тебя как зовут?

Ну вот, самое время познакомиться!

В этот момент в дверях возник Вася Спирин. С двумя канистрами, обутый. И, неестественно улыбаясь (сорок кило прет, половину своего веса), вошел в зал.

— Сабсэм балной? — возмутился Махмуд. — Куда обув зашол? Зачем тащиш суда, э?

Серега, воспользовавшись моментом, перехватил трубку.

— Салам, Казбек. Дело есть...

Вася Спирин, не обращая внимания на хозяина, прошел на середину зала и поставил канистры прямо на ковер. И принялся открывать крышки...

— Ты кто такой? — тревожно воскликнул в трубке Казбек. — Почему дядя кричит?

Петрушин с Ивановым встали и перевели оружие в положение «для стрельбы стоя». У Махмуда от удивления отвисла челюсть, мальчишка было вскочил...

— Сидеть, — Серега схватил Имрана за футболку и насильственно усадил рядом с собой. — Казбек, я даю трубку Имрану. Он тебе скажет, что он сейчас видит...

Серега ткнул пальцем в сторону канистр:

— Видишь?

Мальчишка одарил неожиданного агрессора потемневшим от гнева взглядом и кивнул.

— Быстро скажи брату, что ты видишь. И не забудь сообщить про крышки.

Имран взял телефон, от волнения даже забыл поздороваться, сразу пробурчал:

— Вижу канистры с бензином. Большие. Прямо на ковре стоят. Крышки открыты...

Серега отнял трубку и вполне миролюбиво сообщил:

— Ну вот, Казбек, тебе все рассказали.

— Ты кто?! — голос Казбека звенел от бешенства. — Ты знаешь, что я с тобой сделаю?! Да я тебя...

— Сейчас неважно, кто я, — Серега глумливо хмыкнул в трубку. — Сейчас важнее, где я и с кем я... А я у тебя дома, Казбек. С твоим дядей и младшим братом. С твоей женой и сыном... И мне почему-то кажется, что если ты не совсем дурак, то засунешь свою гордость глубоко в задницу и будешь вести себя вежливо. Потому что у тебя, Казбек, очень большие проблемы...

Глава девятая

КОСТЯ ВОРОНЦОВ

В плену и после

7 сентября 2003 года,

2 км юго-восточнее с. Алхазурово -

в/база (Ханкала)

В плену доводилось бывать? Если нет — многое потеряли. Незабываемые впечатления!

Лежишь себе связанный, башка намертво припечатана к земле чьей-то ступней, чувствуешь, как к шее прикасается зазубренное от частого использования лезвие здоровенного тесака... Слушаешь, как не успевший еще окрепнуть молодой голос сообщает на камеру, что он сейчас с тобой будет делать...

Или так: валяешься в вонючей яме, на измочаленном теле живого места не осталось — как будто из бетономешалки выпал! Вокруг дерьмо, твое и тех, кто тут до тебя месяцами сидел... Выть и плакать от боли уже нет сил, пальцем не можешь шевельнуть и понимаешь, что жизнь твоя — такое же дерьмо. И горько-горько сожалеешь, что дожил до этого дерьмового момента. Лучше бы сразу — в тот миг, когда на камеру, и ножом по шее. А совсем бы лучше, когда тебя брали и стояла дилемма. Сейчас-то понятно, что дилемма та — сплошные псевдогуманные сопли. Дернул бы колечко — и никаких мучений. И хрен с ними, с теми мирными жителями...

Так что, если не доводилось бывать в плену, полжизни потеряли. Это такой драйв — все любители экстрима вместе взятые умрут от зависти!

Шутка. Такая вот дурная шутка... Следствие боевой психической травмы.

А если серьезно: не надо. По крайней мере, если вдруг втемяшилось вам в голову что-то в этом роде, поинтересуйтесь, к кому именно вы попадете в плен. Если к импортным военным, блюдущим женевские конвенции, то, пожалуй, можно. А к нашим (что к «духам», что к Петрушиным и Васям — если вы на противоположной стороне) — не советую. Лучше сразу дернуть колечко...

Башка гудела, как соборный колокол в день поминовения, я с трудом соображал, что со мной происходит. Тем не менее, когда нас стали методично лупцевать, я даже, странно сказать, немного обрадовался. Потому что обратил внимание: бьют палками, кости намеренно не ломают, по лицу стараются не попадать. Хорошо! По опыту знаю: если бьют, экономя силы, «бережно» и долго, значит прямо сейчас башку отрезать не будут. Резать лучше свежего, который не успел посидеть в яме, не отупел от систематических побоев и бескормицы, не утратил человеческий облик. Он будет исходить волнами животного ужаса, трепетать всем своим естеством, до последней секунды страстно надеяться, что ему подарят жизнь... А ты будешь стоять над ним, поигрывая своим красивым ножом, слушать его вопли и чувствовать себя главным существом Вселенной, которое имеет право дарить и отнимать самое ценное, что есть на этом свете... Здорово, правда? Тоже экстрим — закачаешься. Многие ли могут похвастать, что им довелось испытать такое?

А вот это точно не дурная шутка. Это данные анализа многочисленных эпизодов убийства пленных. Если вы в курсе, я в свое время плотно занимался обменами, приходилось просматривать сотни дрянных записей, беседовать с очевидцами, прямо общаться с этими главными существами, что считают, будто они не твари дрожащие, а право имеют...

Кроме того, у меня имелся личный опыт. Как-никак, это был мой третий плен... Поэтому, когда я понял, что по лицу не бьют, сразу сделал вывод: «поставят в стойло», чтобы знали свое место, потом будут снимать. «В стойло» — это чтобы понимали, что не на курорте, не брякнули лишнего на камеру. Когда человек знает, что за любое неправильное слово получит новую порцию жестоких побоев, он и ведет себя соответствующим образом.