Потоп

— И полагаете, что он оставит вас в живых? Он ведь отправил вас на верную смерть.

Рокотов покачал головой. Афиногенов пошевелился на полу, и Влад прижал его ботинком.

— Покамест я этого не ощущаю. Пока я вижу, что здесь вокруг полно сумасшедших. Из-за своей ссоры вы сгоряча сбросили бы на Землю Луну…

— Вы не исключение. Вы тоже ненормальный.

— Давайте прекратим все это, — Рокотов непринужденно расположился на диване. — Кстати: руки положите на стол. И не убирайте, пока я вам не разрешу.

Изучая Хозяина, он диву давался его сходству с Иваном Ивановичем из старого фильма. Прямой антипод оппонента: высокий, сухой, длинноносый — в отличие от шарообразного Ясеневского.

С Ясеневским тоже придется разбираться, когда он вернется… и если вернется.

Что скрывать — у Рокотова были на сей счет серьезные сомнения.

Но когда же ему назначат нормальное, не коррумпированное начальство?

— Итак, — заговорил Влад. — Когда планируется начать операцию?

Иван Иванович пожал острыми плечами:

— Она уже началась.

— Не играйте словами. Вы знаете, что я имею в виду.

— А я и не думаю играть.

— Тогда о чем вы? — Только сейчас Влад отметил, что вопли Коротаева прекратились. Лицо его закаменело. Он прислушался еще: снаружи доносился какой-то шум — как будто кто-то выступал на митинге.

Хозяин кивнул:

— Уловили?

— Что я должен уловить?

Иван Иванович улыбнулся:

— Это Касьян Михайлович Боровиков толкает речь. С высокой трибуны. Видели нашу трибуну? Вам понравилось?

— Перед кем он ее толкает?

— Все-то вам расскажи. Можно мне выпить? — В этой просьбе Хозяин невольно уподобился Коротаеву.

Рокотов оценил почти пустую бутылку: вряд ли здесь какой-то фортель. Хозяин не собирается травиться, он уже пил оттуда.

— Выпейте.

Руки Ивана Ивановича чуть дрожали, когда он наливал:

— А вы? Не желаете? Боевые сто грамм? Наркомовские?

— Воздержусь. Выпью после победы.

— Тогда погибнете трезвым.

Хозяин выпил залпом и объяснил:

— Он толкает речь перед личным составом части. Многие из них переодеты в гражданское, изображают прессу. Но съемка ведется.

«Как я и предполагал», — подумал Рокотов.

— Разумеется, запись будет засекречена.

— Тогда какой смысл в Боровикове вообще?

— Пролоббировать бурение. Потом по ТВ покажут часть записи… Крупный план. Вам все теперь ясно?

— Еще нет. Кто будет «сигналом» для датчиков? Я слышал, что для этого нужно присутствие живого существа.

— Один изрядно провинившийся человек. Не сумевший задержать проныру-шпиона.

— Вы посадите в камеру Коротаева?

— Точно. Он слеп и ничего не испортит. Да там и портить нечего, все находится под панелями…

— И он уже там?

— Там, да.

— Чья это идея — с датчиками?

Хозяин кивнул на доктора Афиногенова, сейчас необычно молчаливого и смирно лежавшего ничком.

— Почему возникла надобность именно в таком способе?

— Вот этого я не знаю и сам. Я думаю, это какие-то личные соображения доктора. Он вообще человеколюбивый у нас. Как вы думаете, почему я все вам это рассказываю?

— Почему?

— Потому что вы покойник. Вам не уйти.

— Вы опережаете события.

— Ненамного.

Рокотов напрягся:

— На какое время назначен взрыв?

Иван Иванович посмотрел на большие дорогие часы — еще один атрибут, не свойственный штабному помещению обычной воинской части.

— Недостаток докторских датчиков в том, что они в известном смысле непредсказуемы. Взрыв может произойти через пять минут… или через полчаса. Все это не имеет для вас никакого значения. Для нас тоже.

— Отчего же, имеет. Последний вопрос… — Рокотов помедлил. — Вам не жаль Питера?

Хозяин вздохнул. Владу даже почудилось, что на его и без того водянистые глаза навернулись настоящие слезы.

— Жаль, — молвил Хозяин с чувством, — Я любил этот город. В блокаду выстоял, а тут приходится… Но обстоятельства требуют жестких решений.

— Чьи обстоятельства?

— Мои, — удивленно ответил Иван Иванович. Он сразу сообразил, что сморозил глупость и гадость, но слово не воробей.

— Значит, если убрать одну из первопричин, город можно было бы спасти?

— Очевидно, да.

— Тогда очевидно, что вам — первая пуля.

С этими словами Рокотов выхватил ПМ с глушителем. Иван Иванович отшатнулся в кресле, задев бутылку; та упала со стола и покатилась по богатому ковру — очередному предмету роскоши.

Пистолет издал характерный металлический звук, и во лбу Ивана Ивановича образовалось отверстие. На ковер упала гильза.

— Сукин сын, реформатор, гусак, — произнес Рокотов, вставая. — Культуртрегер долбаный, лучший друг детей.

В следующую секунду он получил сильнейший удар по голове. Не будь он в каске, этот удар наверняка проломил бы ему череп.

Доктор Афиногенов, к которому подкатилась бутылка, решил не медлить и воспользовался первым же подручным средством.

Не добившись эффекта, он пятился с разинутым ртом, из которого тонкой струйкой вытекала слюна.

— Что же ты, док? — Рокотов вскинул брови. — Ты, кажется, надеялся на суд? Получи. Тебе — вторая.

Пистолет сработал вторично.

На сей раз пуля угодила доктору в переносицу, и приветливое лицо, знакомое многим телезрителям, обезобразилось до неузнаваемости. Афиногенова отшвырнуло к стене. Падая, он задел и с грохотом обрушил маленький журнальный столик, и это повлекло за собой цепь увлекательных событий.

Дверь приотворилась, просунулась голова охранника, привлеченного шумом; в эту голову впилась третья пуля. И только после этого снаружи послышались крики. Рокотов понял, что время пространных бесед миновало.

Он бросил в коридор пару светошумовых гранат, выскочил наружу и тут же упал.

Глазам его предстало зрелище, одновременно смешное, жалкое и странным образом торжественное.

На помосте стоял депутат Боровиков.

Касьян Михайлович успел совершенно оправиться от недуга. Более того: он ощущал себя бодрым как никогда. Вот-вот должно было свершиться дело всей его жизни — мечта, к которой он пробивался годами.

Перед помостом собралось человек сорок, но многие уже перестали слушать оратора и разворачивались в сторону штаба.

— Сейчас, — гремел Касьян Михайлович, не замечая ничего нехорошего, — вы станете свидетелями уникальной операции, которая покажет, что нам подвластны не только привычные воздух, вода и небо, но и недра… Вы больше не услышите репортажей о трагедиях на шахтах Кузбасса… У нас будут другие шахты… ни один человек уже больше не спустится под землю…

Слушая безумца, Рокотов не понимал, как можно произносить такое и знать, что под землю вот-вот опустятся пять миллионов человек, для которых могилой сделается новое море — или озеро, разницы никакой.

Настанет время, когда этого идиота перестанет устраивать земной шар. И он отыщет трещину, чтобы расколоть его пополам.

Хорошо, что послушать этот бред собрался практически весь личный состав базы.

Просто исключительная удача, везение, подарок небес.

Скосив двух псевдорепортеров, бежавших к штабу и уже достававших оружие, Влад навел на толпу гранатомет, и площадка перед помостом окуталась клубами дыма. Для верности Рокотов повторил опыт, а после открыл автоматную стрельбу короткими очередями.

Этими же очередями он снял часовых, которые повели стрельбу с вышек. Гасить прожекторы не стал — они еще были ему нужны.

Помост же, сколоченный наспех абы как, завалился после первого выстрела из гранатомета, и чудом оставшийся в живых депутат Касьян Михайлович Боровиков беспомощно барахтался под его обломками, в новых ссадинах и порезах, с повторным гипертоническим кризом.

Убедившись, что вокруг сравнительно тихо, Рокотов опрометью бросился к развалинам, подал Боровикову руку, выпустил под свет неподвижного прожектора.

— Мое почтение, Касьян Михайлович, — поздоровался он, тяжело дыша. — Где ваш Коротаев?