Степень вины

Дрожь прошла по телу рассказчицы.

– Она напугала меня. Голос у нее был как у ребенка. И звучал он по-детски требовательно. "Ну, пожалуйста, – говорила Лаура. – Ведь я была с ним". Я не могла слушать, как она это говорит. И не знала, кого больше боюсь: Лауру или себя. Мне хотелось одного: чтобы она перестала повторять: "Ты мне нужна". – Женщина закрыла глаза. – И я сказала, что у меня свидание.

Терри внутренне содрогнулась.

– После этого, – спокойно продолжала Линдси, – Лаура зарыдала. Не рыданья, а какой-то звериный вой. Такое ощущение было, что ее содрогания доходят до меня по телефону. Мне ничего не пришло в голову, кроме одного. Я попрощалась и повесила трубку. – Она стала бесцельно ходить какими-то полукругами, как будто стесненная невидимыми стенами. – Потом я выключила свет. Как будто боялась, что придет Лаура и найдет меня.

Ее застывший взгляд упирался в песок.

– Телефон звонил снова и снова. Я сидела в темноте час или больше, боясь взять трубку. Просто слушала телефонные звонки. Наконец телефон смолк.

Линдси Колдуэлл обернулась к Терри:

– Никогда не думала, что тишина может быть столь глубокой. А может быть, это темнота была такой. Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем я снова смогла двигаться. Потом, не знаю почему, встала и поехала к Лауре. Света там не было. Когда я позвонила в дверь, никто не отозвался – ни Лаура, ни прислуживавшая ей девушка. Дверь была заперта на ключ. Я успокоилась. – Она слегка отодвинулась и отвернулась от Терри. – Подумала, что Лаура ушла. Потом вспомнила про гостевой домик. Светила луна. Я вышла на тропинку, которая огибает дом и выводит к бассейну. Там было темно. Какое-то время я всматривалась в воду, выискивая неизвестно что и надеясь ничего не обнаружить. И тут я заметила свет в гостевом домине. Подошла к двери, она оказалась приоткрытой. Помню, как стояла перед ней, охваченная неожиданным страхом. И вдруг поняла, почему пришла сюда.

Линдси смолкла, глядя себе под ноги. Терри подумала, что так же вот, двадцать лет назад, девятнадцатилетней девушкой, она стояла в раздумье: войти ли в полуоткрытую дверь.

– Я вошла, – сказала Линдси Колдуэлл. – Дверь в спальню была открыта, спальня освещена тусклым желтым светом. Первое, что я увидела, – телефон у кровати. Трубка была снята с рычага, провод телефона тянулся по полу и исчезал в темноте. Трубка издавала монотонный пульсирующий звук, эхом отдававшийся в комнате. Лаура была в постели. Совершенно голая, волосы влажные, лежала на махровом полотенце. Вначале я подумала, что она недавно купалась. Потом увидела револьвер в ее руке, кровь и волосы, разбросанные по подушке. Затылка у нее не было.

Терри вздрогнула.

– Я отвернулась, – тихо произнесла Линдси. – Больше я никогда не видела Лауру. Только в кино.

Терри хотела протянуть к ней руку, но потом это показалось ей бессмысленным.

– Что вы сделали? – спросила она наконец.

– Я была в трансе. Стояла спиной к Лауре, как будто полностью лишенная чувствительности, точно под анестезией. Лишь пронзительный звук телефонного гудка сверлил сознание.

Ее голос сделался твердым. Слова были точны и ясны, как будто она описывала картину, которую запоминала несколько лет.

– Гудки продолжались, я была уже не в состоянии это вынести. Только одна мысль: надо сделать так, чтобы гудки прекратились. Я положила трубку, звук смолк, у меня появилось ощущение, будто пелена, опутывавшая мое сознание, пала.

Кто-то должен был узнать о том, что произошло. Это было глупо и бессмысленно, но я не могла оставить ее в таком виде. Я подняла телефонную трубку. Когда отозвалась дежурная службы безопасности, сказала: "Лаура Чейз покончила жизнь самоубийством". В ответ – долгое молчание, уверена, она подумала, что я сумасшедшая. Наконец спросила, кто говорит. Я не хотела отвечать. Сказала: "Подруга". – Линдси провела рукой по лбу. – Это прозвучало так глупо. Она продолжала допытываться, кто я. Почему-то это разозлило меня. "Черт вас побери, – огрызнулась я. – Она же прострелила себе мозги!" И швырнула трубку. После этого ушла.

Шла не оглядываясь и не спеша. Уходила от Лауры с ощущением, будто она вытянула из меня все силы. Как робот, дошла до машины, включила зажигание и поехала по аллее. Проехав ее, остановилась, вспомнила: куда ехать, где сворачивать. И отправилась домой. – Она снова помолчала. – Через четверть мили увидела "скорую": мигалка включена, мчится мне навстречу по другой дороге. Вот тогда до меня дошло, что все это произошло на самом деле. И продолжала свой путь. В ту ночь я не смогла заснуть. На другой день, когда встала наконец и открыла дверь, Лаура глянула на меня с утренней газеты.

Глаза Линдси Колдуэлл, будто всматривавшиеся в прошлое, выражали недоумение.

– Все ждала, что они приедут. Но они так и не приехали. Мой телефонный вызов не был записан на магнитофон. У них не было моих отпечатков пальцев. Никто не знал обо мне и Лауре. – Она отвернулась. – Никто даже не знал, что я была там.

Терри не сказала ни слова. Молчание длилось долго, наконец актриса подняла голову. Взгляд у нее был решительный, почти отчаянный.

– За прошедшие годы, – сказала она, – мне приходилось читать и о таинственном звонке, и о том, "кто убил Лауру Чейз". Но я – единственная, кто знает ответ.

Снова повернувшись к Терри, добавила ровным голосом:

– Я убила Лауру Чейз.

– Нет, – возразила Терри. – Не вы.

Линдси посмотрела ей в глаза:

– О, я знаю все, чем можно объяснить ее самоубийство. Недаром несколько лет лечилась – освоила правильные ответы. Лауру убила Лаура. Или наше общество, или Голливуд, или ее отец, или сенатор Кольт, или тысяча мужчин, что были у нее между отцом и сенатором. И даже свиньи вроде Ренсома, у которых разыгрывалась сексуальная фантазия при мысли о Лауре и которые подвергали надругательствам других женщин, копируя то, что совершалось над ней. Все это я понимаю. Но есть все же один вопрос, для которого эти ответы не годятся. Я все время спрашиваю себя: что было бы с Лаурой, переживи она ту ночь? И не знаю!

– Но все это было двадцать лет назад. Теперь можно посмотреть на это с высоты прожитых лет, которые отделяют вас от безумного поступка Лауры, от той поры, когда вам было всего девятнадцать, и от вашей прежней бессмысленной жизни.

– Моя прежняя жизнь, – повторила собеседница. – До сих пор поражаюсь тому, как многим я обязана Лауре. После той ночи я снова стала много пить. Почти год нигде не появлялась, а когда снова стала бывать везде, в сексуальных забавах больше не участвовала. Смерть Лауры была линией разлома.

Терри после паузы тихо спросила:

– Как вы думаете, что хотел сказать вам Марк Ренсом?

– Часть того, что он хотел сказать, предназначалась моему мужу или моему сыну. Но было еще что-то. – В лице ее появилось напряжение, как будто она силилась выразить немногими словами нечто неохватное. – Все это время я мысленно разговаривала с Лаурой, спрашивала: зачем она это сделала, что я значила для нее. Но она говорит со мной лишь с моего голоса. – Она помедлила. – Я хотела снова услышать ее, когда она говорит не мне, а обо мне. Мне казалось, таким образом я узнаю правду.

– Вы думаете, Лаура действительно знала правду, хоть в какой-то степени?

– Может быть, и нет. – Актриса обернулась к Терри, как будто искала сочувствия. – Но, насколько я знаю, кассета существовала, и из этого я исходила.

Терри изучала ее лицо.

– Итак, Ренсом обещал принести кассету. Ту, где Лаура говорит о вас.

Линдси кивнула:

– Наверное, она теперь в полиции.

– Нет. – Терри снова помолчала. – В момент смерти у Ренсома была только одна кассета. Ее он дал прослушать Марии. Кассета о Джеймсе Кольте. Второй кассеты, о которой он рассказывал вам, у него не было.

Во взгляде Линдси Колдуэлл было изумление, сменившееся неприязнью.

– Какой ублюдок, – с отвращением бросила она.