Гангстеры

Судебный зал оглашается его хохотом.

— …Где находится Пьер Лутрель, не так ли? Если вы рассчитываете на меня, то вас ждет разочарование. Я не знаю, где Лутрель. Может быть, он в Испании, в Африке, в Америке или где-нибудь еще. Я уже давно ничего не слышал о нем.

— Вам немного не хватает его?

Жо внимательно смотрит на меня и неожиданно переходит на «ты».

— Ты хитер, — говорит он. — Может быть, как-нибудь я и расскажу тебе о моей жизни, ты нравишься мне, но пока это преждевременно, ты согласен?

Жо протягивает мне свою пачку «Голуаз». Я отрицательно качаю головой.

— Послушай! — продолжает он с пылом. — Если ты действительно любишь свою работу, то докажи мою невиновность!

— Что?

Пламя спички освещает его лицо.

— Послушай, парень! Ни меня, ни Лутреля в Шампини не было. Твои коллеги из префектуры ни за что уложили двух человек. Чтобы спасти репутацию, они обвинили меня в «попытке убийства полицейских при исполнении служебных обязанностей». Кажется, там обнаружили мой кольт, и подобранные гильзы соответствуют желобу дула. Но я клянусь тебе, слышишь! А слово Жо Аттия что-нибудь значит… Клянусь, что меня там не было!

— Однако ошибка в судебном опознании личности бывает одна на тысячу случаев.

— Так вот я и есть этот случай.

— Значит, вы кому-то одолжили ваше оружие.

Аттия отрицательно качает головой, встает, берет меня за плечо и, доведя до двери судебного зала, протягивает мне свою широкую руку.

— Установи мою невиновность. Это твой долг полицейского.

Мы расстаемся. Я ничего не узнал от Большого Жо.

28

На довольно широкую лестничную клетку выходят четыре двери, обитые кожей фиолетового цвета. Поручни из кованой стали покрыты сверху черным лаком. К полу прибит палас гранатового цвета, на котором лежит кричащий ковер с изображением купидонов, дующих в трубы. Картина с купающейся обнаженной Венерой повешена на стене, выкрашенной в слащавый розовый цвет. Венецианский фонарь освещает лестничную площадку приглушенным светом. Мы с Идуаном топчемся здесь уже в течение часа. Время от времени мы по очереди прикладываем ухо к двери, находящейся напротив лестницы: до нас доносятся прерывистые вздохи и стоны экстаза. Мы охраняем любовь Бухезайхе и Мари-Луизы.

— Он просто ненасытен, — с восхищением шепчет Идуан, хотя ожидание уже осточертело ему.

После десятимесячного тюремного воздержания Толстый Жорж не торопится разомкнуть нежные объятия. Идуан хорошо проверил, что из окна комнаты дома свиданий на улице Шатобриана, расположенной на пятом этаже, побег невозможен. Из предосторожности я прикрепил один браслет наручников к железной спинке кровати, оставив другой на запястье арестанта. После этого мы с Идуаном вышли, закрыв за собой дверь и оставив парочку наедине. С тех пор мы стоим на часах. Время от времени мимо нас прошмыгивают смущенные парочки, выходящие из соседних комнат или спускающиеся с верхнего этажа. Мы узнаем некоторых из наших коллег, которые, как выясняется, являются завсегдатаями подпольного заведения, которое я выбрал для свидания Толстого Жоржа и Мари-Луизы. Полицейским тоже не чуждо ничто человеческое.

Идея устройства этой библейской встречи между убийцей и его подругой принадлежит Марлизе. Подобную западню могла придумать только женщина, хорошо знающая мужские слабости. Это было вечером, когда я вернулся домой после бесплодного разговора с Аттия. Меня не очень привлекала перспектива допрашивать Бухезайхе, который спокойно и благодушно, как опытный боксер, увернется от всех моих ударов. Я заранее знал, что Толстый Жорж, не менее умный и хитрый, чем его сообщник, ответит на все мои вопросы безразличным молчанием или хитроумным умалчиванием.

Вытирая на кухне вымытую Марлизой посуду, я внезапно сказал:

— Даже не знаю, с чего мне с ним начать?

Марлиза посмотрела на меня сочувственным взглядом.

— Перед чем не может устоять самец? Перед самкой. Я уверена, что, если ты устроишь ему свидание с его сожительницей, он будет с тобой покладистее.

Потрясенный предложением, я застыл с мокрой тарелкой в руках. Идея была хорошей, но трудно осуществимой.

— Не могу же я поставить в своем кабинете походную кровать! — проворчал я.

— Что за люди эти полицейские! Им всегда подавай готовый рецепт, — возмутилась Марлиза. — Подумай немного, это твоя работа!

Я подумал и решил, что мне следует действовать поэтапно. Сначала перейти с ним на короткую ногу, затем в подходящий момент предложить ему сделку баш на баш. Я трижды приглашал заключенного в свой кабинет, где его ждала Мари-Луиза. В первый раз он посмотрел на меня с удивлением; во второй раз — с благодарностью, а в третий раз даже не взглянул на меня, пожирая глазами Мари-Луизу. Сидя за письменным столом, я наблюдал за крещендо любовной пытки. Я с удовлетворением констатировал, что Толстый Жорж доведен до крайности, поэтому по дороге во «Фресн» я предложил ему:

— Если ты поможешь мне, я помогу тебе.

Находясь под властью своих чувств, Толстый Жорж поднял на меня глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты рассказываешь мне о Лутреле, — предложил я с вожделением, — а я устраиваю тебе любовное свидание с Мари-Луизой.

Машина Крокбуа подъехала к арестантскому дому. Я ждал ответа с бьющимся сердцем.

— Хорошо, — ответил наконец Бухезайхе. — Только сначала Мари-Луиза, а потом уже вопросы.

— Идет!

Таким образом, взяв в сообщники Идуана и в тайне от Баньеля, я несу дозор на лестничной клетке дома свиданий.

В соседнюю комнату проскальзывает парочка, следуя за горничной в белом переднике и короткой плиссированной юбке. Не обращая на нас внимания, горничная берет чаевые и спускается вниз по лестнице. Я смотрю на часы. Свидание Толстого Жоржа и Мари-Луизы продолжается уже девяносто минут. Я нахожу это вполне достаточным, беспокоясь, что излишество может повредить памяти Бухезайхе. Я стучу в дверь и жду, затем открываю ее и просовываю голову. Положив руку под голову, мой пленник смотрит на меня с удовлетворением: черты его лица расслаблены.

— Пора ехать, Жорж.

Я подхожу к кровати и расстегиваю наручники, в то время как Идуан, сунув руку в карман, не спускает с него внимательных глаз. Бухезайхе целует свою жену в лоб, спускается, голый как червь, с кровати и начинает одеваться. Когда он заканчивает, я надеваю на него наручники. Он подходит к кровати и наклоняется над Мари-Луизой, натянувшей одеяло до подбородка. Он с нежностью смотрит на нее, долго ее целует, улыбается ей и наконец направляется к двери. Двадцать минут спустя мы входим в мой кабинет, где я сажусь за письменный стол, а Бухезайхе — напротив меня.

— Я свое слово сдержал, Жорж. Теперь твоя очередь.

— Что вы хотите знать?

— Где Лутрель?

Он выдерживает мой взгляд, затем отвечает:

— Я сижу здесь уже почти десять месяцев, не имея от него никаких вестей. Откуда мне знать, где он? И вообще, Пьер не имеет привычки оставлять свой адрес.

— Но ты знаешь, как с ним связаться?

— Вы ошибаетесь. С Лутрелем не связываются, это он связывается. Когда-то нас было пятеро — тех, кто посещал его: Аттия, Ноди, Дано, Фефе и я. Аттия, Фефе и я находимся за замками. Если вы обнаружите Дано или Ноди, считайте, что вы поймали Пьера. Только предупреждаю вас по-дружески: будьте с ними очень осторожны!

Меня, бесспорно, одурачили. Толстый Жорж, пресыщенный любовью, ловко уворачивается от моих вопросов. Он угадывает мои мысли и старается меня утешить:

— Не расстраивайтесь, господин инспектор. Обещаю, что как только я что-нибудь узнаю, я тут же сообщу об этом вам.

Это вежливая форма намека на окончание нашей беседы. Мне ничего не остается, как проводить его обратно во «Фресн». Все-таки я делаю последнюю попытку:

— Ты уверен, что никто не знает его местонахождения?

Бухезайхе одаривает меня загадочным взглядом, затем тяжело вздыхает.

— Вы знаете, господин Борниш, Пьер — это могила!