Зови меня ястребом

Он дал знак Литвину, и тот повесил на стену под лампу большую карту северо-западных земель Германии.

— Смотрите и запоминайте, братцы, — продолжил Виноградов, вооружившись карандашом вместо указки.

В десантный Ли-2Д разведчики поднимались с хмурыми серыми лицами; рассаживаясь вдоль бортов, пристраивали меж колен автоматы. Видимо, сказывалась накопившаяся усталость, давила новизна порученной миссии. Белый генерал перед трапом осенил себя крестом, поправил парашютные лямки и бодро преодолел ступеньки. Он выглядел свежим, не взирая на возраст: бледные щеки порозовели, в глазах появился азартный блеск. Капитан Антипенко не был уставшим, но и радости от предстоящего задания не выказывал — лицо не выражало эмоций, оставалось каменным и задумчивым.

Провожавшие офицеры во главе с Виноградовым помахали темным квадратам иллюминаторов. Взревев двигателями, самолет долго и величаво рулил за ехавшим впереди «виллисом», развернулся и покатился, набирая скорость, по освещенной тремя прожекторами грунтовой полосе. Медленно оторвавшись, набрал немного высоты, лег на левое крыло и взял курс на побережье Балтики.

До точки выброски предстояло лететь около трех часов…

Это был второй полет Василия Авраамовича на самолете. Первый раз он поднялся в воздух с Бискапским, когда пришлось путешествовать на юрком почтовом «Хейнкеле» из Польши в Германию. Те сумасшедшие впечатления вкупе с потрясающим видом из маленького прямоугольного иллюминатора вспоминались ему очень часто. Теперь же все обстояло по-другому: солиднее, основательнее. Мерный рокот двух двигателей внушительного военно-транспортного самолета, летевшего ровно, без болтанки; голубоватая подсветка единственной дежурной лампы, тускло мерцавшей над дверкой кабины пилотов; непроглядный мрак снаружи. И несколько бойцов разведгруппы, сидящих под сводами бортовых переборок напротив друг друга… Это совсем не походило на первый полет. Но имелось и одно совпадение. Причем буквальное. Сейчас они в точности повторяли маршрут годичной давности: вылетели с западной окраины Данцига и взяли курс на Мюнстер — небольшой городишко на северо-западе Германии.

Внутри самолета становилось зябко.

Поначалу он прильнул к квадратному окну. Внизу под магическим лунным светом просматривались светлые пятна полей и лугов, проплывали редкие желтые огоньки. Потом попытался последовать примеру новых боевых собратьев: пристроил под голову мягкий шлемофон, закрыл глаза… Однако сон не шел — слишком волнительное предстояло действо. Тогда он по давней привычке предался воспоминаниям: с неторопливостью воспроизводил в памяти эпизоды из кадетских и юнкерских лет, из офицерской молодости; восстанавливал размытые временем черты убитых товарищей; разговаривал с единственной любимой женщиной, умершей в далеком восемнадцатом от тифа…

Спокойное созерцание прошлого нарушилось однажды: пилот резко накренил машину влево, наклонил к земле нос; сменился тон работы двигателей, у Василия Авраамовича перехватило дыхание, а кто-то из разведчиков подбодрил:

— Линия фронта. Ее редко удается проскочить незаметно.

Генерал наклонился к иллюминатору и увидел густой рой огненных трасс, дружно тянувшихся от земли к самолету. Однако через минуту все стихло — пилотам удалось увести машину из-под обстрела.

Невеселые мысли чередовались с тяжкими вздохами, покуда над дверкой в кабину пилотов не вспыхнул тревожным заревом красный плафон.

Пора!

Молодые коллеги зашевелились, засовывая под парашютные лямки немецкие автоматы «МП-40» со сложенными прикладами. Устроил на груди свое оружие и бывший генерал.

Выброска происходила в запланированное время севернее деревеньки Хафиксбек, расположенной в тринадцати километрах от Мюнстера. Дьяконов опять подивился превратностям судьбы: убегая зимой прошлого года из «Зоны» во время бомбежки, он не предполагал когда-либо снова оказаться здесь…

Из пилотской кабины вывалился здоровяк в летном комбинезоне. Молча кивнув командиру группы, он открыл овальную дверцу входного люка.

— Приготовились! — громко рыкнул Ахметов.

Бойцы встали, построились друг за другом по правому борту лицом к открытому люку, прицепили к натянутому под потолком тросу карабины вытяжных фалов.

Последним предстоит прыгать заместителю Ахметова — лейтенанту Гришину. А право отделиться от самолета первым принадлежит грузовому мешку, который подвигает к самому краю командир группы. Он же сиганет следом за мешком, а на земле в случае чего прикроет подчиненных. За ним стоит второй радист Кизилов, нагруженный тяжелой радиостанцией и запасными батареями к ней. Его нехитрые пожитки с боеприпасами лежат в вещмешке первого радиста — сержанта Николаева. Новички топчутся в середине группы и взволнованно ожидают команды… Вообще-то, поначалу Дьяконов искал рациональность в расстановке бойцов и в очередности: кто за кем прыгает. Не додумавшись до смысла, обратился с вопросом к соседу, и тот с готовностью пояснил:

— Первыми идут самые тяжелые по весу, а легкие томятся в конце. Это чтоб в воздухе после раскрытия парашютов никто никого не догнал.

— Понятно, — усмехнулся простоте генерал.

Здоровяк в комбинезоне прошелся вдоль разведчиков: привычными движениями проверил снаряжение, лямки подвесных систем и надежность пристегнутых к тросу карабинов.

Наконец, красная лампа зажглась вторично.

— Пошел! — крикнул выпускающий.

Грузовой мешок с провизией, боеприпасами и медикаментами исчез во тьме за обрезом люка. Ахметов чуть помедлил, отсчитывая известные только ему секунды — слишком рано нырять в пустоту за мешком опасно — могут сойтись купола или перехлестнуться стропы; а промедлишь — не найдешь на земле ценного груза.

За командиром в ночь шагнул второй радист, за ним первый. И вот к люку подходит Василий Авраамович…

Да, сегодня ему посчастливилось вторично в своей жизни подняться в воздух, а вот прыгать с парашютом приходилось впервые, и связанные с предстоящим прыжком ощущения большой радости, увы, не доставляли. Едва оказавшись у черневшего проема, он заглянул в непроглядную бездну и поежился от неприятного озноба.

Но делать нечего — сам заварил кашу, сам напросился помочь разведчикам. Чего ж теперь пенять?..

У самого уха прогремело:

— Пошел!

Он поступил как советовали молодые товарищи: наклонил вперед голову, ссутулился, крепко прижал к груди руки и с силой оттолкнулся от нижнего обреза проема.

В тот же миг ударился о плотный воздух, закувыркался и ощутил все «прелести» свободного и беспорядочного падения. Через пару секунд прилично встряхнуло в ремнях подвесной системы; встряска каким-то чудесным образом вернула естественное положение — головой вверх. Он повис, закачался на уходящих к куполу стропах.

— О, Господи! — как и перед посадкой в самолет перекрестился генерал и разом позабыл о напастях.

Согласно наставлению тех же новых товарищей, следовало осмотреться, поискать в небе другие купола.

Все нормально: сверху белеет свой исправный купол, внизу едва просматривались два светлых пятна — одно чуть больше другого. Выше и в противоположной стороне — там, куда удалялся рокот моторов — виднелся еще один.

— Далеко. Не помешаем друг другу, — прошептал Дьяконов и огляделся спокойнее — без страха и дерготни.

Где-то левее (стороны света он сейчас определить не мог) мерцало несколько огоньков; впереди и немного правее растянулась полосою россыпь из мелких светящихся точек. А вот сзади — в нескольких десятках километрах полыхало целое зарево.

— Взрывы и пожарища, — догадался он, неудобно изогнув шею. — Бомбежка или артобстрел. Стало быть, союзники наступают — американцы или англичане…

Температура по мере плавного снижения повышалась. Дьяконов был одет также как и другие разведчики группы: теплое армейское белье и комбинезон из плотной брезентовой ткани; на голове — кожаный шлемофон с меховым подбоем; на ногах под высокими ботинками — две пары носков: тонкие их хлопка и толстые шерстяные. Однако холод пробрался к телу сразу же, стоило отделиться от самолета. А ближе к земле становилось теплее. И вместе с тем опять надвигалось волнение: где она в этой тьме, земля-то? Как встретит — мягко ли, жестко? И чем — дружественной тишиной или вражьей засадой, стрельбою, пленом?..