Искатель. 1992. Выпуск №1

— Машину украли, — сказал он.

— Кто занимается этим делом?

— Уорд.

— Хорошо. — Тисл повернулся к Рэмбо. — Ладно. Давай кончим с тобой.

Они пересекли комнату и направились по коридору в заднюю часть здания. Тисл открыл дверь в конце холла, и Рэмбо на мгновение приостановился. Он спросил себя: а ты совершенно уверен в том, что хочешь пройти через это? Еще не поздно перевести все в шутку.

Что перевести в шутку? Я не сделал ничего плохого.

— Ну, давай, входи сюда, — сказал Тисл. — Сам ведь на это напрашивался.

Было ошибкой, что он не вошел туда сразу же. Секундная заминка у двери давала повод думать, что он боится, а он не хотел, чтобы так думали. Если же он войдет после того, как Тисл приказал ему, это будет выглядеть так, будто он подчиняется, а Рэмбо этого не хотел. Поэтому вошел прежде, чем Тисл успел приказать ему еще раз.

Ему казалось, что потолок кабинета давит ему на голову, захотелось пригнуться, но он себе это не позволил. На полу был ковер, зеленый и потертый, похожий на подстриженную слишком коротко траву.

Садись на скамейку, парень, — сказал Тисл. — Как твое имя?

— Называйте меня просто парнем, — ответил Рэмбо.

Скамья стояла у правой стены. Он прислонил к ней свой спальный мешок и сел — очень прямо и напряженно.

— Это уже не смешно, парень. Так как же тебя зовут?

— Парень.

— Ладно, я тебя так и буду называть, — кивнул Тисл. — Ты довел меня до такого состояния, когда я готов называть тебя любым именем, каким мне вздумается.

Глава 7

Ну что ж, придется все делать по правилам. Этот парень не хочет назвать свое имя — а единственной причиной, по которой люди не хотят называть свое имя, обычно оказывается то, что они где–то что–то под этим именем натворили. И теперь боятся, что их могут найти, справившись в картотеке розыска. Возможно, перед ним не просто парень, который никак не хочет уяснить себе истину.

Прекрасно, все равно рано или поздно он ее уяснит. Тисл сел на краешек стола, напротив парня, и спокойно прикурил сигарету.

— Хочешь закурить? — предложил он парню.

— Я не курю.

Тисл кивнул и неторопливо затянулся сигаретой.

— А не попробовать ли нам еще раз? Как тебя зовут?

— Вас это не касается.

Боже мой, подумал Тисл, невольно он оттолкнулся от стола и сделал несколько шагов в сторону парня. Не спеши, сказал он себе. Спокойно.

— Ты этого не говорил. Я не могу поверить своим ушам.

— Придется. Мое имя — это мое дело. Какие у вас причины знать его?

— Я начальник полиции.

— Это недостаточно веская причина.

— Это самая веская причина в мире, — сказал Тисл и подождал, пока от лица отхлынет жар. — Покажи мне свой бумажник.

— Не ношу…

— Покажи свои документы.

— Тоже не ношу.

— Ни удостоверения личности, ни карточки социального страхования, ни призывной карточки, ни свидетельства о рождении, ни…

— Совершенно верно, — прервал его парень.

— Ты мне не пудри мозги. Предъяви документы.

Парень даже не удостоил его взглядом. Он смотрел на висевшую на стене медаль.

— Медаль за Корею. Вы им там дали жару, а?

— Хватит, — сказал Тисл. — Встать.

Медаль он заслужил в жестоких боях. Тогда ему было двадцать лет, и он не позволит мальчишке, который выглядит не старше двадцати, смеяться над ним.

— Встать. Мне надоело все повторять тебе дважды. Встань и выверни карманы.

Парень пожал плечами и очень медленно встал. Вывернул карманы джинсов, в которых ничего не оказалось.

— Ты не вывернул карманы куртки, — заметил Тисл.

— Боже мой, вы правы. — В карманах куртки оказались два доллара двадцать три цента и пакетик со спичками.

— Зачем тебе спички? — спросил Тисл. — Ведь ты сказал, что не куришь.

— Мне нужно разводить костер, чтобы приготовить пищу.

— Но у тебя нет ни работы, ни денег. Где ты берешь пищу?

— Какого ответа вы от меня ждете? Что я ее краду?

Тисл посмотрел на спальный мешок парня, прислоненный к скамье, недоумевая, где могут быть документы. Он развязал мешок и развернул его на полу. Внутри оказались чистая рубашка и зубная щетка. Когда он начал прощупывать рубашку, парень сказал:

— Эй, я эту рубашку долго гладил. Постарайтесь не помять.

И тут Тисл вдруг почувствовал, что чертовски устал от этого парня.

Он нажал на кнопку интеркома на столе.

— Шинглтон, ты видел этого парня, когда он проходил. Передай по радио его описание полиции штата. Скажи, я хочу, чтобы его идентифицировали как можно быстрее. Потом взгляни, не соответствует ли он какому–нибудь описанию в наших досье. У него нет ни работы, ни денег, но выглядит он упитанным. Я хочу знать, как ему это удается.

— Значит, вы решили пойти на обострение, — сказал парень.

— Ошибаешься. Это не я решил.

Глава 8

В кабинете мирового судьи стоял кондиционер. Время от времени он жужжал и погромыхивал, и так сильно охлаждал воздух, что Рэмбо начал дрожать. На человеке за столом был просторный голубой свитер. Его звали Добзин, о чем свидетельствовала табличка на двери. Он жевал табак, но, увидев Рэмбо, перестал.

— Ну, будь я… — сказал он, скрипнув вращающимся креслом. — Когда ты мне звонил, Уилл, ты должен был сказать, что в город приехал цирк.

Ну началось. Везде одно и то же. Всегда. Дело принимало поганый оборот, и он понимал, что ему следует уступить, иначе эти люди могут причинить ему массу неприятностей. Однако ж ему снова швыряют в лицо дерьмо, снова не дают житья, и будь он проклят, если снова смирится с этим.

— Послушай, сынок, — сказал Добзин. — Я должен задать тебе один вопрос, я просто не могу его не задать. — У него было очень круглое лицо. Когда Добзин говорил, он языком запихивал табак за одну щеку, отчего она вспухала. — Я вижу ребят по телеку, они демонстрируют, бунтуют и вообще…

— Я не хожу на демонстрации.

— Интересно, у тебя не чешется от волос шея?

Всегда они спрашивают одно и то же.

— Раньше чесалась.

Добзин почесал бровь, обдумывая свой ответ.

— Да, наверное, ко всему можно привыкнуть, если, конечно, очень захочешь. А борода? Чешется под ней в такую жару?

— Бывает.

— Тогда зачем ты ее отрастил?

— Мне нельзя бриться из–за раздражения на лице.

Стоявший у двери Тисл хихикнул.

— Погоди секунду, Уилл, быть может, он говорит нам правду.

Рэмбо не устоял перед искушением.

— Нет.

— Тогда зачем ты все это сказал?

— Надоели вечные расспросы насчет бороды.

— А почему ты отрастил бороду?

— У меня раздражение на лице и мне нельзя бриться.

Добзин словно получил пощечину.

— Ну, пожалуй, я сам на это напросился, — сказал он через некоторое время, медленно растягивая слова. — Верно, Уилл? — Он коротко хихикнул. — Взял и сел в лужу. Это уж точно. Да, да. — Он пожевал табак. — Так какое у тебя обвинение, Уилл?

— Их два. Бродяжничество и сопротивление аресту. Но это для начала, просто чтобы его задержать, пока я выясню, не разыскивают ли за что–нибудь этого парня. Лично я думаю, что его разыскивают за кражу.

— Займемся сначала бродяжничеством. Это так, сынок?

Рэмбо ответил, что нет.

— У тебя есть работа? Ты располагаешь суммой больше десяти долларов?

Рэмбо сказал, что нет.

— Тогда ничего не поделаешь, сынок. Ты бродяга. За это полагается пять суток тюрьмы или пятьдесят долларов штрафа. Что выберешь?

— Я только что сказал, что у меня нет десяти, где же, черт возьми, я возьму пятьдесят?

— Ты находишься в зале суда, — сказал Добзин, резко наклонившись вперед. — Не потерплю бранных выражений в моем суде. Еще одно нарушение, и я накажу тебя за неуважение к суду. — Он умолк и принялся с задумчивым видом жевать табак. — Мне так будет трудно сохранить беспристрастность, когда придется выносить приговор по второму обвинению. Я имею в виду сопротивление аресту.