Это моя война

Однако буквально через пару минут ситуация изменилась: маоисты открыли ответный огонь. Только на этот раз не холостыми, а настоящими, боевыми патронами. Среди толпы беспорядочно наступающих в боевом раже боевиков явно выделялся один молодой непалец. Издалека его можно принять и за китайца, но характерно широкий разрез глаз и более смуглая, чем у китайцев, кожа выдавали в нем представителя «южной национальности». Он бодро и уверенно руководил действиями вооруженной группы сепаратистов, правда, его речь не изобиловала своими собственными словами. Иногда даже создавалось впечатление, что этот молодой боевик воспитывался исключительно посредством цитатника Мао Цзэдуна и жесткого бамбукового шеста. Стороннему наблюдателю стало бы понятно, что этот активист – всего лишь пешка и не несет никакой ответственности за принятие решений. Конечно, если бы такому наблюдателю удалось избежать пули…

Постепенно становилось ясно, что власти больше не способны контролировать ситуацию в городе. Администрация была охвачена паникой. Этим успешно пользовались мародеры, которые перестали опасаться даже вооруженных полицейских бригад, грабя все, что попадалось им на пути. Маоисты начали обстреливать здание городской администрации. В результате управление города начало срочную эвакуацию в Лалитпур, город-предместье, входящий в столичный конгломерат.

Однако на улицах мятежного Катманду находились не только бронетранспортеры полиции и горящие автомобили перепуганных граждан. В самом центре кровавой суматохи желтел приметный микроавтобус с эмблемой «CNN» на бортах. Перед ним стоял оператор, нервно пытавшийся зафиксировать объектив камеры на фигуре молодой корреспондентки и ее необычном собеседнике, в роли которого выступал тот самый непалец, Махарджан Джунг, руководивший беспорядками в столице.

Неискушенному человеку мог показаться странным тот факт, что съемочная группа так уверенно чувствует себя в самом пекле гражданских волнений. Однако это объяснялось довольно просто – каждая экстремистская группа преследует одну-единственную цель: запугать и обработать «свою аудиторию». Но одних беспорядков мало: кто же в общей суматохе будет разбираться в виновности того или иного человека? Поэтому боевики прибегают к помощи самого безотказного и эффективного ресурса – средствам массовой информации.

Тем временем толпы погромщиков продолжали растекаться по переулкам. Под натиском обезумевшей толпы сметались все полицейские кордоны. Бунтовщики били стекла в посольствах иностранных государств, избивали охрану консульств. Беспорядки в городе усиливались и становились все более и более неуправляемыми.

Корреспондентка спросила что-то у Джунга, но из-за криков и пальбы ее голос был плохо различим. Зато голос маоиста слышался громко и отчетливо. Молодой боевик чеканил слова со всей серьезностью и пафосом. Несмотря на то что это было первое в его жизни интервью, Махараджан держался перед камерой непринужденно, как заправская телезвезда. Внутренне он и правда ликовал. Еще бы: его физиономию сегодня покажут по всему миру! Выросший в глухой деревушке, подростком промыкавшись на самом дне общества, теперь он чувствовал себя просто героем.

– Против чего выступает ваша организация? – Корреспондентка, держа микрофон, опасливо поглядывала вокруг. Хоть она и была особой неприкосновенной, однако шальная пуля вполне могла оборвать жизнь столь перспективной тележурналистки, у которой все еще было впереди.

– Пусть нас не трогают, и мы не тронем, а если тронут – мы не останемся в долгу! – прозвучал лаконичный ответ молодого бойца революции.

– Почему вы делаете упор на насилии как на средстве достижения своих целей? – продолжала допытываться посланница одной из ведущих новостных компаний.

– Без разрушения нет созидания. Разрушение – это критика, это революция. Разрушение требует выяснения истины, а выяснение истины и есть созидание, – услышал весь мир цитату великого Мао. С этими словами, размахнувшись, Махарджан бросил бутылку с «коктейлем Молотова» в полицейский участок, на практике осуществляя мудрую мысль «великого кормчего». Там почти сразу же стал разгораться пожар, полицейские в панике бросились покидать здание. Некоторые разбивались, выпрыгнув из окон, некоторых убили маоисты, а кое-кто вообще переходил на сторону восставших.

Внезапно в кармане у предводителя боевиков затрещал телефон. Он быстро отбежал за угол, поскольку расслышать что-то в таком гуле было непросто. В шуме взрывов, криков, пальбы и стонов раненых звучали его слова:

– Да, да… Да, я понял!.. Вы считаете, они еще не готовы?!. Ах, вот как!.. Ага, хорошо, тогда действуем по плану! – Судя по тону, боевик разговаривал с какой-то «шишкой», потому что в его речи сквозило уважение к тому, с кем он разговаривал.

*

По пригородному шоссе быстро катил бронетранспортер с полицейскими эмблемами на бортах. Он только что выехал из Катманду и направлялся, по-видимому, в сторону скалистой местности, на юго-запад от столицы. В отличие от Катманду, где сейчас бушевали нешуточные страсти, в провинции ситуация выглядела куда более спокойной. Во всяком случае, внешне.

Глава 4

Под лучами непальского солнца тускло отсвечивал алюминиевый панцирь гигантского радиотелескопа. Этот аппарат располагался в естественной карстовой воронке, на одном из высокогорных плато предгорий Гималайской гряды. Место здесь было как нельзя более подходящее: приличная высота, чистый разреженный воздух, максимальная прозрачность атмосферы на малых высотах.

От облучателя антенны, огромной подвижной махины, во все стороны тянулись восемнадцать стальных лучей, которые крепили этот агрегат на трех башнях-держателях. Этот облучатель обладал такой мощностью, что был способен регистрировать сигнал мощностью в 0,5 мегаватт на расстоянии нескольких световых лет! Говоря бытовым языком, если бы вам приспичило позвонить на мобильный телефон, располагающийся где-нибудь на Сатурне, то этот радиотелескоп запросто засек бы подобный сигнал.

Лучи предзакатного солнца без труда проникали в помещения обсерватории, находившейся прямо под гигантским рефлектором телескопа. В одном из таких помещений, где из окна, кроме озаренных солнечным светом заснеженных вершин, виднелись стальные тросы и солидная часть отражателя радиотелескопа, в экран напряженно вглядывались две фигуры.

Одним из них был немолодой мужчина типично научной внешности, как и положено всем физикам-астрономам, в очках. Второй – брюнетка с короткой стрижкой субтильного вида. Они оба очень внимательно наблюдали за тем, что происходит на экране телевизора. События, происходившие в столице Непала, их явно волновали, причем вполне обоснованно. Астроном время от времени доставал из-под мышки обычный ртутный градусник, пытливо вглядываясь в красную шкалу. Ему постоянно мерещилось, что у него высокая температура, что он перетрудился и что вообще очень скоро сляжет с воспалением легких. Как известно, большие объемы информации обычно порождают такого рода «тараканов в голове», которые в своих внешних проявлениях сливаются с пагубными привычками или неоправданными опасениями. И чем дольше Джеральд Лаутон смотрел репортаж из Катманду, тем меньше становился интервал между очередным извлечением градусника.

Брюнетка – Ингрид Эйерс – была куда более спокойна, однако беспорядки в Катманду отнюдь не оставили ее равнодушной. Она тоже нервничала, но не показывала этого, не желая еще больше раздражать астронома, зная его непростой характер. Поэтому молча смотрела телевизор.

Однако очень скоро это занятие ей надоело, и она все-таки осмелилась бросить дежурную фразу, попытавшись одновременно изобразить выражение неудовольствия на своем милом личике:

– Это же настоящая уголовщина! Глядя на все это, иногда трудно поверить, что мы живем в двадцать первом веке. Мне эти кадры в очередной раз говорят о том, что здесь никогда не будет спокойно. Всегда находится кто-то, разжигающий огонь. И куда смотрит полиция? – Видя, что никакой реакции Лаутона не последовало, она продолжила в более откровенном ключе: – А что если эти бунтари доберутся и до нас? Вы представляете, что тогда будет со всеми нами, с обсерваторией, с уникальным оборудованием? Не знаю, как вы, а мне просто становится дурно, когда подумаю о таком варианте. И он, кстати, весьма вероятен.