Озорные призраки

– Что у вас произошло? Мне докладывают, ваш самолет весь в пулевых пробоинах…

Мазур вытаращился на британца насколько мог придурковато и честно:

– Какое-то роковое недоразумение. Милях в пятидесяти отсюда меня обстреляли с большого белого катера. Я всего-навсего имел глупость над ними снизиться, помахать крыльями… – он глуповато хихикнул. – Там на палубе были две обалденных девчонки в купальниках… А с катера по мне чесанули очередью…

– В этих местах ошивается масса самого разного народа, – сказал офицер без всякого выражения. – Вам следует немедленно заявить в полицию, когда мы достигнем суши, мистер…

– Дикинсон.

– Вот именно. Такие вещи нельзя оставлять без последствий.

Мазур решительно не мог определить, поверили его сляпанной на скорую руку сказочке, или нет. Ну и черт с ними. Сами они следствие по его поводу проводить ни за что не будут – и в полицию на берегу сдавать не станут, с какой стати? Никаких криминальных сцен с его участием они не наблюдали, оружия при нем не видели, а думать могут что угодно…

– Боюсь, ваш самолет идет ко дну, – сказал офицер, глядя через плечо Мазура.

Мазур обернулся. Действительно, наступал финальный акт незатейливой драмы – гидроплану пришел каюк, из воды торчали левое крыло и поплавок, быстро погружаясь. Еще пара секунд – и осталась безмятежная водная гладь.

– Жаль, – сказал Мазур. – Вот мерзавцы, я это так не оставлю… Дайте только до берега добраться…

– Вообще-то мы идем в Рансевилль, мистер…

– Дикинсон.

– Вот именно. Там, как вы понимаете, мы с вами расстанемся и вы вольны поступать, как вам угодно. На вашем месте я бы, не медля, сделал заявление полиции. А пока что… Позвольте предложить вам гостеприимство, – произнес он с видом человека, нисколько не обрадованного такой перспективой и лишь выполнившего своего рода обязанность. – Вас проводят. Джей!

Рядом, словно чертик из коробочки, возник бравый матрос в том же тропическом исполнении. Лейтенант-коммандер, не меняя выражения лица, показал в сторону Мазура (именно что в сторону, а не прямо на него):

– Позаботьтесь о нашем госте.

И отвернулся к борту, сочтя свою миссию оконченной, а долг морской вежливости – полностью выполненным. Решив держаться в том же стиле – и, например, обойтись без всяких горячих благодарностей вслух, – Мазур направился вслед за провожатым. Они пересекли палубу, спустились по трапу.

Мазур практически не смотрел вокруг. Ему было почти что скучно. О фрегатах этого типа он мог и сам рассказать немало – водоизмещение, мощность силовой установки и ее технические характеристики, численность экипажа, скорость, дальность хода и все прочее… Столкнулся вживую с человеком, которого до того знал по отличным фотографиям. Конечно, это чуточку щекотало нервы – знали бы, кого пригрели на груди, – но особенно предаваться эмоциям не следовало: не к теще на блины пришел, ухо следовало держать востро…

Матрос привел его в чистенькую четырехместную каюту, ничем особенным не отличавшуюся от тех, к каким Мазур привык. Разве что здесь на переборке красовалось не менее дюжины выдранных из журналов для мужчин голеньких красоток. «Разболтались они тут, – подумал Мазур, присаживаясь на койку согласно приглашающему жесту провожатого. – У нас бы за подобные вольности все огребли бы по полной программе, включая командира…»

– Сэр, вы уж, пожалуйста, отсюда никуда не выходите, – сказал матрос без малейшей надменности, но непреклонно.

– Вот фокус, – сказал Мазур. – Меня арестовали, что ли? Это за что? Ничего вроде не натворил…

– Здесь военный корабль, сэр, – не моргнув глазом, пояснил матрос. – А вы, как бы это сказать, лицо совершенно постороннее. Железные правила и все такое…

Он лихо отдал честь и вышел. После короткого раздумья Мазур поступил так, как и полагалось всякому нормальному австралийцу: подошел к переборке и принялся вдумчиво разглядывать девиц, улыбавшихся ему кто застенчиво, кто блудливо.

Дверь распахнулась – ну разумеется, в армии, как и на флоте, стучаться не принято, тут вам не деликатная гражданка. Мазур без всякой поспешности отвернулся от голых девиц. И узрел очередного офицера, сублейтенанта, немногим старше его самого.

Этот выглядел совершенно непохожим на того вяленого карася, что встретил на палубе Мазура. Он улыбался во весь рот простецки и откровенно, он с первого взгляда казался простягой, рубахой-парнем, у него был незамутненный особой работой мысли, почти детский взгляд…

Мазур мысленно подобрался и скомандовал себе боевую тревогу. Все дело в этом младенческом взгляде и простецкой внешности. Знал Мазур одного такого простеца с детскими глазами – Константина Кимовича Самарина, по кличке Лаврик. Незнакомец, голову на отсечение, был его близнецом, разве что форму носил другую…

– Здрасте, – сказал вошедший, пожав руку Мазура так непринужденно и дружески, словно они выпили вместе цистерну пива. – Сублейтенант Доббин, будем знакомы.

– Дик Дикинсон, – сказал Мазур.

– Австралия, похоже, а?

– Угадали, – сказал Мазур.

– Да что тут угадывать, ясно же… Говорят, у вас и документы в полном порядке?

Он как-то так уставился, дружески и вместе с тем требовательно, что рука Мазура сама собой нырнула во внутренний карман пиджака, появилась оттуда с липовой австралийской ксивой и протянула ее Доббину. Тот перелистнул странички вроде бы небрежно, с видом выполняющего неприятную повинность джентльмена, но его глаза на несколько мгновений из наивных стали прямо-таки рентгеновскими, и Мазур уже не сомневался, с кем его свела судьба. Ихний хренов особист. Видно зайца по аллюру. Но какого черта тут делает особист? И в советском, и в британском военно-морском флоте дело еще не зашло настолько далеко, чтобы особист стал штатной принадлежностью корабля подобного класса. Порядки, в общем, не при замполитах будь сказано, во всем мире одинаковые. Если на корабле объявился особист, чувствующий себя здесь совершенно непринужденно, означает это одно: или корабль выполняет некое специальное задание, или он изначально непростой, похожий на своих систер-шипов лишь внешностью…

– Ясно, – сказал Доббин, возвращая паспорт. – Что мы стоим, как на приеме с фуршетом? Садитесь… На гидроплане летели? Он был ваш?

– Ага, – сказал Мазур.

– Любите летать?

– А что тут плохого?

– Да ровным счетом ничего, конечно… Вас, говорят, обидел кто-то? Обстреляли?

– Ну да, – сказал Мазур. – Шарахнули очередью, мерзавцы. Ноги бы повыдергать и бумеранги вставить…

Он не чувствовал себя в безвыходном положении: самолетик со всеми уликами покоился на дне, откуда его никто не возьмется доставать, предъявить ему, собственно, нечего. Особист иначе попросту не может, все равно, наш он или ихний…

– Что это был за корабль?

– «Корабль» – слишком громко сказано, – пожал плечами Мазур. – Скорее уж маленькая яхта или большой прогулочный катер.

– И назывался он…

– Вот названия я решительно не рассмотрел, – сказал Мазур. – Было какое-то на борту, да, я помню… Но я спустился пониже, чтобы посмотреть на девочек на палубе, а потом, когда в меня оттуда шарахнули очередью, думал только об одном – как бы улепетнуть побыстрее. Где уж там смотреть название…

– Понятно. Сколько человек вы видели?

– Послушайте, – сказал Мазур. – Мне только сейчас в голову пришло… Это что, допрос? А с какой стати?

– Боже упаси, скажете тоже! – вытаращился на него Доббин с тем детским простодушием, что прекрасно знакомо было Мазуру по ухваткам Лаврика. – Я не полицейский, а вы не преступник, ничего такого… Вы на военном корабле, мистер Дикинсон, вот ведь какая штука. Бюрократия, ага. В корабельный журнал положено заносить абсолютно все, что на судне случилось. Обязательно нужно будет написать и про вас: мол, такого-то числа в точке с такими-то координатами спасли терпящего бедствие… И далее столь же подробнейшим образом…

– Я, конечно, терпящий бедствие, – сказал Мазур. – Но я тоже моряк, знаете ли, хоть и цивильный. Что-то я не помню, чтобы в корабельный журнал заносили такие подробности…