Пропавшие без вести (Кодекс бесчестия)

— Вы узнали что-нибудь о Калмыкове?

— Может быть.

— Что?

— Странный вопрос. Наш договор расторгнут. А отношения у нас не настолько дружеские, чтобы по вечерам болтать об общих знакомых.

— Я был неправ. Прошу извинить. Я погорячился. Пять тысяч долларов аванса будут переведены на счет центра доктора Перегудова завтра утром.

— Двадцать, господин Мамаев, — поправил Пастухов.

— Что двадцать? — не понял Мамаев.

— Двадцать тысяч долларов. Цена контракта возросла. И никаких авансов. Все вперед.

— Не круто?

— Закон рынка. Каждый товар стоит столько, за сколько можно его продать.

— А если не куплю?

— Был бы товар, покупатель найдется. И мне почему-то кажется, что этот покупатель торговаться не будет.

Красное лицо Мамаева потемнело от ярости. Вот же скотина! Хамит в открытую! И от того, что Пастухов говорил вежливо и спокойным деловым тоном, хамство было еще более оскорбительным. Но Мамаев сдержался. Не та была ситуация, чтобы оскорбляться по мелочам.

— Согласен, двадцать, — помедлив, сказал он. — Что вы узнали?

— Мы поговорим об этом, когда доктор Перегудов сообщит мне, что деньги пришли.

— Они придут завтра утром.

— Завтра и поговорим.

— Вы не доверяете мне?

— Конечно, нет. Вы ненадежный партнер, господин Мамаев. Сегодня у вас одно настроение, завтра другое.

— То, что вы узнали о Калмыкове, важно? Это вы можете сказать?

— Пока могу сказать только одно. Но не думаю, что вас это обрадует.

— Валяйте, — буркнул Мамаев. — В обморок не упаду.

— Вы сделали очень большую ошибку, когда выбрали его на роль киллера. Огромную, господин Мамаев.

В мембране зазвучали гудки отбоя. Мамаев швырнул трубку на аппарат, залпом осушил фужер с «Хеннесси» и вышел в лоджию, на ходу закуривая сигарету.

И замер.

В окне на шестом этаже старого дома, третьем от угла справа, горел свет.